Ну, по голосистости и неугомонности, с чем сравнить живой город? Разве что с птичьим базаром!
Перекрикивая друг друга, торговцы предлагали разноцветные перья и камни, сушёную рыбу и кабанчиков, кукурузные лепёшки и цветные покрывала, одежду, кораллы, морские раковины и много прочего, неизвестного Гереро, ни по виду, ни по назначению.
У него голова кружилась от гула, а, возможно, от каких-то редких ароматов и пряностей.
«Может, это опять сон, раздумывал он, Впрочем, весьма любопытный. Даже если меня здесь зарежут или повесят, будет на что поглядеть перед смертью».
Как большинство людей на этом свете, Гереро не понимал своей жизни. Куда-то его влекло, чего-то ему хотелось. А почему, собственно, того, а не этого он бы не ответил.
Но, в отличие от многих, Гереро радовался всему, что с ним происходило, и в каждом прожитом дне находил свою прелесть. Как говорится, и в ненастье для него проглядывало солнце. Он был, что называется, лёгким человеком. И потому многие беды оборачивались для него благополучием.
Так есть деревья, которые от удара молний не расщепляются, не сохнут, а, напротив, вобрав небесную силу, становятся ветвистей и зеленеют пуще прежнего.
Косойвзгляд, прямыемысли
Дорога вывела на площадь, окружённую дворцами и высокими пирамидами с деревянными храмами на вершинах.
Оштукатуренные стены были расписаны красными ягуарами и чёрными крылатыми змеями, а по камню украшены богатой резьбой. Страшные лупоглазые и клыкастые морды глядели с каждого карниза.
Гереро затащили во внутренний тенистый двор и поставили перед человеком, умостившимся с ногами на красном табурете. На плечах его лежала тёмно-бурая с белыми подпалинами шкура тапира.
Совиное лицо под высоким меховым колпаком казалось сонным, а чёрные глаза сильно косили. Невозможно понять, куда именно. Во всяком случае, далеко в сторону, мимо Гереро.
Конечно, этот пленник, опалённый пятью солнцами в море, облепленный водорослями, производил неважное впечатление.
А жрец Эцнаб хорошо знал, что благоразумнее не глядеть на таких прямо. От них легко, как блохи, перескакивают злые, необузданные духи.
Похожие люди не раз приплывали с восточных островов. Совсем дикие, голые, без юбок, кровожадные людоеды! Правда, безбородые, как и все здешние племена
На миг глаза жреца воткнулись, как отточенные кремниевые наконечники, в лицо Гереро. А ближайший воин дёрнул его за бороду, проверяя, не морская ли это мочалка, вроде накладного украшения.
Кретино! воскликнул Гереро, стараясь пнуть воина, Идиота!
И этого оказалось достаточно, чтобы жрец Эцнаб узнал голос, который слышал в храме на берегу моря.
В помещение стражников! распорядился он.
Гереро завели в маленькую сводчатую комнату, где на четырёх камнях покоились длинные шесты, связанные корой. Похоже, что койка. Он улёгся, пытаясь задуматься о будущем, в котором вроде бы не намечалось ничего хорошего, но сразу мирно заснул.
А Эцнаб отправился через площадь, во дворец правителя, и был угрюм по дороге.
«Пришельцы! думал он. Мы сдерживали их так долго, как могли. Почти двадцать лет прошло с тех пор, как их первые пироги достигли островов, отделяющих море от бесконечного океана! И до сих пор наша земля не открывалась им».
Сняв колпак, Эцнаб потёр ладонью свой вытянутый в виде мотыги череп, и услыхал слова правителя Канека.
«Уже скоро нашествие, и его не предотвратить! Эти люди принесут много бед и горя! звучало в голове. Не лучше ли каждого из них бросить на жертвенный камень?»
«Цаколь-Битоль говорит о другом», отвечал жрец, проходя в дворцовые двери.
Представ перед Канеком, он поклонился и добавил вслух:
Не будем убивать первых из них. Сделаем союзниками. Таково веление владыки Двойственности.
Пожалуй, ты прав, согласился правитель. Через три туна малое сорок пятое колесо прокатится ровно половину своего пути. Начнётся время Обновления. Пора освежить и кровь нашего народа.
Так быстро, без проволочек, пока Рыжебородый безмятежно спал, определилась его судьба.
Жрец Эцнаб и Гереро на удивление быстро начали понимать друг друга.
Прислушиваясь к висящей на груди раковине, будто именно она переводила с языка на язык, Эцнаб кивал, перебирал в воздухе пальцами. В конце концов, сумел каким-то образом втолковать, что послал воинов в бухту Тулума, поскольку предвидел, двое людей выйдут на берег из моря.
Где же второй? спросил он.
Гереро пожал плечами.
О, там ему несладко придётся! заметил жрец.
