Белого жеребца привезли с берега на плоту. Весь город Тайясаль сбежался поглядеть на это диковинное создание огромное, с расчёсанной гривой, завитым хвостом и гордым взглядом свысока.
Насколько Канек был любезен с Кортесом, настолько почтителен с его конём. Пожалуй, лошадь произвела на ахава куда большее впечатление, чем её хозяин. Вообще-то всегда есть сомнения, кто хозяин на самом деле.
Коня звали Хенераль, и облик его был вполне генеральский, если не царственный. Так Канек и уяснил для себя, что конь, бесспорно, генерал. А Эрнан Кортес просто губернатор. То есть пониже чином.
МлечныйпутьГереро
Среди сопровождавших Кортеса людей Гереро заприметил знакомую особу.
Он сразу вспомнил пять дней и ночей в море после крушения корабля, даже вкус сырых щупалец осьминога. Конечно, это был Агила! Хотя очень раздобревший, полысевший и кривой, напоминавший теперь молчаливого пеликана с тройным подбородком.
Они обнялись. Видно было, что Агила рад, но и смущён. Не глядел прямо в глаза, когда рассказывал о своей жизни.
«Наверное, я стал похож на неотёсанного охотника-туземца», с горечью подумал Гереро.
Но ах! как много случилось в мире за четырнадцать пролетевших лет! Гереро будто бы проспал эти годы в каком-то уютном коконе или гамаке на острове среди дикой сельвы. Его охватила тоска по морским ветрам, по скрипу корабельных мачт и дыханию широких парусов, по запаху пороха и протяжным командам капитана.
Когда он услышал, что Эрнан Кортес ищет проводника в Гватемалу, то сразу вызвался.
Жена его Пильи обхватила голову руками и запричитала. Сквозь слёзы говорила о дурных знамениях о водяном драконе, пожирающем Рыжебородого. Но уже ничто не могло остановить Гереро.
Вернусь через три виналя! обещал он, собираясь в дорогу, но и сам-то не очень в это верил. Впрочем, честно думал, что вернётся, ну, когда-нибудь.
Пильи повесила ему на шею зелёный камень с дырочкой. Она долго нашёптывала этому камню, чего от него требуется, чтобы хорошо запомнил и берёг её Рыжебородого.
Эцнаб стоял неподалёку. Он знал, что камень бессилен. Но как сказать об этом? Если уж подошла пора покинуть земное колесо времени, ничего не поможет.
Отец поцеловал Шеля прямо в вытянутую к солнцу макушку, сел в пирогу и оставил за спиной остров. Кажется, ни разу не обернулся
Отряд Кортеса быстро добрался до Гватемалы, где усмирил наместника дона Альварадо.
Однако обратно, в покорённую столицу ацтеков, генерал-губернатор решил отправиться морем до Веракруза. Так оно привычней и легче, чем путь через сельву. К тому же в порту Барриос есть три каравеллы, уже готовые поднять паруса.
И, конечно, Гереро не мог устоять как не пройти на корабле, хотя бы совсем чуть-чуть!
«Ну, до лагуны Четумаль, думал он. А оттуда рукой подать до озера Петен-Ица! Ещё быстрее вернусь к жене и сыну».
Сердце его ликовало, когда стоял рядом с Агилой на палубе каравеллы «Рока». Трудно сказать, сошёл ли бы он на берег у лагуны Четумаль? Вряд ли
Но это было в месяц Мол, то есть в начале декабря, когда ураганы уходят из Караибского моря на северо-восток, умирая в Атлантическом океане. Один из них, самый последний, зацепил своим драконьим хвостом флот Эрнана Кортеса.
Больше всего перепало каравелле, на которой были Гереро и Агила. Её носило кругами по всему Гондурасскому заливу.
Ну, брат, что же такое творится?! усмехался Гереро. Как только мы с тобой на одном корабле, сразу штормит!
Видно, я притягиваю напасти! прокричал Агила. Прости! Я предал, бежал, когда тебя схватили индейцы!
Они поглядели, прощая всё, друг другу в глаза. Хотели обняться, да не успели. Обрушилась гигантская волна, разбив и опрокинув каравеллу, на песчаной банке близ острова Ла Сейба.
Гереро всё же вынырнул и ухватился за обломок палубной доски. Ещё долго держался на поверхности.
Уже море угомонилось, развеялись тучи, и проглянуло закатное солнце. Веслоногие птицы фрегаты, раскинув узкие крылья, скользили над головой.
«Неужели так быстро закончится моя жизнь в Новом свете? думал Гереро. Не может быть!»
И он упорно плыл на запад, к берегам Юкатана, не зная, что совсем рядом, за спиной, остров Ла Сейба. Показалось, что зелёный камень тянет на дно, и он сорвал его с шеи.
Солнце скоро растворилось в море. Стемнело, как всегда, стремительно. Горизонт исчез. Появились звёзды, и Гереро вдруг понял, что последний раз видит их, именно эти созвездия. Перевернулся на спину, чтобы получше разглядеть всё небо.
