Сыграй, Лёша, что-то тоскливо, попросила Юля вечером пятого августа.
Я взял гитару и перебрал струны. Моя гитара, как моя прежняя жизнь, её свидетельница я пою, будто возвращаясь туда, в Н-ск, в московское тёмное и холодное общежитие В нашу комнату, где мы были только вдвоём Что же я не смог сохранить ничего? Почему я потерял всё? Или ничего не было? Почему ты разлюбила меня, Лёля?!
Или и не любила? Или я обманывался, свою любовь, что заполняла меня до пределов, сверх предела, принимал за ответную?.. Не может этого быть Я не мог бы быть так счастлив, если бы не любила. Я каждый миг чувствовал её любовь. До того самого дня, до утра 12-го июня Как это могло быть? Или я так глуп и так слеп, что не видел ничего? Так ослеплён?
Но почему и когда она пришла с гитарой провожать меня, нашла и пришла увидеть меня, почему я сразу почувствовал, что она здесь и смотрит на меня? Вот с этими здешними женщинами я занимаюсь сексом, но я не чувствую их толком даже в эти минуты
Но если Лёля не разлюбила меня, тогда что произошло? Этого я не понимаю. Этого я никогда не смогу понять, потому что не представляю, что она может быть с кем-то без любви
Но если она любит и его? Что это за раздвоение? Что это такое? Что ты за человек тогда Лёля?!..
Ты Лютер?! неожиданно изумлённо спрашивает меня один из бойцов, едва я закончил очередную песню и прерывая мои мучительные размышления.
Я посмотрел на него с не меньшим удивлением, откуда кто-то может знать моё прозвище:
Ты откуда знаешь?
Тогда он восхищённо всплеснул руками:
Охренеть, ребята! У меня кассета есть с его песнями! Только плеер не работает Ребят, вы знаете, кто он вообще, охренеть! Это Лютер, они подпольные музыканты, классную музыку пишут! восторженно проговорил он, блестя глазами на чумазом лице под чёрной замурзанной банданой.
Так это твои сочинения?!
Все оживились:
Иди ты!
Тебя-то что занесло сюда в эту ж***?!
И смотрят на меня, будто видят впервые.
Как в фильме скажу вам, чувствуя себя пафосным придурком, я всё же договорил: Родину защищать.
Ребята и девушки оглядываются друг на друга и смотрят на меня опять:
Ты не стебёшься сейчас?
И песни, правда, твои?
Мои. Но мы шутки ради записали ту кассету, я пытаюсь побороть смущение. Не понимаю, как она попала к тебе.
Да купил я. Так и называется «Лютер», внутри буклетик, там пара слов о вас троих, что вы не стремитесь к славе, ла-ла да я покажу щас!
Он побежал внутрь, а Юля подсела ко мне с заинтересованным взглядом:
Так ты знаменитость? Круто играя, проговорила она.
Вторая моя подружка, Света, обняла меня с другой стороны.
Отстань от него, Юлька
Мужики захохотали:
Ну, теперь отбоя не будет!
Тем временем прибежал с кассетой давешний парень. И правда кассета, как он и рассказал, кто же это сподобился распространить? Юрка, что ли? И не сказал ничего
Я почувствовал себя как во времена школьной славы или во время успехов на институтских концертах Только теперь этого не видит Лёля Чёрт, неужели я никогда не перестану о ней думать?.. Меня ещё долго расспрашивали, подшучивали, подкалывали мои товарищи, говорили, что никогда бы не подумали, что встретятся со знаменитостью да ещё здесь
Да вы что, ребят, какая я знаменитость, перестаньте!..
Впрочем, они развлекали этими шутками больше себя. Я быстро понял это и перестал обращать внимание.
Ещё просили спеть, и я пел, так что едва не сорвал голос, и осип к ночи окончательно.
А наутро бои вошли в город со всех сторон. На нашей улице долго ничего не происходило и мы через три дня помогали жителям выходить из города по специально организованным «коридорам». Я удивился в который раз, что в этом разрушенном городе оказалось столько людей: женщин, детей, стариков, да и мужчин. Вот только, почему эти мужчины «мирные» мне было невдомёк, в моём понимании, если в твоём городе бои, мужчина не может оставаться мирным. Ты автоматически воин. Тем более чеченцы, они воины от рождения все как все кавказцы немного позже я понял, что эти «мирные» люди, даже женщины, вовсе не мирны
Стрельба приблизилась к нам вплотную. И уже все мы не медсанчасть, а боевое подразделение.
Двенадцатого августа погибла Юля, вытаскивавшая из-под огня раненого бойца, я не видел как её убили, ребята видели, что её «снял» снайпер и с ней вместе и того раненого, которого она тащила.
Ещё просили спеть, и я пел, так что едва не сорвал голос, и осип к ночи окончательно.
