Нашел!
Ну коли нашел, то неси сюда, ответил снизу невозмутимо Артемий.
Я слетел с чердака как на крыльях, по пути сломав три лестничных ступеньки, и чудом не разбился.
Смотри, дед Артемий, смотри! Вот она! стал я тыкать ему под нос мою находку. Продай ее мне.
Ну зачем же продавать. Так бери. Ты нашел, ты и бери. Чужого добра мне не надо. Своего девать некуда.
Но я всё же всучил деду денежную бумажку среднего достоинства, чтобы потом он не сожалел о подарке, и попрощавшись, сразу поехал домой.
В город я добрался уже за полночь, осмотр скатерти решил отложить до утра и лег спать. Долго не мог заснуть под впечатлениями от свершившегося события, а когда наконец заснул, то увидел странный сон, будто я ловлю рыбу в мутной заводи дырявым неводом.
Едва дождавшись рассвета, я вскочил с кровати, умылся, попил чаю и стал прохаживаться вокруг стола, на котором лежал мой сверток, оттягивая осмотр столь драгоценной для меня находки.
Наконец решившись, я аккуратно развернул упаковку и вынул оттуда сложенную скатерть. Да, это была она, правда, не совсем белая, а со слегка сероватым оттенком, и запах старины расплылся по комнате. Я стал осторожно, не спеша разворачивать ее, разглаживая ладонями на сгибах, ощущая пальцами невидимые рубчики полотна и вдыхая чудные испарения, исходящие от древней ткани и напоминающие мне запах горящего можжевельника, сухой полыни и стираной хозяйственным мылом простыни. Длинная бахрома скатерти рассыпалась по столу, как колосья риса, просясь со стола вниз. Развернув и растерев многочисленные складки на скатерти, я раскинул ее во всю длину на столе.
И Какая досада! Только сейчас я увидел в центре полотна два рыжих пятна, напоминающих по цвету ржавчину. Это были круглые пятна величиной с донышко стакана видимо, кто-то неосторожно поставил на скатерть две баночки с вишневым вареньем, и они испачкали белое полотно, которое хозяйка, так и не сумев отстирать, отнесла на чердак подальше с глаз.
Что же делать? Как мне быть? Попробовать чем-нибудь вывести пятна? Бесполезно, ржавчина въелась так, что ее уже ничем не отстираешь. Ставить на это место какую-нибудь вазу с фруктами? А вдруг кто-нибудь переставит вазу и обнаружится изъян? Этого нельзя допустить, будет позор на мою голову. Хоть вырезай эти гадкие пятна. Я долго в отчаянье ходил вокруг стола, думая, что же можно предпринять, и вдруг у меня возникла идея: «А что если на скатерть нанести еще несколько таких пятен, и тогда они растворят среди себя эти два чудовищных ржавых пятна».
Я достал на этажерке коробочку с гуашью, размешал кисточкой в стакане похожий на ржавчину цвет и стал наносить на скатерть симметричные кружки. Закончив работу, я удовлетворенно оглядел обновленную скатерть: получилось неплохо, только кружки вышли не совсем круглыми и разных оттенков. Чтобы исправить этот недостаток, я решил нанести на скатерть в свободные места кружки поменьше, красного и синего цветов. Получилось гораздо лучше, но симметрия была нарушена: где-то было больше пятен, а где-то меньше. И я тогда стал заполнять свободные белые места на скатерти совсем маленькими кружками желтого и зеленого цветов. Получилось великолепно! Только вот рыжие пятна на фоне этой пестрой красоты по-прежнему портили вид.
«Что же делать? А действительно, надо просто взять и вырезать их, тогда всё станет на свои места».
Я взял маленькие кривые ножницы для стрижки ногтей и долго, тщательно отделял все рыжие пятна от скатерти, складывая вырезанные кружки в стеклянную банку как экспонат для кунсткамеры. Затем я поднял скатерть, встряхнул ее пару раз и придирчиво оглядел со всех сторон. Отлично.
Теперь скатерть стала похожа на коротенький невод, годный разве что для ловли мелкой рыбешки, да и то только в мутной воде на мелководье
БУФЕРНАЯ ЗОНА
Скользить по лезвию ножа,
Дрожа от сладости пореза,
Чтоб навсегда зашлась душа,
Привыкнув к холоду железа.
Ульям Блейк
1
Мутная вода морского прибоя тяжело поднималась при приближении к берегу, как бы устало вздыхая после океанских странствий, и не спеша накатывалась на длинный пустынный песчаный пляж, пытаясь то тут, то там подальше выбраться на сушу, чтобы отдохнуть, но через несколько секунд шипя пеной, опять уползала, унося с собой мелкие камушки и ракушки. Шторм закончился ночью, но океанская мертвая зыбь по-прежнему гнала длинные волны с дальних морских просторов, которые при приближении к земле вздымались, упираясь в дно, и не желая останавливать свой бег, торопливо закручивались в пенистые гребни, недовольно урча от желания захватить всю узкую полоску пляжа. Серые тучи тащились по небу, низко нависнув над свинцовой водой, скрывая своим подбрюшьем горизонт, и добавляли мрачности морскому пейзажу после шторма.
