Служебный роман, в общем. Я не умел ухаживать за девушками и сейчас не умею. Делать что положено стыдно. Делать то, чего по-настоящему хочется, нельзя. Нужно всё время откупаться, а откупаться нечем.
Однако уже к середине лета сложилось кое-что романтичнее. Большую часть строителей разогнали в связи с приездом какой-то инспекции. Украинцев вывезли в посадку, немногочисленных таджиков закрыли в котельной, а местных оставили. Понятно, что работать никто не хотел. Раздавались привычные строительные звуки, но они не составляли оркестр. Там бахнуло тут гухнуло. Запела и умолкла бетономешалка, единожды кашлянул перфоратор.
В последнее время я помогал строгому каменщику, похожему на Максима Горького, но он куда-то исчез. Зарплату стали задерживать, и возникла катастрофическая текучка. Помню день, когда на всю стройку остался только один человек, способный возвести стенку, и тот перегретый на солнце Аркадий Глушко. Даже украинцы в качестве протеста однажды бросили всё и уехали. (Их потом лично Алексей Сергеевич, наш самый главный по финансам, уговаривал вернуться.)
Чудесным образом Романович не отправлял меня к Костику, будто чувствуя возникшую между нами неприязнь. Старый прораб, перевидавший всякое, моего ирокеза не чурался. Он поручил мне ответственную работу откосы. Крановщик дядя Петя возносил нас с ведром к окнам третьего этажа, глушил кран и закуривал. А я, балансируя в дырявой люльке, суетливо гнал откос, черпая густой раствор надломленным мастерком. «Вот оборвётся люлька, и позвоночник в щепки, думал я. Но ничего. Зато заработаю. И август уже скоро. Дембель!»
В тот день, незадолго до обеда, я услышал крик с земли:
Пацан! Пацан! Быстрей! Пацан!
Я выглянул из люльки:
Падаем?!
Не! Слушай, посиди, пока я по делам сбегаю, а?
Дядя Петя стоял у крана с вечной сигаретой под усами и хрипел от напряжения.
Что случилось?
Да телефон оставил, а на него щас блядища моя звонить будет. Ты ляпай тут, а я побежал, ладно?!
Не дождавшись моего согласия, он заправил льняную рубашку в брюки со стрелками и понёсся со двора.
Прежде я не знал, что у таких мужиков, как дядя Петя, бывают любовницы. Мне казалось, что любовь это дело молодых, а молодость, считал я, заканчивается лет в двадцать пять. Смешно, конечно. Дядя Петя усатый мужик под два метра ростом. У него есть кран, и его никогда не видели пьяным на работе. Естественно, у него есть любовница! Возможно, их несколько.
Настал обед. Стройка затихла. Солнце напоминало сигаретный ожог на васильковом платье. Хотелось многого: есть, пить и по-маленькому. Дядя Петя не появился. Двор опустел, как перед выносом покойника. Только рыжий кобель Серёга метил штаб Алексея Сергеевича, лениво задирая ногу.
С высоты наш муравейник казался трогательным. Не верилось, что школьники, такие же, как я вчерашний, проживут здесь первые радости и несчастья, а стареющие учителя станут смотреть в окошко, позволяя глазам отдохнуть.
Эй, Дракоша!
Я вскинулся и глянул вниз Нина. Она держала ладошку у бровей, как богатыри на картине.
Привет! крикнул я. Висю вот!
А дядя Петя?
Он по семейным обстоятельствам.
К блядище своей убежал?
Все, оказывается, были в курсе.
Нина подошла ближе её ноги скрылись под грудью.
Как же ты без обеда?
Я поднял на мастерке раствор:
У меня тут и первое, и второе.
Сейчас! она отбежала, а потом остановилась и добавила: Никуда не уходи, пошутила.
Я сел на перевёрнутое ведро и уставился в чёрное окно над люлькой. Квадрат Малевича! Можно вписывать в него всё, что отсутствует. Вскоре в нём появилась Нина.
Лови, она швырнула мне пайку.
Котлета, яйцо, помидор и детский пакетик сока.
А сама?
И сама буду, она продемонстрировала такой же кулёк.
Забравшись на окно, как второклашка, она вынула яичко, треснула им по коленке и очистила.
Меня это тронуло: Нина не только обаятельная девушка, но еще и отличный товарищ.
Спасибо тебе большое, Нина!
Ешь давай! Обед не вечный.
Потом, доев, Нина сонно попросила:
Расскажи что-нибудь.
Что?
Сказку.
А если уснёшь и свалишься?
Что ж ты за мужик, если я с тобой усну?!
Пользуясь тем, что не вся кровь ещё устремилась от мозга к желудку, я начал:
Помнишь, был у нас на стройке мужик горбатый? Не то, чтобы прям с горбом, но согнутый. В палёной адидасовской куртке ходил. Даже в жару, помнишь?