А наутро бои вошли в город со всех сторон. На нашей улице долго ничего не происходило и мы через три дня помогали жителям выходить из города по специально организованным «коридорам». Я удивился в который раз, что в этом разрушенном городе оказалось столько людей: женщин, детей, стариков, да и мужчин. Вот только, почему эти мужчины «мирные» мне было невдомёк, в моём понимании, если в твоём городе бои, мужчина не может оставаться мирным. Ты автоматически воин. Тем более чеченцы, они воины от рождения все как все кавказцы немного позже я понял, что эти «мирные» люди, даже женщины, вовсе не мирны
Стрельба приблизилась к нам вплотную. И уже все мы не медсанчасть, а боевое подразделение.
Двенадцатого августа погибла Юля, вытаскивавшая из-под огня раненого бойца, я не видел как её убили, ребята видели, что её «снял» снайпер и с ней вместе и того раненого, которого она тащила.
Я увидел только её труп. И то только к ночи, когда по темноте ребята принесли его под наши защищённые мощным бетонным забором стены
Так и не узнанная мною толком, не понятая. Я смотрел на её закинутое к потемневшему уже небу лицо, уже изменённое смертью и думал, что это первый близкий мне человек, кого я вижу мёртвым.
Но близкий ли? То, что происходило несколько раз между нами не знаю, заставляло ли это её чувствовать ко мне хоть что-нибудь. Я сейчас ощущал только жалость. Я не хотел бы быть с ней, даже будь она жива. Мне было жаль её потерянной жизни, её молодости, даже мужа, который не дождётся её
Мы похоронили её в дальнем углу двора, и вскоре там у нас образовалось небольшое кладбище.
Погиб и тот парень, что слушал нашу кассету
А на пятый день нас осталось тридцать из пятидесяти шести. Оружие у нас было, припасы имелись тоже, но бой не прекращался почти целый день. Осколки от бетонной стены посекли мне щёку, в остальном я был невредим, в отличие от большинства моих товарищей, которые все были ранены, кто легче, кто тяжелее. Но, главное, погиб доктор, мой наставник и учитель здесь, Андрей Андреевич, ему было всего тридцать пять
Теперь главным и единственным доктором был я. Меня пытались беречь, прикрывать собой.
Ребят, я один тут останусь? Вы не дурите, дайте мне позицию, я встану с вами.
Здесь госпиталь, санчасть, ты поберёгся бы, Лютер, неизменно говорили они.
Какая санчасть!? Даже флаг наш с красным крестом давно сбили. Мы все бойцы, что я вам девчонка, что ли?
В конце-концов, через полтора дня я уже воевал наравне со всеми.
Нас обстреляли из гранатомётов, снеся напрочь второй этаж, вместе с десятком наших ребят. Едва стихли проклятые залпы, начала оседать пыль, мы бросились наверх по уцелевшими ступенькам нет здесь ничего уже не было, не было даже тел, их разнесло в пыль и мелкие ошмётки, которые не собрать, если только просеивать через сито, вместе с камнями стен
На ночь мы спускались в подвал. Связиста нашего тоже убило, но капитан Шеламов, что взял командование, как старший по званию и вообще единственный теперь среди нас офицер, он поддерживал связь с командованием. Но в разговор вклинивались боевики «чехи», как называли чеченцев, хотя среди них, бандитов, много было совсем и не чеченцев. Как и среди нашего всё уменьшавшегося гарнизона были и лезгины, и кабардинцы. В жизни не разобрался бы, да и не надумал бы спросить, но они рассказали сами.
Так вот, «чехи» всё время заунывно и с сильным акцентом, что уже заставляло подозревать в них не чеченцев, настаивали, уговаривали, чтобы мы сдались и вышли из здания, окружённого ими.
Двоих тяжелораненых пришлось оперировать под огнём, под падающими с потолка в подвале пылью и кусочками цемента на содрогающемся от взрывов столе. Девушки теперь не выходили отсюда, помогали мне в операциях и теперь ухаживали за ранеными.
Если раненые и выживут львиная доля заслужена девчонками.
Один был ранен в бедро, и из повреждённой артерии кровь хлестала фонтаном, у меня были считанные секунды на то, чтобы остановить кровь, ушить сосуд я стал как робот и сделал всё меньше чем за минуту.
Второго ранило в шею. Это было ещё хуже Но я будто бы нарочно по ночам повторял анатомическую зубрёжку в своей голове, я помнил все мышцы и сосуды шеи так, что мог оперировать на ощупь, не глядя
Оба парня живы и начали веселеть день ото дня.
Но бой вокруг нас становился всё гуще. Мы как в Брестской крепости были здесь, мы мешали боевикам тем, что постоянно расстреливали их тылы