Наше слоняние объяснялось тем, что солдатам нельзя нарушать «установленный уставом порядок», то есть нельзя присесть на свою койку. Нерушимость рядов подушек и плоских поверхностей одеял на койках это фетиш, это вещественный образ смысла воинской дисциплины, и может быть, даже главный результат боевой и политической подготовки.
Выглядели эти ровные ряды довольно пристойно и кому-то казались красивыми, но, скорее всего, они чем-то напоминали могильные плиты на каком-нибудь воинском захоронении.
В Ленинской комнате можно было бы почитать газету, но свежую прессу, полученную вчера вечером, писарь роты еще не подшил. Шахматные и шашечные доски заняты более авторитетными старослужащими. Читальный зал библиотеки открывался только после обеда.
Времени до обеда оставалось так много, что этот отрезок в три-четыре часа представлялся вечностью. Нам все еще казался пыткой армейский режим питания. Просто-напросто никому из нас не хватало еды. Голодный червячок начинал бушевать в животе и требовать своей порции. А припрятанный кусочек хлеба съедался быстро и почти безрезультатно.
Короче, за окном мороз, но в казарме довольно тепло. В наряд вечером идут человек восемь и не в караул, а на кухню. Так что жизнь пока не повернулась к нам суровой стороной, считай, еще один день можно вычеркнуть из тех тысячу ста, которые нам предстояло отслужить.
И вдруг в роту вошел старшина и скомандовал: «Рота, становись!».
Нам объявили боевую задачу. На подъездных путях выставлен вагон с углем для котельной нашего батальона. Сегодня его надо разгрузить, так как грядет конец года, а иначе на нас наложат большой штраф за простой вагона.
Мы люди подневольные, построились и «шагом марш» пошли с лопатами и ломами наперевес. Через полчаса мы уже «пахали» открывали нижние люки вагона, а высыпающийся уголь откидывали из-под колес в две больших кучи по сторонам пути.
Хорошо, что в армии везде проявлялся уставной распорядок, и как бы мы не орудовали лопатами и ломами, но через пятьдесят минут работы объявлялся перекур-перерыв для десятиминутного отдыха.
Мы рассаживались вокруг вагона, курильщики вытаскивали свои сигареты и приступали к курению, как к священнодействию. А некурящие сидели просто так и тоже старательно отдыхали.
Если бы старшина был курильщиком, то, возможно, тоже бы сидел и пускал дым к небесам. Но он не курил, и его понемногу начинал донимать мороз, а впереди-то уже маячил новогодний праздник.
Поэтому наш военачальник начал обходить вагон и проверять выполненную работу хорошо ли зачистили уголь с полотна между рельсами, далеко ли отбросили топливо от вагона, и нет ли нарушения габарита.
Обнаружив некоторые незначительные нарушения, а как без них, ведь мы остановились для перекура, а не для окончания работы. Старшина показал нам некурящим на эти упущения и настойчиво попросил исправить. Аргумент у старшины был один: «Вы же все равно не курите, а просто так сидите, так сделайте же полезное дело».
Но нас эта непрерывная предпраздничная вахта работа лопатой также утомляла, и очень хотелось посидеть и расслабиться. Что называется, хотелось перевести дух.
Первый перекур прошел для нас некурящих, как теперь говорят, в режиме работы «нон стоп». А после перерыва продолжилась разгрузка угля. Вот уже и очередной перерыв был бы кстати начинали ныть руки, пот заливал глаза, и дыхание стало частым, как у бегуна на длинные дистанции. Десятиминутный перерыв стал желанной паузой среди монотонного труда.
Наконец, он наступил, и все с удовольствием расположились вокруг объекта нашего боевого задания. Курильщики опять с полным правом достали свои сигареты, а некоторые и папиросы, вроде, «Севера». Опять старшина пошел искать недочеты, и его суетливые ноги появились в просвете под вагоном. И он явно шел к нам.
Тут я понял, что иногда курить необходимо, и даже полезно. Поэтому попросил у ближайшего соседа сигаретку, чтобы иметь право посидеть в блаженном покое на полном основании.
Меня угостил сигаретой «старик» солдат почти третьего года службы. Почти, потому что только завтра уже начнется тот долгожданный отсчет дней последнего года, а сегодня у него заканчивался последний день второго года службы. Но радость от приближающейся смены лет солдатского «летосчисления» уже его распирала. Он поделился со мной сигаретой «Шипка» и промолвил: «Конечно, перекури, а то старшина совсем оборзел. Так торопиться домой, что готов нас загнать, как лошадей».
