В чём дело? Что он не знал о Даше? Тот страшный круг и Волин? Круг далеко, во-первых, и, может, круг действительно только смерч, случившийся из-за разницы в атмосферных средах в пойме и на яру зимой. Волин, может, не думал их напугать, но вмазался в камень и кувыркнулся вниз А ремонтные боксы из серебра по виду, нужные, чтоб скрывать круги, вот как тот, спиридоновский, может, лишь заграждение вместо прежних заборчиков либо лент Всё сводится вновь к кругам, понял Кронов, сводится к Волину.
«Боже, Дина! чуть не вскричал он. Что ты скрываешь?! Ну, расскажи мне!»
Да, лучше знать, он понял, пусть это страшно.
Даша! стал звать он, двинувшись к дочери.
Звякнул сотовый, и она отвернулась; сделала это, он был уверен, чтоб не заметил новую трубку.
Есть?.. Даша смолкла вдруг, а потом сказала: Ладно, копайте и и звоните мне Спрятав трубку, тронув живот свой, дочь к нему бросилась, обняла его и прижалась к нему. О, папа! Я будто в небе, будто летаю!
Даша, изрёк он, чувствуя, что она ликует. (Больше счастливой Кронов её не видел).
И он запомнил душный, белёсый, пыльный тот день с цветением рядом сквера, с шумом Садового, заслонённого домом сталинской эры, с толпами школьников в униформе, громко смеющихся ни о чём, со строем бренд-лимузинов, с Сашей и Диной, с дочерью рядом, полной восторга.
Всё он запомнил в этот последний год бытия Человека в статусе «Homo Sapiens».
Дальше жуть нарастала, но постепенно. То, что спросил вдруг Кронов, было причиной названной жути, но в то же время этой причиной как бы и не было. Жуть составилась в сонмах действий, вызванных логикой нашей мысли и восприятия, при каких все и каждый бились со всеми, каждый был недруг всех и другого.
Новая трубка? выдавил Кронов.
Дочь прижималась, но он почувствовал, что объятья слабнут. Дина и Саша чуть отошли.
Потом, пап, ладно? бросила Даша.
Что за секреты? Все тайну знают, только не я, твердил он, точно баран. В чём дело? Что ты скрываешь? Что там за трубка? Новый смартфон? Дай глянуть.
Это сюрприз
Сюрприз?
Дочь вынула свой смартфон, как Саша проговорился, впрямь дорогой.
Откуда? Кронов схватил его.
Папа, незачем! дочь просила. Ты всё испортишь.
Всё-таки. Он упрямился; он имел уже мнение, возбуждённое Диной. Деньги не с неба нам достаются.
О, ты испортил всё! Даша тронула свой живот, напрягшись. Жест был знакомый чем-то давнишним, чувствовал Кронов.
Дочь улыбнулась. Пап, откровенно?
Я с тобой честен.
Честен всегда?
Как факт.
Дочь спрятала руки зá спину. Ну, я выиграла смартфон. Игра есть: шлёшь эс эм эс, везёт выигрываешь. Веришь?
Я не хотел тайн, выложил Кронов. Я тебе никогда не лгал. Я люблю тебя и хочу быть в курсе.
Тоже люблю тебя Дочь, убрав с щеки волосы, улыбнулась. Я ведь расту. Мы разные организмы, хоть и родные. Тайны в семнадцать лет неминуемы.
Тайны есть органические, природные, начал Кронов, сжавши смартфон, есть тайны умышленные, опасные.
Даша выхватила ожившую писком трубку. Что-то ответили, отчего она сникла; вскоре спросила: Вы не ошиблись?.. Ей говорили что-то минуту. Выключив трубку, Даша сказала, резко и глухо: Папа, где мама? Там её нет, в могиле. Где она?
Кронов выдавил: Как?.. Зачем?.. Объясню Но
Ты, пап, всегда был честен?
От потрясения он вспотел.
Где мама?
Даша
Лгать можно?! дочь прервала его. Я тебе буду лгать с сих пор! Вот, смотри: я люблю тебя, Саша, хоть ты ботаник и хромоногий! Дочь, пройдя, вдруг впечатала губы в Сашины. Тот краснел, колченого мялся на месте.
Мы с Сашей в загс идём! возгласила дочь и ушла, вихляясь. Дина потерянно побрела из сквера.
Пропасть, разъятая у Оки зимой, увеличилась, и в неё Кронов падал вместе со всей своей философией и мучительной памятью
Дело в том, что жена его (и мать Даши) не умерла. Но где она Кронов думать отчаялся и ему было тошно думать об этом в это мгновение, как вот только что чуть не вырвало его дочь от ярости, духоты и пыли либо секреций женской природы. Сдёрнув с кустарника пыльный листик, он зашагал прочь, силясь не чувствовать и не думать; дома, взяв таксу, начал гулять с ней так же бездумно и малочувственно. Пёс по имени Бой, как Кант в Кёнигсберге пару веков назад, совершал свой маршрут вдоль стен и оград, вселенную игнорируя. Кронов в свой черёд игнорировал пса, которого озорным щенком принесла в дом жена когда-то. Он игнорировал пса всяко, чтобы не думать. И когда позже, по возвращении, он схватил трезвонивший телефон, решив, это дочь звонит (но звонил «Центръкомфорт» с вопросом, как там «праколотые калёса» и не желает ли «съэхать в Выхино»), он не мог о ней думать. Он напрягался вовсе не думать, приготовляя суп; а неюный Бой, морда к лапам, тихо лежал в углу, не сводя с него глаз. Не думал он о жене прилежно, и когда потный не от волнений, а от усилий, влёк в автосервис шины от «двойки».
