Боже! Гарри, твои взгляды пугают меня.
Не обращай внимания. Вы уже давно знакомы?
Около трех недель.
И где же вы встретились впервые?
Я расскажу тебе, Гарри, но не надо так скептически к этому относиться. В конце концов, этого не случилось бы, если бы я не познакомился с тобой. Ты наполнил меня безудержной жаждой узнать все о жизни. После нашей встречи нечто будто запульсировало в моих жилах. Когда я отдыхал в парке или прогуливался вниз по Пикадилли, я рассматривал всех прохожих, мне было очень интересно, что у них за жизнь. Некоторые из них меня захватывали, другие исполняли меня ужасом. Воздух был наполнен несравненным ароматом. Я страстно желал новых ощущений Так однажды вечером, около семи часов, я решил отправиться на поиски приключений. Я чувствовал, что Лондон, это чудовище с его бесконечными толпами людей, с его упорными грешниками и роскошными грехами, как ты когда-то говорил, припас кое-что для меня. Множество вещей захватывали меня. Даже опасность стала для меня удовольствием. Я вспоминал, как в тот прекрасный день, когда мы впервые ужинали вместе, ты говорил, что поиск красоты это истинная тайна жизни. Не знаю, чего я ожидал, но я побрел на восток и очень скоро заблудился в лабиринте мрачных улиц и темных переулков, покрытых брусчаткой. Около половины девятого я набрел на бессмысленный маленький театр с отвратительной афишей, напечатанной отталкивающим шрифтом. Отвратительный еврей в самом удивительном жакете, который я когда-либо видел, стоял перед входом и курил сигару. Когда он увидел меня, то сказал: «Хотите приобрести билет в ложу, милорд?» и удивительно услужливо снял передо мной шляпу. Гарри, в нем было что-то такое, что меня поразило. Это было такое чудовище. Знаю, тебе это покажется смешным, но я действительно пошел туда и заплатил целую гинею за ложу перед сценой. Я до сих пор не могу понять, почему я это сделал, однако, если бы все было иначе, дорогой Гарри, если бы все было иначе, я не встретил бы любовь всей своей жизни. Я вижу, ты смеешься. Это ужасно с твоей стороны!
Я не смеюсь, Дориан, по крайней мере, я не смеюсь над тобой. Но не стоит называть это любовью всей твоей жизни. Лучше называй это первой любовью в твоей жизни. Тебя всегда будут любить, а ты будешь влюблен в любовь. Пламенная страсть это прерогатива тех, кому больше нечем заняться. Это единственное применение для высших слоев населения. Не стоит бояться. Тебя ждут удивительные вещи. Это всего лишь начало.
Ты думаешь я настолько поверхностно вижу мир? Злобно спросил Дориан Грей.
Нет я считаю, что ты настолько глубокая натура.
Что ты имеешь в виду?
Мальчик мой, те, кто влюбляются лишь раз, поверхностно смотрят на мир. То, что они называют преданностью и верностью, я называю летаргией привычки или просто нехваткой воображения. Верность это то же для эмоциональной жизни, что постоянство для интеллектуальной признание собственной неудачи. Верность! Мне следует когда-то ее проанализировать. В ней есть жажда обладать. Мы могли бы выбросить так много вещей, если бы не страх, что их подберет кто-то другой. Но я не хотел тебя перебивать. Продолжай, пожалуйста.
Что ж, я оказался в неприлично крохотной частной ложе, а прямо перед моими глазами висели неуклюже раскрашенные кулисы. Я отодвинул ширму, чтобы осмотреть зал он был наполнен отвратительными купидонами и рогами изобилия, как бездарно сделанный свадебный торт. Галерея и задние ряды были полностью заполнены, а вот потрепанные кресла впереди пустовали. Н а тех местах, которые они называли балконом, вообще никого не было. Между рядами ходили продавцы апельсинов и имбирного пива, и абсолютно все ели орехи.
Это, наверное, напоминало золотой век британской драматургии.
Думаю, именно так, но в то же время это было крайне уныло. Я начал думать, что же делать, когда посмотрел на билет. Как ты думаешь, Гарри, что это был за спектакль?
