Социально-философские и политико-философские основания мягкой силы как концепта систематизированы в следующей таблице[64]:
То, что Най опирался на разнообразный концептуальный опыт своих коллег и предшественников, естественным образом наложилось на обобщенное понимание мягкой силы российскими учеными и экспертами. Так, определенная часть философского сообщества, непосредственно связанная с профильным осмыслением мягкой силы, рассматривает ее в рамках дискурсов, конкурирующих между собой за форматирование общественного сознания и научного знания, за утверждение в когнитивной сфере в качестве главной, основополагающей, той или иной модели интерпретации. Сторонники осмысления мягкой силы с такого философско-методологического угла, констатируя наличие множества трактовок категории концепт, фиксируют неизбежную смысловую отстройку концепта от понятия и идеи. В практическом плане это означает естественное появление многих авторов-интерпретаторов, которые наделяют концепт новыми смыслами[65]. Что, собственно, и произошло с понятием мягкая сила в трактовке Дж. Ная.
Но интерпретационные обогащения, нюансы и оттенки в толковании мягкой силы при переносе их непосредственно в практическую плоскость внешней политики и международных отношений, где оценочные параметры играют первостепенную роль, нередко чреваты выводами, не учитывающими в должной мере глубину и сложность современных мирополитических процессов, особенности сдержек и противовесов в мировой политике, наконец, гигантские геополитические сдвиги XXI века. Так, некоторые исследователи ошибочно полагают, что в эпоху глобализации и усиления геополитической конкуренции инструментарий мягкой силы стал рассматриваться политиками и теоретиками в качестве важного ресурса внешнеполитической мощи только стран, претендующих на статус мирового центра или полюса власти[66]. Но это противоречит очень важному тезису самого Ная, который настаивает на том, что страны могут обладать политической привлекательностью, которая больше, чем их военный или экономический вес, так как их национальные интересы подразумевают наличие привлекательных целей, например таких, как экономическая помощь или участие в мирном процессе. В качестве примера он приводит Финляндию, которая в большей степени подпитывалась мягкой силой, и Норвегию, за последние десятилетия участвовавшую в проведении мирных переговоров на Филиппинах, на Балканах, в Колумбии, Гватемале и на Ближнем Востоке, а также Польшу, правительство которой решило послать войска в послевоенный Ирак не только для того, чтобы добиться благосклонности США, но и создать более позитивный образ Польши в мире[67]. И позднее, возвращаясь к этой теме, Най вновь подчеркивает: «Вполне вероятно, что некий изощренный противник (такой, как малая страна, имеющая ресурсы для ведения кибервойны) решит, что может шантажировать большие государства. Существует также перспектива нанесения киберударов независимыми или свободными гонщиками, поддерживаемыми государством»[68].
Более того, некоторые российские политологи вообще исходят из того, что «для небольших государств мягкая сила это синоним эффективности соотношения ограниченных ресурсов влияния и дипломатического успеха, а также инновационности, экологичности и т. д.»[69]. Взвешенно, с учетом множества значимых факторов подходит к этому вопросу М. М. Лебедева. Подобно тому, считает она, как мягкая сила представляет собой деятельность, направленную на то, чтобы сделать нечто привлекательным для другого (навязывание и обман противоречат самой идее мягкой силы), ресурс выступает лишь в качестве потенциала влияния. Поэтому наличие ресурсов еще не обеспечивает политического влияния. Ресурсом надо еще умело воспользоваться, чтобы из потенциала влияния он превратился в ресурс влияния. Хотя само наличие ресурсов, безусловно, дает преимущества перед другими на мировой арене[70]. Она обоснованно предупреждает против жестко-профилированного разграничения мягкой и жесткой силы. На самом деле та или иная сфера не может быть априори отнесена к определенной силе. Так, привлекательная модель экономического развития является мягкой силой, в то время как применение экономических санкций жесткой силой. Более того, жесткая сила может быть привлекательна и в этом смысле восприниматься в качестве мягкой силы третьей стороной. Например, военная мощь, победы над противником становятся неким эталоном действия для других, выступая в данном случае мягкой силой[71]. При этом она ссылается на опыт публичной дипломатии США, где в значительной степени наблюдаются отказ от модели взаимодействия субъект объект и попытки выстраивания отношений по принципу субъект-субъектной модели. «Субъектность означает то, что противоположная сторона активна и может по-разному интерпретировать направленные на нее действия. Кроме того, противоположная сторона сама может применять инструменты мягкой силы в ответ»[72].
