Усталость и страх овладели главой хаас-меркитского рода Даир-Усуном. Он оказался в западне: бежать было некуда, ибо со всех сторон рыскали отряды вражеских нукеров, а сдача в плен и изъявление покорности с его стороны не помогли бы Даир-Усуну сохранить голову на плечах, поскольку он участвовал в давнем похищении Бортэ, и Чингис-хан наверняка пожелал бы жестоко расправиться с одним из своих обидчиков. Тогда хитрый нойон решился на последнее средство: взяв свою дочь, юную красавицу Хулан, Даир-Усун отправился с ней напрямик в стан Чингиса.
Тысячу благ тебе, каган, тучных трав твоим стадам и преуспевания всему улусу, сказал он, потея от страха. Вот, привёз показать тебе своё дитя, прекраснейший из цветков, когда-либо распускавшихся на просторах степи под луной и солнцем.
Чего ты хочешь? холодно спросил Чингис-хан.
Лицо Даир-Усуна, точно старая квашня, расплылось в подобострастной улыбке:
Хулан это самое дорогое, что у меня есть, и если великий хан согласится принять мой дар, я буду счастлив.
Привёз мне лакомую ягоду, от сердца оторвал, с медлительной неопределённостью промолвил Чингис-хан, испытующе уставившись на заклятого врага. Каждый дар хорош, если он преподнесён вовремя.
Я совершил ошибку, поддержав тех, кто выступил против тебя, в голосе главы хаас-меркитского рода всё явственнее звучали заискивающие нотки. Но говорят же: большой человек не считает ошибок маленьких людей. Надеюсь, моя дочь послужит хорошим залогом нашей будущей дружбы и поможет тебе забыть старые обиды.
Воцарилось продолжительное молчание.
Избегая встречаться взглядом с ханом-победителем, Даир-Усун неловко переминался перед ним и не знал, куда девать руки, точно провинившийся богол в ожидании наказания. «Боится смерти, выдерживая паузу, удовлетворённо подумал Чингис. Нойон явно не из тех людей, что готовы без колебаний идти до конца. Дочь ему дорога, но жизнь ещё дороже. Забыл, наверное, поговорку старый дурак: в огне нет прохлады, во мраке нет покоя».
Однако девушка не оставила Чингис-хана равнодушным. Длинноногая, крутобёдрая, с резкими выразительными чертами и большими миндалевидными глазами такая способна внушить желание любому мужчине.
Впрочем, он был не столь прост, чтобы поверить этому искательно вилявшему хвостом облезлому меркитскому псу.
Что-то долго ты решался расстаться со своим сокровищем, наконец едко заметил он. И, усмехнувшись в усы, скрестил руки на груди:
Понимаю, ничего другого не осталось у тебя, Даир-Усун, да и бежать уже некуда Снаружи ягодка красива, но, может, внутри кисла? Мои нукеры без спроса берут в покорённых улусах всё, что им понравится. И неужто никто из них не пожелал отведать твоей красотки-дочери? Наверное, ею уже успели вдосталь попользоваться вот ты и приехал сюда, чтобы сбыть с рук подпорченный товар.
Это не так! оскорблённо вскричал нойон. Затем осёкся, вспомнив о своём безвыходном положении. И согнулся в низком поклоне.
Я всем говорил, что везу Хулан к тебе, и на любого, кто к ней прикоснётся, падёт суровая кара, признался он, вернув своему голосу более подобавшие моменту смиренные интонации. Потому нас никто не посмел тронуть.
Тут вмешалась дочь Даир-Усуна.
Зачем обвиняешь меня, хан? запальчиво воскликнула она. Не надо пытаться мутить чистую воду! Разве трудно тебе проверить, девушка я или нет?
Хулан хоть и выглядела поначалу изрядно напуганной, однако теперь в ней говорила уязвлённая гордость и прежней скованности как не бывало. Словно налетевшим из степи порывом весеннего ветра сдуло с девушки робость. Это понравилось Чингис-хану.
Можно и проверить, охотно согласился он. А сам подумал: «Кобылица ни дать ни взять, статная племенная кобылица. И характер чувствуется. Такая если захочет проникнет не только во вражеский стан, но и сквозь скалу ухитрится пройти!»
По его распоряжению женщины увели Хулан в юрту. Отсутствовали довольно долго Чингис и Даир-Усун истомились ожиданием. Зато после осмотра почтенные монгольские матроны подтвердили, что дочь нойона ещё не успела изведать близости с мужчиной.
Это хорошо, пуще прежнего повеселел хан. Потому что ты мне приглянулась, Хулан: крепкая, бойкая, и ноги как у резвой кабарги. Да ещё и благоразумная, как я вижу.
Немного помедлив, он ещё раз уверенно, по-хозяйски, оглядел раскрасневшуюся от волнения девушку. От неё исходило обаяние цветущей молодости. Густо смазанные маслом волосы Хулан блестели на солнце. Они были заплетены в тугую длинную косу. И Чингис-хан, зажмурившись, представил, как дочь Даир-Усуна станет расплетать эту косу, вынимая из неё пёстрые ленты а затем его шею обовьют эти тонкие смуглые руки, унизанные звенящими при каждом движении затейливыми золотыми браслетами и тело Хулан, зовущее, упругое, с кожей цвета солнечных лучей, прильнёт к нему, и подарит ему наслаждение, и с блаженными стонами примет в себя его семя Он хотел этого, да!