Скорее всего, что-то вроде «Дурацкий мальчик», или «Невинный дурак». Думаю, нашим родителям нравились подобные произведения. Чем дольше я живу, Дориан, тем острее чувствую, что то, что подходило нашим родителям, совсем не подходит нам. В искусстве, как и в политике, старики всегда не правы.
Этот спектакль нам подходит, Гарри. Это был «Ромео и Джульетта». Должен признать, меня привела в ярость мысль о том, что придется смотреть Шекспира в такой Богом забытой дыре. Однако, во мне жил своего рода интерес. В конце концов, я решил посмотреть хотя бы первый акт. Ужасный оркестр во главе с юным евреем за сломанным роялем почти прогнал меня оттуда, и вот, наконец поднялся занавес, и началось, собственно, представление. Ромео играл крепкий пожилой мужчина с подведенными бровями, трагическим голосом и фигурой, что у пивной бочки. Меркуцио был так же ужасен. Его играл дешевый комедиант, который вставлял собственные неудачные шутки в реплики, однако наладил дружеские отношения с задними рядами. Оба они выглядели так же бессмысленно, как и декорации, которые будто бы достали из сельской каморки. Но Джульетта! Гарри, представь себе девушку, которой едва исполнилось семнадцать, с маленьким, прекрасным будто цветок, личиком, греческого типа головой, на которой красовались заплетенные пряди темно-русых волос, и губами, которые больше напоминают лепестки розы. Она самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел. Ты когда-то говорил мне, что пафос оставляет тебя равнодушным, однако эта красота, красота в чистом виде, даже твои глаза наполнила бы слезами. Говорю тебе, Гарри я и сам едва мог разглядеть ее сквозь слезы, что покрыли мои глаза пеленой. А ее голос такого голоса я еще не слышал никогда. Сначала он был легким и мягким, лился будто песня. Со временем он стал громче и уже раздавался будто флейта или гобой вдали. Во время сцены в саду, в нем звучало все то трепетное восхищение, которое несет в себе пение соловья на рассвете. Позже, он иногда нес в себе безудержную страсть скрипки. Ты же знаешь, на какие удивительные вещи способен голос. Голос Сибиллы Вейн и твой это те две вещи, которые я никогда не смогу забыть. Я слышу их каждый раз, когда закрываю глаза, и каждый из них говорит мне разные вещи. Я не знаю, который из них слушать. Почему же мне не следует любить ее? Гарри, я действительно люблю ее. Она стала для меня всем. Я каждый вечер прихожу, чтобы увидеть ее игру. В один вечер она Розалина, а на следующий уже Имоген. Я видел, как она умирает в мрачной итальянской могиле, выпив яд с губ любимого. Я видел, как она бродит лесами Арденна, выдавая себя за прекрасного мальчика, одетого в камзол, панталоны и шляпу. Она впадала в неистовство, приходила к злому королю и давала ему выпить яд с горькими травами. Она была невинной Дездемоной, чью лебединую шею безжалостно сжимали черные руки ревнивца. Я видел ее в любом возрасте и каждом образе. Обычные женщины никогда не будоражат воображение. Они прикованы к своему веку. Ни одно платье не превращает их. Их мнения видно так же хорошо, как и их шляпы. Их всегда можно найти. Ни в одной из них нет тайны. Утром они катаются верхом в парке, а вечером сплетничают за чашкой чая. У них стандартные улыбки и изысканные манеры. Все в них очевидно. Но актрисы! С актрисами все иначе! Гарри, почему же ты никогда не говорил мне, что, если и стоит любить, то только актрис?
Это, наверное, напоминало золотой век британской драматургии.
Думаю, именно так, но в то же время это было крайне уныло. Я начал думать, что же делать, когда посмотрел на билет. Как ты думаешь, Гарри, что это был за спектакль?
Скорее всего, что-то вроде «Дурацкий мальчик», или «Невинный дурак». Думаю, нашим родителям нравились подобные произведения. Чем дольше я живу, Дориан, тем острее чувствую, что то, что подходило нашим родителям, совсем не подходит нам. В искусстве, как и в политике, старики всегда не правы.
