Где ж такое полное взять-то? У тебя шо ли?
А хошь и у меня! Ты што ж думаешь, я хуже всех ли чё ли?
Ничё я не думаю, а ежели ты насмехаться вздумал, то не друг ты мне вовсе Вот!
Ну, ты, прям, сразу и не друг Не выслухал как след, о чём речь веду, и в пузырь полез. Я мошь тебя хотел пригласить на пиво.
Пива!? оживился Флегонт.
Пива, пива! Свово собственного. На тыкве с ячменным солодом настоял цельную флягу. Ядрённое! тряхнув плечами и головой, гордо ответил Досифей.
Так айда! Чего стоим-то? За кружкой пива можь чего нового надумаем эт, значит, как лутше золото искать
Пили много и долго. Не заметили, как потемнело, и пошёл снег.
Вот я и говорю, совсем кулаки обнаглели. Церкву и ту под себя подстроили. Мы им, что вы деите, изверги вы этакие? Пошто церкву разделили? Пошто себе полцерквы отделили и стоите в свободе, а мы в тесноте, што аж руку невозможно поднесть ко лбу, чтобы, это значит, осенить себя крестом божьим? Праздник всепрощения для всех одинаков, а вы, оглоеды вы этакие, под себя его подвели. Люди стоят в чрезмерной тесноте, а вы отгородили себе обширное место в передней части церквы и в ус не дуете. Пошто такая несправедливость? Пошто мы должны терпеть ваши злобные выходки? В храме все должны быть равны! В нём нет ни эллина, ни иудея! Пошто?! Злобно сверкнув глазами, крикнул Досифей и крепко вдарил кулаком по столу. Пошто? Я тебя спрашиваю! Вот ответь мне, коли ты мне друг.
Это не так того с-с-самого должно бы-ы-ыть, заплетаясь языком, ответил Флегонт и тоже крепко ударил кулаком по столу, при этом столкнул с него стакан.
Ты чего это того чуж-ж-жими стакана́ми разбрасываешься, провожая затуманенным взглядом катящийся по полу стакан, возмутился Досифей. У м-м-меня-я-я стакано́в лишних н-н-нету! А еж-ж-жели, вновь прожужжал, того это самого покололси бы А?
Так не покололси ж-ж-жи! Целёхонек, наклоняясь и протягивая руку к стакану, ответил Флегонт.
А пиво оно чего по-твоему ничего не стоит? Так ли чё ли? Еж-ж-жели так, то вали отсель Я на него и сахару и всякого другого уйму чего наклал чтобы оно это самое ядрённое сполучилось!..
Н-н-ну и ла-адно больно-то н-н-надо с тобой тута сидеть баланду твоёйненску кислую пить В животе урчит, икнул, а в глазе ни в одном. Хошь бы эт с-самое сала, али огурец солёный, на свой ху-у-удой конец, поставил. Жмот ты, Досифей, в рот свой пиво своё лей! Во!..
У самого у тебя худой конец, а у меня чё надо. То-то тебя баба из дома выгнала Не нужон ты ей такой обормот замухрынденный. Толку от тебя, трижды икнул, как от козла молока! Вот! Д-д-давай, д-д-давай, г-г-гуляй отселява, подталкивая в бок, поднимающегося из-за стола друга, негодовал Досифей, при этом его голова на ослабевшей от выпитого спиртного шее выписывала круговые движения, заваливалась к спине и падала на грудь.
В окно ударил сильный порыв ветра. Следом по нему забили тугие струи крупного снега. Завьюжило.
О, смотри, снег! посмотрев в окно, удивился Флегонт. Зима ли чё ли нонче?
Ты мине зубы не заговаривай! Собрался, гуляй от селява!
А чего ты, вот?!
А ты чего, вот?!!
Я ничего! ответил Флегонт.
И я ничего! сказал Досифей.
Я чё тогда выпроваж-ж-ж-живаешь?
Я?
А я ли чё ли?
Ничё я не выпроваж-ж-ж-живаю. Сам ты того этого вот! Чё б я стал друга выпроваж-ж-ж-живать! Ты ж-ж-ж мне друг, али как?
Друг, как-никак!
Тагды сидай! Чё встал-то? Пива ещё полфляги! Вот! В твоём доме не подадут, а в моём завсегда пож-ж-жалуйста! Пей сколь хошь! Мине для друга ничего не ж-ж-жалко, даже этой поганой браги! Ты чё думал, пошто она у меня такая крепкая, а? наливая брагу в свой стакан, спросил Досифей Флегонта. А вот и не знаешь.
А мине это за ненадобностью, поднимая стакан с пола, ответил Флегонт. Мине, чтобы в брюхе ж-ж-жгло вот и ладно!
А в брюхе от чего ж-ж-жгёт? Ага, вот и не знаешь! А я тебе вовсе и не скаж-ж-жу, вот!
А мине и не надо знать, вот!
Как это не надо! Я к ему со всей душой, а ты морду воротишь! А вот слухай давай, и ковш с рук не выдёргивай! Мои руки, чего хотят, того и дёрж-ж-жут, отстраняя руку с ковшом от Флегонта, возмутился Досифей. Сам налью!
Вот и наливай!
Вот и налью!
Наливай!