Экстраполяция другого взгляда на роль мягкой силы в сферу мировой политики приводит к выводу, с которым никак нельзя согласиться, что среди инструментов влияния не стоит рассматривать внешнюю политику западных стран, так как она заведомо (?! М. Н.) будет восприниматься критически со стороны как всего (?! М. Н.) мирового сообщества, так и ближайших соседей, и степень влияния которой также будет, скорее всего, равна нулю[73].
Упрекая отдельных авторов в попытках «искусственно натянуть различные известные самостоятельные концепции (власти, психологии влияния, коммуникации, социального взаимодействия, территориального маркетинга) на концепт мягкой силы, которые на самом деле никакого прямого отношения к нему не имеют»[74], эти исследователи сами сдвигаются к другой концептуально-методологической крайности, сводя мягкую силу всего лишь к совокупности гуманитарных ресурсов страны[75].
Это в корне неверная, далекая от первоисточника констатация. Дж. Най неоднократно предостерегал против зауженного представления о мягкой силе в мировой политике. Он подчеркивал, что существует множество основных ресурсов мягкой силы, к которым относятся культура, ценности, легитимная политика, позитивная внутренняя модель, успешная экономика и профессиональная военная сила. Более того, это и такие ресурсы, как службы национальной безопасности, информационные агентства, дипломатическая служба и многое другое[76]. По Наю, мягкая сила включает, помимо культурно-гуманитарной составляющей, и политику, политические ценности и институты, и др. (см. его публикации). Культура, ценности и политика не единственные источники мягкой силы, настаивает Най, отмечая, что экономические ресурсы тоже могут стать источником поведения как мягкой, так и твердой силы и подчас в ситуациях реального мира трудно отличить, какая часть экономических отношений состоит из твердой силы, а какая из мягкой[77].
В отмеченном выше подходе видится и другая методологическая нестыковка. С одной стороны, утверждается, что мягкая сила потому и является мягкой, что ее не надо применять и использовать: Если ее применять, то это уже будет пропаганда и агитация[78]. А с другой при формулировании завершающего вывода подчеркивается: «Реализация (то есть осуществление, использование? М. Н.) потенциала мягкой силы это процесс трансляции гуманитарных ресурсов страны»[79]. Но, независимо от этого противоречия, здесь есть сущностный момент. Коль скоро нельзя говорить об использовании (а, собственно, почему?) мягкой силы, то тем самым ей отводится роль пассивного инструментария. А где же ее активное начало, благодаря которому она получила столь широкое распространение в мире? И как это соотносится с ее опорой на гражданское общество, о котором так много сегодня говорится?
Концептуально-методологическим противовесом такому взгляду на мягкую силу можно считать подход, предлагающий рассматривать ее в фокусе глобальных социально-политических, экономических и культурных процессов, формирующих новую, в корне отличную от предыдущих, систему мировой политики, где классические иерархические модели взаимоотношений между политическими акторами начинают уступать место сетевым структурам[80].
Адекватная трактовка мягкой силы подразумевает использование привлекательного образа собственного государства и проводимой им политики; осуществление финансовой и экономической помощи населению стран, испытывающих трудности в силу природных, военных или гуманитарных катастроф, проведение доверительных переговоров, учитывающих интересы противоположной стороны; обращение к широкой мировой общественности напрямую, посредством массовой коммуникации и Интернета с целью донести собственную позицию; организацию культурных, научных и спортивных мероприятий, позволяющих людям различных стран лучше понять друг друга, проникнуться взаимоуважением и установить личные дружеские связи. Сюда же входят и обучение иностранных студентов, способных выступать в своей стране посланцами культуры страны пребывания; международный туризм, позволяющий ознакомиться с культурой и менталитетом посещаемой страны, и даже предоставление временной работы гастарбайтерам, экономически поддерживая их и их семьи[81].