Думать стал, лишь когда на машине полз в плотных пробках, часто терзая тормоз с сцеплением и из внешнего отмечая разве что бампер дымной передней коцаной «киа». Этой работой, в смысле курьерской, он был обязан именно пробкам. Бизнес курьеров множился, инспирирован пробками, ведь пешком груз доставить проще, да и дешевле. Кронов в метро и возил заказы. То, что сейчас он в пробке, значило, что сейчас особый день: предстояло везти груз в Дмитров личной машиной. И он опаздывал из-за тех же пробитых ночью колёс, чинить пришлось. А ещё из-за Даши Кронов корил себя, что тогда возле школы вдруг растерялся и не спросил её: как, за двести вёрст от могилы, дочь убеждается, что в могиле не мать, а нечто? Следует вывод: в дальней могиле роются и звонят ей? Но, чёрт, что роются? Как? Зачем? Кто им право дал?.. Надо выяснить, что возможно лишь с дочерью, а она не расскажет, если он с нею не объяснится. Ибо в могиле как бы жены его (её матери) не жена его (её мать).
Давным-давно, когда Кронов решал, как быть, на кладбище видел холмики без надгробий и без оградок. Мёртвые сгинули вместе с теми, кто хоронил их. Так и пришла мысль. Он всё устроил: над безымянным старым бугром, заросшим, непосещаемым, он воткнул именную плиту: мол, «Вревская» А дочь выяснила: под холмиком был мужчина либо ребёнок либо ещё что, с женщиной, каковой была мать, несхожее Но и будь там хоть женщина, молодая колхозница, стиль одежд и серёжек явно отнёс бы кости к тридцатым шестидесятым, не к девяностым, если уж холмик напрочь заброшен. Чтó там должно лежать плутней Кронова, не истлело бы в той значительной мере, чтоб усомниться при опознании В общем, там не жена его.
Шрам на Дашиной шее след тех дней. В девяностых, прямо на пике пиршества «разума» и глобальных «всеобщих ценностей» на руинах Союза, Дашу украли. С таксой, пока мать беседовала с подругой, девочка забрела за дом а вернулся лишь Бой. Конечно, Дашу искали. Но не нашли.
Сложилось шесть версий главных:
выкрали ради выкупа, стало быть, позвонят;
вторая: выкрали на продажу либо, возможно, чтоб попрошайничать; год пройдёт Даша будет цыганка, внешне сначала, позже и нравом;
третья: выкрали под заказ бездетным. И увезут, хоть в Чад;
четвёртая: выкрал злобный маньяк из Тулы (Тьмутаракани, Глазова, Смрадова), изнасиловал, задушил и скрылся либо насильник стационарный, кто будет мучить Дашу в подвале;
версия пятая: Дашу выкрали психи и сатанисты и, скажем, в кухне неподалёку Дашу едят;
шестая: Дашу разрежут и продадут на органы заграницу.
Все эти версии были в лад нормам разума. А он есть, если есть, релятивно чего ткать мысли:
коротко, если есть «я»/«не-я»; если есть «свой»/«чужой»; если есть «зло»/«добро»; если есть «дух»/«плоть» etc. разделения. Скажем, Фихте мнил: без «не-я» «я» не может сознать себя; претворить себя «я» способно лишь от «не-я», которое также «зло». Гнобить «не-я» конструктивно, нравственно, ибо «я», «добро», в вечной битве с «не-я» как «злом». Это значит: быть «добрым» и возрастающим за счёт «зла» разумно.
То есть в итоге Дашу украли.
То есть в итоге стался «культурный», «нравственный», «добрый» мир, всеместно превозносимый.
То есть в итоге и получилось, чтó получилось
Едучи, он почти не дышал от пыли, что висла с неба, и от бесчисленных автовыхлопов. Пробка троп бытия, он понял; род людской сотворил континуум, чтó, утратив связь с Богом, околевает и разлагается. То «добро», что в феноменах фильмов, книг, баров, фабрик, пушек, законов, моды и пр., было вырвано из природы, понятой «злом», «недолжным», сделалось мёртвым Кронов побрызгал на лобовик смыть пыль, струившуюся из воздуха, затемнявшую виды. Глаз лоцман разума назначает дистанцию, выявляет различие, а вот слух Кронов понял вдруг, что обходит проблему, дабы забыться. Вспомнить же нужно.
Не было Даши год год страшный. Но в ноябре, под вечер, Кронову позвонила жена сказать, что, мол, Даша «на Киевском», ждёт «у касс». На этом связь прервалась.
В течениях меж «комков» («коммерческие ларьки») вокзальный люд влёк к платформам груз потных тел. Найдя у касс Дашу с кровью на шее, Кронов ушёл с ней, думая, что жена с полицией и ворами, для объяснений и протокола: дочь же оставила возле касс; наверное, было некогда: оперá торопились с ней разобраться ради дел прибыльных.