Вот на этом и расстались Ульяна и отец Исидор священник села Усть-Мосиха, Куликовской волости, Барнаульского уезда и работница его сирота-девица.
***
Батюшка Исидор, откликнись. Дома ли ты? войдя в прихожую, одновременно проговорили мужики.
Дом молчал. Осторожно ступая на половицы, крестьяне вошли в горницу.
Цветы на подоконниках помёрзли. Никак беда! проговорил Иван Долбин, с каждым словом выдыхая изо рта струи пара.
Ага! Тишина, как в могиле, даже жуть пробирает, вжимая голову в плечи, тихо ответил Семён Лаовка.
А ты окель знаешь, как оно в могиле-то? Али бывал там? спросил Семёна Иван.
Бог миловал, ответил Лаовка, и тотчас тишину дома разорвал вскрик, не громкий, но жуткий по интонации, а следом, как кувалдой по голове, пронеслось:
Помер!
У шторы, разделяющей горницу на две части, большую собственно, саму горницу, и меньшую, спальню с двуспальной кроватью, стоял Фёдор Кутепов. Его оцепеневшая поза и протянутая вперёд рука говорили о том, что видит он что-то ужасное, что заставило его миг назад выплеснуть из груди жуткое слово, сказавшее следовавшим с ним крестьянам, что дом посетила смерть.
Долбин и Лаовка, крадучись, подошли к Фёдору и, посмотрев в направлении его руки, увидели нечто массивное, полностью закрытое толстым ватным одеялом, из-под которого торчали серые пимы с кожаными латками на пятках.
Т-т-там, н-н-на к-к-кров-в-вати, п-п-помер!.. увидев подошедших к себе товарищей, осмелев, но много тише, нежели несколько секунд назад, заикаясь, протянул Фёдор. С-с-страшно, аж м-м-мурашки по телу.
Кто? Где? Когда? разорвал гнетущую атмосферу горницы громкий голос Семёна.
Б-б-батю-ю-юшка п-п-помер. Н-н-недвижим н-н-на кр-р-роват-т-ти, трясущимися губами, ещё более заикаясь от страха, ответил Кутепов.
Лаовка подошёл к изголовью кровати, плотно придвинутой к стене с маленьким прикроватным ковриком, постоял в задумчивости с полминуты, потом взял в руку верхний край одеяла и отогнул его.
Взору мужчин открылась человеческая голова. Она была полностью повязана шалью, открытыми были только глаза, нос и рот.
Отмучалась душа несчастная! Покойся с миром! перекрестясь, проговорил Семён и протянул руку к одеялу, чтобы накрыть им лицо усопшего.
Хто помер? открыв глаза, прохрипела голова.
Господи помилуй! Господи помилуй! крестясь, запричитал Лаовка.
Чур, тебя! Чур, тебя! отшатнувшись от кровати, замахал руками Кутепов.
Ожил, чёрт окаянный! ухмыльнулся Долбин. А ведь только что мертвее мёртвого был! Вот так оно завсегда! Что ни поп, то сам сатана! Саму смерть обхитрил!
Выплеснув эмоции, мужчины смолкли, затем одновременно склонились над отцом Исидором и замерли в Г-образной позе, пытались уловить дыхание ожившего «мертвеца», но он, сколь они ни прислушивались, не издавал ни звука и, кажется, вовсе даже и не дышал, ибо не только не вздымалась одеяло в районе его груди, но и не вился пар возле его губ.
Мне показалось, что он, ткнув пальцем на лежащее в постели тело, что-то проговорил или как? выдавил из себя Фёдор.
Вроде того! ответил Семён.
Чего того? переспросил его Кутепов.
Вроде как того ожил, отстраняясь от постели, выдавил из себя Лаовка.
Живой! Что с ним сделается с лешим! Попы они живее всех живых бывают! Ишь, глазами-то зыркает! Так и крутются, так и крутются, того и гляди из орбит вылезут. Верно, думает, чего это мы подле него сосредоточились.
Узкие щёлочки глаз «мертвеца», оплывших толи от долгого сна, толи от беспробудного пьянства, медленно закрываясь и открываясь, говорили о жизни, хотя смотрели сквозь мужчин, склонившихся над ним, как смотрит где-то блуждающий взгляд отрешённого от реальности человека. И в то же время глаза Исидора как бы просвечивали насквозь, стоящих рядом с ним мужчин. И это было неприятно и жутко всем троим, что даже стены дома и те, казалось бы, с удивлением смотрели на ожившего попа, как на привидение.
Простудился, батюшка? всматриваясь в Исидора, участливо спросил его Фёдор.
Кабы не так, простудится ён! Жиру в нём, как в добром борове! Такие не простужаются, и внутрях у него в день Богоявления жару было дай Бог каждому, на всё село хватило бы. Литра два красноголовки, небось, употребил, перед освящением Иордани-то. Разило-то от него, как из винной бочки, осмелев и выпрямившись в тонкую длинную струну, вымолвил Семён.