И только в мокрой песчаной полоске, в кучках морского мусора и водорослей, выброшенных штормом, вольготно чувствовали себя разнообразные рачки, для них здесь всегда было много пищи в виде планктона и мертвых мальков.
Одинокая чайка медленно кружилась над неспокойным морем описывая зигзаги на одном месте. Она плавно поднималась вверх с восходящими потоками океанского ветра, поднявшегося после тропического циклона, затем скользила вниз, крутя головой по сторонам в поисках съестного на мутной поверхности, почти коснувшись воды, клювом подхватывала полудохлую рыбешку и опять набирала высоту. И так продолжалось бесконечное количество раз, что усиливало тоскливую сырость морской панорамы после шторма. Остальные чайки сидели на мокром песке многочисленными белыми комочками, а некоторые прохаживались вдоль прибоя, высматривая снующих в мокром мусоре рачков, и ловко склевывали их за секунду до исчезновения в морской пене. По самой кромке прилива торопливо бегали один за другим шесть куликов на тонких ножках, ища своими длинными клювами погибших рыбешек в выброшенных штормом водорослях.
Эта пограничная, нейтральная, ничейная, сырая полоска между морем и сушей, между водой и землей, странствиями и спокойствием, между хаосом и стабильностью, между добром и злом позволяет некоторым животным, птицам, насекомым и людям безбедно жить в пучине событий, умело лавируя в пограничном переходе из одного состояния в другое. И если для основной части живых существ резкие перемены в природе или обществе грозят катастрофами, то для них бурлящая окружающая действительность благо, стабильность и покой для них это смерть, а революционная активность (всё равно на чьей стороне, главное всегда быть в переходном периоде) гарантирует славу и процветание среди простых смертных.
Морской пляж был мрачный и безлюдный, и только один человек стоял на берегу и пристально смотрел на набегающие океанские волны, будто ища в них что-то, и наблюдал, как в небе парит одинокая чайка. Он был среднего роста, слегка полноватый, в черном плаще с поднятым воротником, а на его голове была надвинутая на брови кепка с длинным козырьком, которую он постоянно придерживал рукой, чтобы не сорвало ветром. Полы его плаща развевались и были забрызганы водой, но мужчина не обращал на это внимания, продолжая неподвижно стоять, склонившись против ветра, как ворон, будто желая взлететь над морем по упругим восходящим воздушным потокам
Звали его Олег Альбертович, но все почему-то всегда называли его Олеша, возможно, за мягкие, женственные черты округлого лица: большие, как у теленка, темные выпуклые глаза, маленький острый нос и пухлые алые губы, края которых всегда были приподняты, как в улыбке. Говорил он быстро, тенорком, стремясь сказать всё, что думает, за короткое время, пока его не прибили более опытные и грубые ораторы. Любил едко пошутить над товарищами, несмотря на то что ему часто доставалось от них за насмешки и иронию. Олеша любил такое состояние природы, когда всё вокруг движется и грохочет, и у него самого возникало желание, глядя на буйство стихии, что-то совершить, куда-то бежать, кричать или хохотать. Он не обладал большой физической силой, сторонился брутальных парней и их ночных сборищ, не обладал выносливостью, дающей возможность заработать денег упорным трудом как надежным средством стабильного существования. Зато Олеша обладал смекалкой и находчивостью, ловко манипулировал между работающими людьми и людьми, распределяющими богатства.
Работая какое-то время на заводе слесарем в бригаде по сборке конвейерных агрегатов, он никогда не стремился стать «Ударником коммунистического труда», так как рано понял издевательскую сущность этого словосочетания. «Ударник», по его мнению это человек, вкалывающий на заводе как проклятый, «коммунистического труда» это значит бесплатного труда, за который работодатель заплатит передовику производства почетной грамотой или благодарностью с занесением в трудовую книжку, и вывесит портрет пахаря на доску почета. Нет, он всецело поддерживал революционный почин рабского труда, но сам сторонился этих новаций, предпочитая им митинги и пламенные выступления с заводских трибун в поддержку заботливого руководства. На демонстрациях трудового единства Олеша всегда был среди трепещущихся на ветру кумачевых транспарантов и знамен с приколотым на груди красным бантом. Политическое руководство ценило его агитационную активность и никогда не заставляло много работать в цеху среди железа и грохота, хотя и презирали его за позерство и незнатное происхождение. Олеша отвечал им взаимностью, высмеивая начальство среди рабочих за тупость и лживость, однако рабочие не верили ему, но с удовольствием слушали, восхищаясь его смелым сатирическим речам про руководство.