Степанидой меня люди кличут.
А по батюшке?
Просто Степанидой, отмахнулась она досадливо рукой.
Я, хозяюшка, скатерть ищу, обратился я к ней, не решившись назвать просто по имени. Старинную добротную скатерть, и чтобы непременно белую и с бахромой. Не подскажете, где ее можно взять?
Ну такую вещь ты здесь навряд ли найдешь, нисколько не удивившись странному вопросу, ответила Степанида. А вот там, за двумя холмами, есть хутор старообрядца Артемия, спроси у него, может, что и подскажет, и махнула рукой в сторону окна, выходящего на восток.
А далеко до него?
Да нет, до обеда управишься, обнадежила она.
Помолчали, и чтобы прервать неловкое молчание и поддержать как-то разговор, я спросил у Степаниды:
А Вы что, совсем одна тут живете?
Ну почему одна Коза у меня в сарае живет, Зорька. Я ее каждый день пастись вожу. Пес Дружок в будке живет. Так что скучать не приходится.
Опять помолчали. На этот раз молчание прервала хозяйка.
Ну что ж, поговорили, пора и спать укладываться. Возьми там, в прихожей, тулуп, на вешалке висит, и постели здесь на полу, у печки. Тебе теплее будет. А я пойду в свою спаленку, лягу на топчан. Денежку обещанную на столе оставишь. Свет выключишь, когда уляжешься.
Я взял с вешалки старый вонючий тулуп, бросил его на пол и долго укладывался на нем, не находя удобного положения, и только подложив под голову пару поленьев, начал засыпать. Но какой-то шорох за печкой не давал мне это сделать. Я посмотрел в ту сторону и увидел большую крысу, которая также с любопытством смотрела на меня своими бусинками глаз. Я пошевелился, и она, поняв, что пища не для нее, побежала в прихожую, где принялась рыться и шуршать в ведре с мусором, ища что-нибудь съестное. Под этот шорох я наконец заснул.
Проснулся я от зычных криков на улице и щелканья кнута видимо, пастух гнал коров на пастбище. В доме было холодно, печка остыла, а Степанида, наверное, ушла свою козу пасти. Я попил воды из ведра и осторожно выглянул во двор. У будки на цепи сидела вчерашняя псина и внимательно наблюдала за дверью видимо, с нетерпением ожидал моего выхода, периодически поскуливая в надежде на реванш. Я приготовился в прихожей, застегнулся на все пуговицы и, рванув дверь на себя, побежал, не оглядываясь, за ограду. Волкодав никак не ожидал от меня такой прыти и немного замешкался, но быстро сгруппировавшись, бросился на чужака со страшным рыком, гремя цепью. Но я уже был за калиткой и оглянулся, чтобы посмотреть на зверюгу. Яростная псина, вставая на дыбы, тащила за собой будку и приближалась ко мне, завывая от нетерпения. В ужасе я заскочил в машину и захлопнул дверь, а волкодав дошел на задних лапах до моей машины, волоча за собой будку, пока та не зацепилась за столбик калитки в полуметре от машины, и стал заплевывать боковое стекло со звериным оскалом, захлебываясь в лае.
Опоздал, песик, опоздал, Дружок, сказал я ему через стекло, переведя дух, завел двигатель и не спеша поехал искать хутор за двумя холмами.
В узкой долине между хребтами не видно было каких-либо строений, но заехав на пригорок, я увидел впереди еще такой же и понял, что хутор Артемия находится где-то за ним. Действительно, со второго пригорка открылся вид на подлесок, а немного в стороне от дороги стоял дом и какие-то сарайчики, огороженные забором.
Калитка во двор была заперта ржавой цепью с замком на ней, но ворота были широко распахнуты, одна половина скособочилась, повиснув на шарнире видимо, их давно уже никто не закрывал. В заросшем травой и бурьяном дворе копошились три тощие курицы в надежде найти что-нибудь из съестного.
Я остановил машину у забора, вошел во двор через раскрытые ворота, и остановившись, так как опасался собаки, осторожно крикнул:
Эй! Есть тут кто-нибудь?
Но мне никто не ответил. Тогда я набрал в грудь побольше воздуха и крикнул посильнее:
Хозяева! Есть в доме кто?
Из раскрытой двери домика раздался мужской голос:
Чего орешь, заходи в дом.
А собаки у вас нет? спросил я, помня страшную псину Степаниды.
Нет здесь никого, кроме кур.
Я поднялся по ступенькам крыльца в домик и в полутемной единственной комнате, которая одновременно являлась кухней и спальней для человека, сидящего на нарах, застеленных шубой и одеялом. В помещении стоял тяжелый запах залежалого тряпья. На нарах сидел сухощавый старичок, одетый в телогрейку, ватные штаны, но при этом босой. Он почесывался, вытаскивая пальцами из жидкой бородки крошки, и зевал.