А ты мине не указывай! Ишь какой! Слухать не хошь, от чего пиво моё брюхо ж-ж-жгёт, а туда ж-ж-же ещё! А вот ж-ж-жгёт его от гуавно!
Вот и наливай!
Вот и налью!
Наливай!
А ты мине не указывай! Ишь какой! Слухать не хошь, от чего пиво моё брюхо ж-ж-жгёт, а туда ж-ж-же ещё! А вот ж-ж-жгёт его от гуавно!
Чего, чего? Какого такого говна?
Вовсе и не говна, а от гуавно, которое птицы вырабатывают.
Это ж как они его вырабатывают?
Как все люди, через ж-ж-жопу! гордо ответил Досифей. Я его с под крыши наскрёб, и в брагу накидал. Я тебе сичас покаж-ж-жу, у меня ещё маненько осталось где-то.
Ах, ты засранец ты поганый! Друга говном напоил! Да за это знаешь, чего делают?.. Морду бьют, вот! вознегодовал Флегонт, и, приподнявшись, замахнулся, но не удержался на ногах и повалился с лавки на пол, переворачивая по-пути стол, который опрокинул флягу с брагой.
А-а-а! взревел Досифей и бросился с кулаками на Флегонта.
Они лупасили друг друга до тех пор, пока не обессилели, и пока с лица не потекла кровь.
После побоища, Флегонт с трудом встал на ноги и, покачиваясь, направился к двери.
Досифей проводил взглядом закрывающуюся за ним дверь, и тотчас, не поднимаясь с пола, захрапел с глубоком пьяном сне.
Клавдия сидела у окна и с тоской в глазах смотрела на бьющие по стеклу снежные струи.
И где его черти носят? шептала, и предчувствие беды сжимало её сердце.
Всю ночь печная труба тянула тоскливую ноющую песнь. Беспокойно спала Клавдия под её вой. Беснующаяся вьюга стихла лишь под утро. С первыми проблесками света Клавдия повязала на голову шаль, надела зипун и, сунув ноги в валенки, вышла из дома.
Ноги сами повели её в сторону дома Досифея Кривоносова. Прошла не более пятидесяти метров, сердце сильно кольнуло, грудь сжала чья-то тяжёлая «рука», трудно стало дышать, не было возможности вздохнуть полной грудью. Остановилась. Превозмогая боль в груди, глубоко втянула в себя морозный воздух. В груди что-то щёлкнуло, дышать стало легче.
Отпустило. Слава Тебе, Господи! проговорила Клавдия, сделала шаг в сторону. Путь преграждал снежный бугор. Намело, подумала, и чуть было не упала, запнувшись обо что-то твёрдое скрытое снегом. Вот беда, чуть было не расшиблась, сказала, всматриваясь в снежный нанос.
Из сугроба выбивалось что-то тёмное. Клавдия всмотрелась, и тотчас крик разорвал застывший морозный воздух. Из снега торчал сапог. Клавдия узнала его. Это был сапог её мужа.
С остервенением разгребала Клавдия снег, шаль скатилась с её головы, рукавицы слетели с рук, но она не чувствовала холода. Показалось тело мужчины. Женщина не хотела верить своим глазам, до крови кусала губы. Ползала вокруг тела, открывавшегося её взгляду, и вот уже показалось лицо замерзшего человека. Снимая рукой и сдувая снег с его лица, она стонала, трясла мужа, просила его встать, и идти домой, но он был безучастен к её словам.
Хоронили Флегонта Филимоновича Кудряшова на третий день. На нём была новая рубашка, та, что сшила ему Клавдия к Светлому Христову Воскресению.
Козу съел
В дом к отцу Исидору, несущему церковную службу в селе Усть-Мосиха, пришли прихожане. Пришли проведать батюшку, не пришедшего на утреню.
Постучали в дверь дома батюшки, тишину услышали.
Не беда ли, какая? сказали и, с опаской отворив дверь, вошли в прихожую.
В доме было холодно, печь не топилась. Некому было её растопить. Попадьи у святого отца Исидора не было, а девку Ульяну, что следила за домом и ухаживала за ним самим, прогнал. Полгода проработала у него Ульяна и за три дня до праздника Богоявления попросила у него оплату за свой труд. Обозлился Исидор, сказал:
На всём моём живёшь, в тепле моего дома, а не улице. Какую себе ещё оплату требуешь? Полгода молчала и вдруг нате вам денежку дайте. Нашто они тебе деньги-то нужны?
Так это когда и конфект хочется, да и ленты уже все пообтрепались, сарафан в дырах, даже тряпицы на латку нет. Ни иголки, ни нитки На люди стыдно выйти, ответила Ульяна.
А ты не ходи! Нашто тебе люди?
Как нашто? А в церкву сходить, на икону помолиться. Свечку за упокой матушки и папеньки поставить. А и пряник сладкий хочется.
Хочется, расхочется. Я тебе созволяю вечерять чаем с сахаром со мной рядом. Развешь этого мало? Я и сам-то всего три раза чай с сахаром пью, так мне это нужно, чтобы силы были службу несть, а тебе сахар вообще противопоказан. От него зубы крошатся и червь их точит. Во-о-о! ткнув указательным пальцем в потолок, заключил Исидор.