Нет, не забуду теперь я твоих благосклонных советов.
Но подожди же ещё! Пусть и в путь ты торопишься, всё же
[310] В нашей купальне, прошу, услади прежде тело и душу.
С радостным сердцем потом унесёшь на корабль мой подарок
Дивный, богатый. Его поднесу я на добрую память.
Есть ведь обычай: дарить, расставаясь, на память подарки».
Так отвечала ему светлоокая дева Афина:
[315] «Нет, ты уж больше меня не держи: тороплюсь я в дорогу!
Ну а подарок, что мне поднести захотел ты сердечно,
Я на обратном пути, к вам заехав, приму благодарно,
Чтобы в свой дом увезти. И достойным подарком отвечу».
Это сказав, быстро тут светлоокая скрылась Афина,
[320] Будто бы птицею ввысь унеслась сквозь отверстие крыши.
Но поселила она в его сердце и твёрдость и смелость,
Память его об отце оживив с новой силой. И тут он
Затрепетал всей душой, угадав, что беседовал с богом.
Тотчас тогда к женихам подошёл он, божественный видом.
[325] Пел перед ними певец знаменитый. С глубоким вниманьем
Слушали песню его о печальном возврате из Трои
Храбрых ахеян: то им присудила Паллада Афина.
В верхнем покое своём вдохновенное пенье услышав,
Вниз Пенелопа сошла по ступеням высоким, поспешно,
[330] Старца Икария дочь многоумная. С нею спустились
Две из служанок её. Вот она, среди женщин богиня,
В залу неслышно вошла, где её женихи пировали,
И у колонны одной, свод державшей, тихонечко встала.
Справа и слева её две служанки почтительно встали.
[335] Щёки прикрыла она головною накидкой блестящей
И, со слезами, к певцу, что божественно пел, обратилась:
«Фемий! Известно тебе много песен, что радуют душу,
В них прославляют певцы и богов, и героев великих.
Спой же из них ты одну для собравшихся; будут в молчаньи
[340] Слушать все гости её за вином. Но прерви ту, что начал
Песню печальную ты: замирает в груди моей сердце,
Если я слышу ее. Ведь всех горше мне горе досталось:
Я о любимом скорблю до сих пор и его вспоминаю,
Мужа, что славой своей покорил и Элладу, и Аргос».
[345] Матери так возразил, рассудительный сын Одиссея:
«Милая мать, как же ты запретишь петь певцу? Ведь поёт он
Нам в удовольствие то, что в его пробуждается сердце.
В том не певец виноват, а лишь Зевс, посылающий свыше
Людям духовным и мысль и по воле своей вдохновенье.
[350] Значит, сердиться нельзя, что поёт он об участи горькой.
Люди охотнее ту хвалят песню, которую слушать
Снова и снова хотят, восхищаясь, как будто бы новой.
Мужеством сердце и дух ты наполни, заставь себя слушать.
Разве лишь царь Одиссей был лишён дня возврата из Трои?
[355] Множество также других знаменитых героев погибло.
Лучше иди и займись, как тебе подобает, хозяйством,
Прялкой и ткацким станком; наблюдай за работой служанок,
Чтоб не ленились они. Ну а речи не женское дело.
Речи для мужа! Теперь для меня: ныне я глава дома».
[360] Тут изумилась она и обратно уйти поспешила.
Сердце её поразил сын своей рассудительной речью.
В верхнем покое своём со своими служанками вместе
Плакала горько она о своем Одиссее, покуда
Сладостным сном веки ей не покрыла богиня Афина.
[365] А женихи между тем в потемневшем уж зале шумели
Споря о том, кто из них с Пенелопою ложе разделит.
С речью такой Телемах рассудительный к ним обратился:
«Слушайте вы, женихи моей матери, гордые люди!
Станем спокойно теперь веселиться. Спор шумный прервите!
[370] Молча прилично внимать пенью дивному мужа, который,
Голосом слух наш пленит, он в искусстве своём равен богу.
Завтра же утром вас всех призываю собраться на площадь.
Там принародно скажу вам в лицо, чтоб покинули дом мой
Незамедлительно все! О пирах своих сами заботьтесь,
[375] Тратя не наше, своё, чередуясь своими домами.
Если ж находите вы, что для вас и приятней и легче
Всем одного разорять безвозмездно и нагло, что ж, жрите!
Я же тогда призову вечносущих богов мне на помощь;
Может быть, Зевс вас тогда покарает, дела ваши видя:
[380] Смерть вам без платы пошлёт в доме, нагло разграбленном вами!»
Так он сказал. Женихи, закусили с досадою губы.
Всех Телемаха слова поразили, и всех изумили.
Но, возражая ему, так сказал Антиной, сын Евпейта:
«Видно, тебя, Телемах, сами боги теперь наущают
[385] Так себя смело вести; нам бросать эти дерзкие речи!