Я прежде, как почти все мои сверстники, уже пробовал курить, но особого удовольствия не получал. А тут удовольствие вот оно! Сидишь в покое, на полном основании отдыхаешь, а старшина ходит и только ворчит: «Курите быстрее, можно не в затяжку, здоровее будете».
С тех пор у меня в кармане всегда лежала «дежурная» пачка сигарет «Шипка» или «Солнышко», чтобы иметь свой заслуженный отдых вместе со всеми.
В тот раз мы закончили разгружать уголь уже после обеда, но нас покормили и даже дали порции чуть больше обычных так как все роты уже поели, и нам досталось то, что считается приварком. А после обеда мы еще помылись в бане, так как измазались, как черти.
В остальном все шло обычным распорядком ужин, а перед отбоем вечерняя поверка. Надвигался Новый год. После отбоя мы лежали на своих койках усталые и расслабленные после мытья в бане. Оставили небольшой свет, и приближение Нового года прошло под хохот от хороших анекдотов и бывальщин «стариков».
Все немного утомились, но ждали наступления Нового года, После полуночи «старики» поздравили друг друга с новым «званием», да и всех остальных тоже «произвели» в более высокое «звание». И тут раздался громкий храп. В ответ грохнул взрыв хохота.
Храп говорил о том, что уснул наш сослуживец Купрюшин. Он отличался своим богатырским храпом, хотя рост и вес у него были заметно ниже среднего. Все знали, что пока «Купрюха» не набрал полную силу в храпе, надо срочно засыпать.
И мы почти мгновенно уснули. Так во сне и встретили настоящий Новый год. По московскому времени он наступил только в два часа ночи, но мы уже видели третьи сны уголь, лопаты и старшину, сетовавшего на то, что мы много курим и медленно работаем.
Первые шаги в науке побеждать
С первых дней службы мы начали постигать «науку побеждать» и делать свою воинскую «карьеру». По-моему, именно это имел в виду Наполеон, когда говорил, что каждый солдат носит в ранце маршальский жезл.
Однако нам полагался не ранец, а брезентовый солдатский вещмешок «сидор», да и запросы наши были попроще. Мы уже знали анекдот про сына подполковника, который спрашивал отца, сможет ли он тоже стать подполковником.
Да, сынок, конечно, сможешь, отвечал отец.
А генералом, папа, я смогу стать.
Нет, сынок, не сможешь, потому что у генерала есть свой сын.
Однако набор возможных направлений наших карьерных ходов поражал своей скромностью каптенармус и писарь вот, пожалуй, и все.
Между тем, писарь в роте это почти небожитель и счастливчик, вытянувший выигрышный билет, мы это поняли с первых дней службы.
Нам казалось, нет, все просто были уверенны, что перед писарем лежат все блага жизни и только ждут, когда он до них снизойдет.
Он ведь выписывает увольнительные, которые нам представлялись пропуском в рай. Пусть не пропуском, а разовым билетом, но в другую, в счастливую жизнь. Туда, где нас ждут красивые девушки, и где всегда звучит веселая музыка. Под нее девушки танцуют в полумраке зала, и в том раю имеется все, о чем наивно мечтает каждый солдат.
Печально то, что многие из нас так ни разу и не попали туда, в этот рай. И не из-за увольнительных, которые не удалось получить, а скорее, потому что мечты о рае разительно отличались от действительности.
После одного-двух увольнений и посещения местных увеселительных заведений, пропадало всякое желание еще раз пытаться искать там счастье и не хотелось идти в увольнение.
Многие, прослышав о местных «райских кущах», разочаровывались и включались в переписку с девушками, желающими заочно познакомиться с молодыми воинами.
Кстати, тут писарь тоже имел преимущества, так как мог перехватить письма, адресованные «самому веселому солдату» или «с именем на букву «С» и с прочими приметами будущего адресата.
Помимо тех иллюзорных благ, наш писарь мог самостоятельно без строя и сопутствующих команд ходить на завтрак, обед и ужин и ему доставалась его порция по праву, по какому-то особенному высшему праву.
Вдобавок ко всем преимуществам у писаря имелась реальная возможность съездить в отпуск! Короче, горизонты, открывающиеся перед ним, казались просто безбрежными. Так мы предполагали.
К счастью, писарь нашей роты несколько дней назад демобилизовался, отслужив три положенных года. И тут счастье свалилось мне прямо в руки, потому что командир роты неожиданно назначил меня писарем. А причина такого везения заключалась в моей специальности.