Помнишь, был у нас на стройке мужик горбатый? Не то, чтобы прям с горбом, но согнутый. В палёной адидасовской куртке ходил. Даже в жару, помнишь?
Ну Калаш, что ли?
Наверное. Ну вот, он пропал
Уволился же!
Нет! Ничего подобного! Помнишь, ещё пацан бегал рыжий-рыжий, весь в конопушках тоже его не видно.
Так тоже свалил он, настаивала Нина.
Ничего подобного!
И куда они делись, по-твоему?
Их скармливают оборотням, хладнокровно ответил я. Скажи мне, Нина-штукатур: сколько у нас собак на стройке?
А я считала?
Посчитай: Майдан, Борман, Серёжка, Мент, Бутылка и Раствор шесть?
Вроде
Так. Шесть собак, да?
Да.
Скажи теперь: ты их кормила когда-нибудь? Что ни кинь от всего нос воротят. Знаешь почему? Да потому, что они исключительно человечиной кормятся. Место их обитания помнишь? Возле штаба Алексея Сергеевича, я указал рукой. Видела, как они там к вечеру стаей собираются и облизываются, в ожидании?
Что за чушь?
Алексей Сергеевич их ставленник, понимаешь? не замечая насмешек, продолжал я. Собаки реальные хозяева стройки. Мы тут возводим не школу, а новый Вавилон во имя оборотней, скрывающихся в собачьих шкурах. Днём они ошиваются рядышком, выбирая жертву, а потом сообщают о выборе Алексею Сергеевичу. Если оборотням приглянулся кто из строителей всё! Пиши пропало! Уволился горбатый будто, ага конечно! Сцапали! В кабинет заволокли и скормили собакам! Хорошо хоть до новой луны они терпят А вот как серп разжиреет, как лучи луны тёмные очи прижгут, так и начинает их плоть паскудная крови человеческой алкать!
Обращаются они тогда в уродливых человекоподобных существ, поросших красной щетиной. Скулят на луну жалуются. Голод терзает чудовищ голод лижет сердца. Если они вдруг останутся без жертвы, то к утру весь поселок передушат, как сонных в сарае курочек. Мы тут их благодетели. Их послушная добыча я увлекался, не боясь смутить мою слушательницу литературщиной.
Ты больной! прошептала Нина. Кажется, ей понравилось.
Подул освежающий ветер. Во двор заехал незнакомый автомобиль. С тоской я подумал, что обед заканчивается. Сейчас исчезнет Нина, и сказке конец.
А зачем им эта башня Вавилон?
Я объяснил:
Им нужен собственный храм. Каждому существу своя крепость. Вон, глянь, Майдан побежал видишь, как он двор метит?
Как?!
В форме пентаграммы. Звезду рисует, сука, я схватил надкушенный помидор и швырнул в собаку. Майдан дёрнулся, понюхал приземлившийся овощной снаряд и глянул на меня саркастически.
Нина засмеялась всё было не зря.
Пацан! послышалось снизу.
Дядя Петя прикуривал новую сигарету от старой.
Ну что там? поинтересовался я.
Всё путём. Тебя спускать?
Нафантазировав себе несусветное, я решил, что у нас с Ниной роман. Однако мы и не виделись толком после свидания под небесами. Всё как-то мельком, на ходу. Я приглашал Нину на обед и так, просто посидеть на досках, но она не шла, ссылаясь на занятость:
Требуют закончить классы до конца месяца. Загнали, гады.
Было ещё одно. Как-то, разгружая «газельку» со стеклопакетами, я засвидетельствовал долгий и, как мне показалось, неуверенный разговор Нины с неизвестным. Я видеть не мог мешала плёнка, которой я недавно сам завесил окно. Конечно, я решил, что там Костик, но быть в этом уверенным не могу до сих пор. Думаю, он что-то сказал Нине обо мне, что-то противное, но убедительное. На самом деле, это совершенно не важно.
На День строителя, 11 августа, наш главный активист заявил директору:
Гев Аликович, ты там передай мои слова: если зарплату не выдадут забастуем до осени. А сегодня сокращённый день! Работаем до двух и начинаем праздновать. Позвони и передай!
Никто забастовок не боялся, и даже директор, кажется, против сокращенного дня не возражал. Стройка, набравшая скорость, мощь, вдруг захирела, как простуженная. Мы раньше положенного уходили с работ и долго тянулись в кабинет директора утром. Останавливались то поболтать, то выкурить очередную сигарету.
В тот день мы с Юрой так и не начали работать. Сидели и болтали в тени тополя.
Приезжай в Харьков на рынок. Свожу тебя к корешу в палатку, у него джинсы во!
Так война же.
Война посреди говна. Вызов сделаем! В Харькове тихо. Это в Киеве там фашикам никак глотку не заткнут.