[385] Так себя смело вести; нам бросать эти дерзкие речи!
Горе нам, если Кронид тебя в волнообъятой Итаке
Нашим поставит царём; по рожденью имеешь ты право!»
Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:
«Ты, Антиной, на меня не сердись, но скажу тебе вот что:
[390] Если бы царскую власть дал мне Зевс, я охотно бы принял.
Может быть, думаешь ты: доля царская худшая доля?
Нет же! Не плохо совсем быть царём: и богатство скорее
Копится в доме царя; и он сам почитаем в народе.
Но среди знатных людей много в волнообъятой Итаке
[395] Можно достойных найти молодых или старых, которым
Власть бы могла перейти, раз не стало царя Одиссея.
Только вот в доме своём я один господин! Мне и править!
Власть над рабами держать, Одиссеем добытыми в битвах».
Тут сын Полиба ему, Евримах, так ответил на это:
[400] «О, Телемах, как нам знать? То лежит у богов на коленях:
Кто из ахейцев царём будет в волнообъятой Итаке.
В доме своём ты один господин, ты хозяин всего здесь.
И не найдется, пока обитаема будет Итака,
Здесь никого, кто дерзнёт на твоё посягать достоянье.
[405] Но я желал бы узнать, мой любезный, о нынешнем госте.
Кто он? Как имя его? Землю чью он отчизной считает?
Рода какого он сам? От какого он прибыл народа?
Может быть, с вестью к тебе о возврате отца приходил он?
Или он прибыл сюда по другому какому-то делу?
[410] Слишком он быстро исчез, не дождавшись, чтоб с ним хоть немного
Мы ознакомились. Он с виду явно высокого рода».
Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:
«Нет, Евримах, навсегда день возврата отца был утрачен.
Я уж не верю давно ни молве о его возвращеньи,
[415] Ни предсказаньям пустым от гадателей разных, к которым
Мать прибегает моя, зазывая их в дом наш не редко
Гость мой был гостем отца. Он из Тафоса родом. А сам он
Сын Анхиала, царя многомудрого. Звать его Ментес,
Он над тафийцами царь; их народ любит вёсла и море».
[420] Так говоря, Телемах сердцем верил, что видел богиню.
Те же, опять предали́сь шумным пляскам и сладкому пенью,
Увеселяли себя, как могли, в ожидании ночи.
Вскоре и чёрная ночь наступила, прервав их веселье,
Спать захотев, женихи разошлись по домам отсыпаться.
[425] Всех проводив, Телемах шёл к себе через двор свой прекрасный,
В спальный высокий покой, защищённый и с видом широким.
В мысли он был погружён в ту минуту, он думал о многом.
Факел зажжённый неся, няня шла перед ним, Евриклея,
Опса разумная дочь, Певсенорида. В давнее время
[430] Юной её приобрёл сам Лаэрт, заплатив за рабыню
Двадцать волов. Но её с благонравной своею супругой
Он уважал наравне, потому и себе не позволил
Ложа коснуться её, чтобы ревности женской не вызвать
Так она с факелом шла. Из невольниц она всех усердней
[435] С детства ходила за ним, как кормилица, нежно любила.
Двери открыла она у богатоискуснейшей спальни.
Сел на постель он и снял свой красивый хитон тонкой ткани;
Бросил небрежно его он старухе заботливой в руки.
Та же, расправив хитон аккуратно, повесила чинно
[440] Возле кровати резной на искусную вешалку-плечи;
Тихо из спальни ушла; дверь с серебряной ручкой закрыла;
Крепко задвижку ремнём затянула и прочь удалилась.
Он же в постели всю ночь, одеялом укрывшись овечьим,
В мыслях обдумывал путь, что ему указала Афина.
Песнь вторая (Бета). Собрание, спор и отъезд
Рано рождённая, вновь свет зажгла розоперстая Эос.
Ложе покинул своё и возлюбленный сын Одиссея.
Быстро оделся; свой меч острый через плечо он повесил;
К белым стопам привязал он сандалии дивной работы;
[5] Вышел из спальни своей, лучезарному богу подобный.
Звонкоголосых призвал он глашатаев и повелел им
Кликать на площадь народ, собрать кудреглавых ахейцев.
Те стали кликать народ; площадь быстро толпою густела.
После, как все собрались, переполнив широкую площадь,
[10] Вышел к народу он сам, с медноострым копьём длиннотенным.
Шёл не один он, за ним две свирепых собаки бежали.
Весь его вид красотой неземной озарила Афина,
Так что дивился народ, на идущего юношу глядя.
Старцы на место отца усадили его, расступившись.
[15] Первым тогда слово взял благороднейший старец Египтий,
Годы согнули его, даровав опыт жизни огромный.
Сын же любимый его, что когда-то отплыл с Одиссеем