Этот спектакль нам подходит, Гарри. Это был «Ромео и Джульетта». Должен признать, меня привела в ярость мысль о том, что придется смотреть Шекспира в такой Богом забытой дыре. Однако, во мне жил своего рода интерес. В конце концов, я решил посмотреть хотя бы первый акт. Ужасный оркестр во главе с юным евреем за сломанным роялем почти прогнал меня оттуда, и вот, наконец поднялся занавес, и началось, собственно, представление. Ромео играл крепкий пожилой мужчина с подведенными бровями, трагическим голосом и фигурой, что у пивной бочки. Меркуцио был так же ужасен. Его играл дешевый комедиант, который вставлял собственные неудачные шутки в реплики, однако наладил дружеские отношения с задними рядами. Оба они выглядели так же бессмысленно, как и декорации, которые будто бы достали из сельской каморки. Но Джульетта! Гарри, представь себе девушку, которой едва исполнилось семнадцать, с маленьким, прекрасным будто цветок, личиком, греческого типа головой, на которой красовались заплетенные пряди темно-русых волос, и губами, которые больше напоминают лепестки розы. Она самое прекрасное создание, которое я когда-либо видел. Ты когда-то говорил мне, что пафос оставляет тебя равнодушным, однако эта красота, красота в чистом виде, даже твои глаза наполнила бы слезами. Говорю тебе, Гарри я и сам едва мог разглядеть ее сквозь слезы, что покрыли мои глаза пеленой. А ее голос такого голоса я еще не слышал никогда. Сначала он был легким и мягким, лился будто песня. Со временем он стал громче и уже раздавался будто флейта или гобой вдали. Во время сцены в саду, в нем звучало все то трепетное восхищение, которое несет в себе пение соловья на рассвете. Позже, он иногда нес в себе безудержную страсть скрипки. Ты же знаешь, на какие удивительные вещи способен голос. Голос Сибиллы Вейн и твой это те две вещи, которые я никогда не смогу забыть. Я слышу их каждый раз, когда закрываю глаза, и каждый из них говорит мне разные вещи. Я не знаю, который из них слушать. Почему же мне не следует любить ее? Гарри, я действительно люблю ее. Она стала для меня всем. Я каждый вечер прихожу, чтобы увидеть ее игру. В один вечер она Розалина, а на следующий уже Имоген. Я видел, как она умирает в мрачной итальянской могиле, выпив яд с губ любимого. Я видел, как она бродит лесами Арденна, выдавая себя за прекрасного мальчика, одетого в камзол, панталоны и шляпу. Она впадала в неистовство, приходила к злому королю и давала ему выпить яд с горькими травами. Она была невинной Дездемоной, чью лебединую шею безжалостно сжимали черные руки ревнивца. Я видел ее в любом возрасте и каждом образе. Обычные женщины никогда не будоражат воображение. Они прикованы к своему веку. Ни одно платье не превращает их. Их мнения видно так же хорошо, как и их шляпы. Их всегда можно найти. Ни в одной из них нет тайны. Утром они катаются верхом в парке, а вечером сплетничают за чашкой чая. У них стандартные улыбки и изысканные манеры. Все в них очевидно. Но актрисы! С актрисами все иначе! Гарри, почему же ты никогда не говорил мне, что, если и стоит любить, то только актрис?
Потому что я любил очень многих актрис, Дориан.
А конечно, ужасный народ с окрашенными волосами и разрисованными лицами.
Не своди все к окрашенным волосам и разрисованным лицам. Иногда они бывают очень обаятельными.
Лучше бы я не рассказывал тебе о Сибилле Вейн.
Ты не мог удержаться, чтобы не рассказать мне. Ты всю жизнь будешь мне рассказывать обо всем, что делаешь.
Да, Гарри, думаю, это правда. Я не могу удержаться, чтобы не рассказывать тебе обо всем. Ты интересным образом влияешь на меня. Если бы я когда-то совершил преступление, то пошел бы и признался тебе. Ты бы меня понял.
Такие люди как ты, волевые и жизнерадостные, не совершают преступлений, Дориан. Но все равно, я очень благодарен за комплимент. А теперь скажи мне, будь добр, подай мне спички, спасибо, в каких отношениях с Сибиллой Вейн ты находишься сейчас?