Во всяком случае, именно так уяснил для себя Гереро его певучую, почти без согласных, вроде дельфиньего щебетания, речь.
Кальи ин ийольо! улыбался Эцнаб. Я вижу добро находится в твоём сердце
Особенно живо пошёл разговор, когда принесли кувшин крепкой браги из кактуса магея, настоянной на растении оклатли. Брага была могущественная, но проясняющая голову.
Это пульке! Напиток жизни! В нём танцует бог опьянения кролик Ламат, наливал Эцнаб, и они закусывали плодами гуайявы, напоминавшими яблоки с виду и грушу по вкусу, а ещё жареными листьями кактуса нопаля.
Запомни, кивал Эцнаб, сердце человека благоухающий цветок, распускающийся в полночь.
«Хорошо сказано! думал Гереро. И как умно пить кактус и закусывать кактусом. Только великий народ мог придумать такое!»
Уже взошла луна, и Эцнаб указал на неё сухим и тонким, как у птицы, пальцем.
Видишь кролика Ламата? Там его дом!
Гереро пригляделся, и на одной из двух, то ли на левой луне, то ли на правой, действительно различил сидящего кролика.
У тебя зоркий глаз, одобрил Эцнаб. И мудрая голова! Лишь на очень мудрой голове могут расти со всех сторон рыжие волосы и сверху, и снизу. И вот что я решил, Рыжебородый, ты будешь жить среди нас!
После чего раскурил и протянул трубку с табаком.
Той ночью под луной, откуда поглядывал кролик, Гереро впервые вдохнул табачный дым, и показалось, что глубоко окунулся в терпко и удушливо благоухающие цветы.
И сердце его билось спокойно, ровно, как у человека, с которым ничего дурного никогда не случится.
Советникахава
Вокруг дворца правителя-ахава Канека над цветами лилового колокольчикового дерева порхало множество колибри.
Души погибших воинов, сказал Эцнаб. Они обитают в раю, но раз в пятьдесят два года спускаются на землю, чтобы насладиться цветочным нектаром.
Этим утром Гереро и сам блаженствовал, как колибри, будто угодил в рай, нарочно для него созданный.
«Если разобраться, так оно и есть, согласился про себя Эцнаб. Увы, далеко не каждый и очень редко это ощущает».
Дворец ахава был невероятно пышен. Ничего подобного Гереро раньше не видывал. Комната из чистого золота обращена к востоку. Изумрудно-бирюзовая глядит на запад. Третья, выходящая к югу, облицована перламутровыми раковинами, покрытыми тончайшими серебряными нитями. Четвёртая, северная, комната из яшмы и нефрита. И всё украшено искусно сплетёнными покрывалами из перьев жёлтых, нежно-синих, розовых, белых в крапинку, красных и зелёных.
Позже Гереро понял, что убранство дворца зависит от расположения духа ахава Канека. Когда он бывал расстроен или угнетён, все комнаты выглядели одинаково просто покрыты расписной штукатуркой.
Но в тот день Канек радовался жизни, сидя на каменном троне, укрытом подушкой и пальмовыми листьями.
Он был в нагрудном панцире из леопардовой шкуры с раковинами по краям. В его ушах бирюзовые диски с красными кисточками. На шее ожерелье из раковин. А на голове высокий плюмаж из чёрных вороньих и красных перьев попугая-гуакамайи. Рукава белой рубахи тоже затканы разноцветными птичьими перьями. На коленях плетёный двуручный щит, в руке жезл в виде красно-чёрной змеи. А на ногах обсидиановые браслеты и белые сандалии.
Рядом лежала огромная собака, кофейного окраса, однако без шерсти, как будто только что наголо выбритая. Её звали Шолотль, по имени чудовищного пса, охранявшего загробный мир. Впрочем, эта голая собака была крайне любезна и ободряюще подмигивала, разве что не улыбалась.
Зато широко улыбался сам ахав Канек, показывая ровно подпиленные зубы, облицованные кое-где зелёным нефритом. Некоторое время он разглядывал рыжебородого гостя, словно вычитывал, что у того в голове и на душе, и, наконец, кивнул, чтобы Гереро присаживался.
Его угостили солёной морской щукой-пикудой с толстой репой-хикамой, странными фруктами помидорами и агуакате. А затем и сластями, приготовленными из редкого лесного плода икаку.
Но главным десертом оказалось то, что Рыжебородый, назначен военным советником ахава.
В те времена дело до войны не доходило. Некоторые роды, или кланы, например, ягуары и лагартихи платили городу Тайясалю немалую дань. Каждый месяц-виналь привозили на остров хлопковые ткани, перья, драгоценные камни, плетёные циновки и щиты, выделанные шкуры и украшения из бирюзы, а также перец, соль, бумагу, домашнюю птицу, прочное волокно из листьев растения юкка, маис, мёд, воск, табак и ароматическую жёлтую смолу