Что верно, то верно, такие не простужаются. Обожрался, видать, чего-то в день Крещения Господня, вот сейчас лежит и переваривает, что аж рта разявать не могёт, презрительно глянув на Исидора, проговорил Долбин.
Н-н-е-не простудился. Что не говори, а в день Богоявления крепкий мороз был, а батюшка наш, в заботе о пастве своей, невзирая на лютый мороз, благословлял нас грешников, окунающихся в святую воду, вот, видно, и простудился, не согласился с Иваном Кутепов.
Бла-ла-ла-словлял, просветлев взглядом, протянула голова. По по-по-по мо мо-мо-мо ги ги-ги-ги те-те-те, Христа ради! Люд-ди д-добрые!
Во, губы-то как трясутся. Вот вам истинный крест говорю, перекрестясь, стоял на своём Фёдор, простудился сердешный! Надо бы к нему бабку Спиридониху послать, пущай травами его отпоит.
Ему щас ковш пива, вмиг на ноги вскочит! скривился в ухмылке Долбин. А от трав Спиридонихи червуха проймёт и только-то что славно было бы. Сидел бы себе на горшке, враз забыл бы о пьянстве. Говорил вам, не выбирайте ево в председатели так нет на своём стояли. Хороший, мол, с него председатель обчества трезвости получится. И каково теперича? Вышел с него председатель-то? Вот вам! Иван выкинул в сторону мужиков кукиш. О прихожанах он заботится кабы ни так о требухе своёй, как бы больше в неё вина влить и мяса впихать.
А что и правду говорит Иван, сдвинув набекрень треух и почесав висок, проговорил Лаовка. Ни одной беседы о вреде пьянства не провёл.
Занятой он человек, вот и не провёл. Всё в церкви, да в церкви то утреня, то вечерня, то праздник какой заступился за Исидора Фёдор. А ещё и по дворам пройти надо поминки, али ещё чего другое. Попробуй, поспей за всем. Не-е-е, что ни говори, а у батюшки хлопот полон рот.
Во-во, полон рот, стоял на своём Долбин. И чё это он рот разявает? Сказать, что хочет што ли? А ну погодь, мужики, склонюсь, послухаю, что шепчет-то.
Поднесите, Христа ради, ковш пива, иначе помру, прохрипел Исидор.
Вот тебе окаянному! ткнув дулю в лицо батюшки, выплеснул злобу на Исидора Долбин. Видал?.. То-то же! Мало ты гад подколодный крови с меня попил, последнюю копейку хочешь на утробу свою содрать Не выйдет! Околеешь тута и хрен с тобой!
Что это ты, Иван, разбушевался? удивлённо воззрился на Долбина Семён.
Пива просит, злыдень этакий, ответил Долбин, и снова, приговаривая. Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! трижды выкинул в лицо батюшки дулю.
Пива?! в удивлении вскинув брови, переспросил Семён.
Пива, пива! подтвердил свои слова Иван.
Это правда, батюшка? Пива хочешь? Склонившись над Исидором, спросил его Лаовка, и тотчас отшатнулся от сивушного перегара, исторгнутого «мертвецки» пьяным попом.
Изо рта батюшки в лицо Семёна вдарил пламень перегарный, как огонь жаркий всепоглощающий из пасти змея Горыныча.
Вот оно что?.. подумал Семён. И верно сказал Иван, не от простуды болен отец Исидор, а он крепкого перепоя впал в глубокий пьяный застой. Вот назюзюкался так назюзюкался, что ни бэ, ни мэ, ни кукареку.
Ну-у-у, что говорит-то? переводя взгляд с Ивана на Семёна, проговорил Фёдор.
То и говорит, что с похмела крепкого языком почти не ворочает Пива просит, ответил Лаовка.
И что вы?..
А ничего! ответил Иван. Я ему не то, что пива, стакан воды не подам Он, злыдень этакий, козу мою выманил у меня. Сказал, что знает, кому с выгодой её продать, а на деньги вырученные тёлку купить, вот с тех пор ни козы, ни денег. Сожрал, верно, её, кормилицу мою Звёздочку.
Поп Исидор хоть и был в глубоком беспохмелье, а слухом его Господь не обделил. Всё слышал, что Долбин о нём сказал, затаил на него злость лютую.
Ну, погоди у меня! Подымусь с постели, покажу тебе, кто есть кто! Ты у меня ещё попляшешь, попомнишь слова свои паскудные! Ишь ты, козу свою дохлую вспомнил
А я ли чё ли подносить буду? Ни в жизть У меня карманы пусты, развёл руками Семён. Окромя прочего ён, зараза, общественные деньги, что собрали на общество трезвости, пропил? Пропил! Сбирали их на газеты и журналы, на всякие там карикатуры. Год прошёл И что? Не то, что журнал какой народу показать с картинками, захудаленькую газетёнку не видели. Ладно бы ещё это, так он, зараза, своим пьянством полприхода совратил. Теперича трезвенники и те в запой вдарились.