Разбудил ты меня, горлопан. Чай-то пить будешь?
И не дождавшись ответа, сунул босые ноги в короткие обрезанные резиновые сапоги, кряхтя встал, взял стоящий на кирпичах табурета маленький грязный алюминиевый чайник с помятыми боками, налил в него немного воды из бидончика, стоящего на столе, и опять поставил на кирпичи, на которых лежала вольфрамовая спираль, скрученная кольцами, соединенная проводом с электровилкой, и включил ее в розетку. В чайничке зашумело, и через минуту он закипел, выпуская длинную струйку пара из узкого носика.
Старичок выдернул вилку из розетки, подхватил за ручку чайник и, обжигаясь, сноровисто разлил кипяток в две железные кружки, стоящие на столе. Затем сам уселся за стол и принялся с шумом прихлебывать из кружки, держа ее двумя руками и приговаривая:
Кипяточек по утрам это первейшее дело. Кипяточек душу греет и голову веселит. Ты попробуй, в груди сразу теплее станет.
Я сел с ним за стол, и придвинув к себе кружку с кипятком, оглядел вопросительно пустой стол. Старичок, заметив мой взгляд, сказал:
Я привык так пить, так вкуснее. Хотя вот, на, держи, и, не вставая, повернулся, взял с полки на стене тарелку с какими-то черными комочками и поставил на стол.
Сухарики. Правда, подгорели малость, да ничего, так даже для желудка полезнее, и закинул один комочек себе в разинутый беззубый рот как в топку.
Я не стал брать сухарики, а отхлебнул из кружки кипятка, чтобы задобрить хозяина.
Что тебя привело сюда, молодой человек? спросил старик, продолжая прихлебывать и размачивать во рту сухарик, катая его там языком.
Я еду с деревни Комково, там женщина живет по имени Степанида, это она мне подсказала к Вам обратиться. Вы ведь Артемий, насколько я понимаю?
Да, Артемий. Помню Стешку, помню. Бедовая была бабенка по молодости, ох балованная, страсть. Не одному мужику в округе голову вскружила, и даже я, многогрешный, попадал под ее чары, начал рассказывать Артемий про свою молодость, как все старики, но я его вовремя перебил:
Она сказала, что Вы можете мне помочь в поисках. Я скатерть ищу старинную, полотняную, белую, с бахромой. Не знаете, где ее можно взять?
Скатерть? Откуда у меня здесь скатерти взяться? Тут порой лишней портянки найти невозможно, а она скатерть, развел Артемий руками и посмотрел удивленно по сторонам. Разве что в большом доме посмотреть, я-то там не живу, холодный он, а топить нечем. В основном, здесь обитаю, в летней кухне, так сказать. Хочешь пошли в дом посмотрим.
Да, конечно, я с удовольствием посмотрю на Ваше жилище.
Дед Артемий допил кипяток из кружки, смиренно посидел с минуту, видимо, наслаждаясь теплом в груди, и сказал:
Ну что ж, пошли посмотрим, и встав из-за стола, бодренько засеменил к выходу, по ходу оправдываясь перед гостем:
Я бы тебе яйцо поджарил на завтрак, но эти подлые куры нестись перестали почему-то. Только и знают, что в земле ковыряться, толку из них никакого. Зарежу, наверное, их, к зиме, и проходя по двору, поддал пинком одной из зазевавшихся тощих кур.
Зимний дом, как его называл дед Артемий, был ненамного больше летней кухни, в нем помимо кухни и спальни была еще прихожая. Старичок побродил по дому, заглядывая в сундуки и шкафы, в которых лежали и висели залежалые вещи с царских времен, покрытые зеленой плесенью, и не найдя ничего похожего, вышел из дома.
Я ж говорил тебе, что нет у меня скатерти, и сокрушенно развел руками.
Возле крыльца у входа стояла деревянная лестница для подъема на чердак, прислоненная к стене дома, и я, вспомнив про свой сон, спросил у Артемия:
Дедушка, а можно я поднимусь на чердак и посмотрю там.
Слазь, коли хочешь. Там, кроме старых книг, газет и журналов, ничего нет. Только осторожнее, по краям на перекладины наступай, возможно, они уже подгнили.
Я благополучно поднялся по скрипучей лестнице на чердак и действительно сквозь густую старую грязную паутину разглядел связанные стопки газет, журналы и всякое ненужное хламье. С трудом, на коленках я прополз к печной трубе и пошарил за ней рукой. Нащупал какой-то сверток и вытащил на свет. Увесистый пакет был завернут в коричневую упаковочную бумагу. Я осторожно развернул его и увидел краешек белого полотна с кусочком бахромы. Сердце у меня радостно забилось, и я закричал:
Нашел!
Ну коли нашел, то неси сюда, ответил снизу невозмутимо Артемий.
Я слетел с чердака как на крыльях, по пути сломав три лестничных ступеньки, и чудом не разбился.