Это хорошо, пуще прежнего повеселел хан. Потому что ты мне приглянулась, Хулан: крепкая, бойкая, и ноги как у резвой кабарги. Да ещё и благоразумная, как я вижу.
Немного помедлив, он ещё раз уверенно, по-хозяйски, оглядел раскрасневшуюся от волнения девушку. От неё исходило обаяние цветущей молодости. Густо смазанные маслом волосы Хулан блестели на солнце. Они были заплетены в тугую длинную косу. И Чингис-хан, зажмурившись, представил, как дочь Даир-Усуна станет расплетать эту косу, вынимая из неё пёстрые ленты а затем его шею обовьют эти тонкие смуглые руки, унизанные звенящими при каждом движении затейливыми золотыми браслетами и тело Хулан, зовущее, упругое, с кожей цвета солнечных лучей, прильнёт к нему, и подарит ему наслаждение, и с блаженными стонами примет в себя его семя Он хотел этого, да!
И Чингис-хан объявил своё решение:
Ладно, Хулан, так и быть, возьму тебя в жёны А ты, Даир-Усун, оказывается, изворотлив. Такого вокруг пальца не обведёшь и в молоке чёрного козла не вываришь! Что ж, протянув мне руку дружбы и преданности, ты сделал правильный выбор. Оставайся в моём войске.
***
Стремительно разнеслась по степным просторам весть: Чингис-хан объявил своей невестой знатную девушку из хаас-меркитского рода. Из уст в уста передавали друг другу имя счастливой избранницы: Хулан.
А вскоре сыграли свадьбу, на которую съехались родичи и знатные нойоны со всего улуса. Много даров преподнесли сочетающимся под Вечным Синим Небом, бессчётно высказали благопожеланий, веселились и пировали три дня. Так появилась ещё одна жена у великого хана, и стала юная меркитка большой госпожой ханшей Хулан-хатун.
А через некоторое время Чингис-хан приказал без лишнего шума зарезать трусливого и хитрого Даир-Усуна. Он не забыл, что глава хаас-меркитского рода был в числе тех, кто отнял у него Бортэ и предал её бесчестью. Среди тех, благодаря кому в его семье проросло презренное меркитское семя. Всем вокруг следовало забыть о его позоре, а Даир-Усун являлся живой частицей этой непоправимой беды, одним из немногих носителей постыдной горькой памяти. Оттого хан не мог позволить старику спокойно ходить по земле, дышать вольным степным воздухом и продолжать влачить существование под солнцем.
Зато к весёлой, порывистой, страстной Хулан быстро привязался душой Чингис-хан и оставался в её юрте на ночь, пожалуй, чаще, чем в юртах других своих жён. И столь нежны были его большие сильные руки, более привычные к мечу, нежели к ласкам, столь пылки были объятия хана, что гибкое упругое тело Хулан трепетало и млело от желания Так само собой вышло, что недолго она горевала об отце загнала в тёмные тайники души память о старом Даир-Усуне, который хотел купить себе жизнь, выдав дочь за своего заклятого врага. Ничего не поделаешь, испокон веков степные багатуры забирали силой самых красивых девушек из чужих улусов, безжалостно расправляясь с мужчинами из их рода. Не во власти Хулан было изменить мир, который дышит противоречиями: из розы вырастают колючки, а из колючек розы; так вершится круговорот добра и зла, и никто не в силах его разомкнуть
А плодом любви Чингис-хана и Хулан станет сын Кулкан, которому не доведётся дожить до седых волос: он сложит голову в бою во время похода на Русь
Глава седьмая.
На земле должен быть один правитель
Главное для правителя если не закон, то искусство управления.
Хань Фэй-Цзы
Большие и средние реки не брезгуют принимать ручейки и горные потоки, чтобы наполнить себя и тем самым быть великими.
Мо-Цзы
После победы над меркитами сердце Чингис-хана не успокоилось. Ведь ушёл Тохтоа-беки со своими сыновьями Худу, Галом и Чилауном, ушла с ними и часть меркитского войска а значит, его месть была неполной.
И он бросил своих нукеров следом за беглецами, лично возглавив преследование.
В конце концов, такова участь любого настоящего воина: жить в обнимку со смертью, не страшась лишений, не заглядывая далеко в будущее и проводя каждый новый день, как если бы он вмещал в себя целую жизнь. Чингис-хан и его нукеры были привычны к тревожному и полному опасностей походному быту. Всегда в пути, всегда настороже, всегда в предвкушении кровавой жатвы.
Долгой оказалась эта дорога мести. Зазимовать пришлось на южном склоне Алтая. Весной, в год Коровы (1205), бесчисленные полчища монголов перевалили через Алтайский хребет и двинулись далее на запад.