И он упорно плыл на запад, к берегам Юкатана, не зная, что совсем рядом, за спиной, остров Ла Сейба. Показалось, что зелёный камень тянет на дно, и он сорвал его с шеи.
Солнце скоро растворилось в море. Стемнело, как всегда, стремительно. Горизонт исчез. Появились звёзды, и Гереро вдруг понял, что последний раз видит их, именно эти созвездия. Перевернулся на спину, чтобы получше разглядеть всё небо.
Он вспомнил Пильи и Шеля, и тех, кого оставил на далёком Иберийском полуострове, от которого теперь отделяли тысячи миль. Казалось, сейчас он ближе к Млечному пути, чем к Испании. В общем-то, так оно и было, если иметь в виду, что именно по Млечному пути уходят из этого мира души погибших моряков. Уже и ворота на нём приоткрылись между созвездиями Близнецов и Тельцом, неподалёку от Ориона.
Когда акулы начали рвать на куски его тело, Гереро смутился всё смешалось в голове, и он не знал, к какому богу обратиться в последний миг.
Прости, Творец, вымолвил он, Если за что-то меня, олуха, наказываешь, так и поделом мне. Прости, Создатель!
И захлебнулся. То ли морской водой, то ли своей кровью. Словом, солоно ему было в смертный час.
Пильи давно почувствовала, что с ним беда, но верила в силу зелёного камня до тех пор, пока он был на шее Гереро.
Она заплакала, когда его начали терзать акулы. Ей было также больно. И горько, что не смогла уберечь Рыжебородого.
Богиня моря Уэятль забрала моего мужа! рыдала она.
В эту же ночь умер конь Хенераль. Его смерть была лёгкой. От неправильного, слишком обильного питания мясом, рыбой, острым перцем и пульке. Думали, что коню по душе то же, что и губернатору Кортесу. Когда же он затянулся табаком из трубки, ноги его сразу подкосились. Хенераль тихо заржал и закатил глаза.
Ахав Канек дал ему посмертное имя Циминчак, то есть Громовой тапир, и повелел воздвигнуть в одном из храмов белого идола в полный рост, чтобы поклоняться, как божеству грома и молнии.
И не то, чтобы Канек был так уж глуп или тёмен. Лошадь, во-первых, поразила его своей величиной и статью, которую хотелось сохранить в веках.
«Во-вторых, можно будет хоть как-то оправдаться, если появится вновь угрюмый губернатор Кортес, размышлял Канек, А то вдруг подумает, что его любимого коня просто съели. Наконец, новое божество никогда не помешает больше надежд, упований и подношений».
И с этим даже жрец Эцнаб не мог поспорить.
Времясельвы
Шель учился считать, сидя на корточках.
Он раскладывал на песке короткие бамбуковые палочки, крупные бобы фасоли, зёрна маиса и морские раковины. Это было весёлое занятие. Одно зёрнышко маиса единица. Палочка пятёрка. Раковина ноль. А фасоль шла в дело, когда счёт доходил до двадцати. Всё это легко, без заминок укладывалось в голове Шеля.
Например, две палочки составляли десять. Если над ними положить два зерна маиса, то выходило двенадцать. Из раковины и одной фасоли складывалось число двадцать. Чтобы получить сорок, надо прибавить ещё одну фасоль. А раковина и три фасоли шестьдесят.
Именно через столько кинов обещал вернуться папа Гереро. Однако прошло в десять раз больше почти два туна. Видимо, уже напрасно его ждать
Знаешь ли, для Цаколя-Битоля земной век всё равно, что мигание глаза, сказал Эцнаб. Есть Длительный счёт, который определяет смерть и обновление мира. Он отмеряет время Вселенной. И Рыжебородый живёт сейчас по тому времени, за пределами нашего. Там огромные величины! Их трудно вообразить, не хватит всего маиса и всей фасоли, растущих на земле. Но в их основе лежит круглое число двадцать.
Жрец покачал головой, стукнул себя по лбу и добавил:
Извини, я просто хотел сказать, что хоть твоего отца и нет рядом с тобой, но связь между вами существует. Отгадай-ка загадку, подмигнул он, Что уходит, оставаясь?
Шель промолчал, но подумал с горечью: «Да всё-всё уходит. Ничего не остаётся! И всякая связь обрывается!»
Но что касается 20-ти, так оно и вправду выглядело необычайно круглым и подвижным. Странным образом напоминало папину двухколёсную повозку. Казалось, что, оседлав его, можно плыть, лететь, катиться, куда угодно, в несусветные дали.
А пока остров посреди озера был для Шеля всей землёй, отдельной планетой. И мама Пильи ни за что не соглашалась отпустить его чуть дальше, в другое время.
Когда же Шель впервые очутился в сельве, то задохнулся от восторга, как будто ступил на Млечный путь.