В деле этом выявились ему неожиданные помощники: бойкие монахи Чудова монастыря. Два брата, Еремей да Вениамин, очень уж были смекалисты на счет. Смастерили даже рамку из проволоки, что на кольчуги идет. На проволоку костяшки нанизали. Да лихо подсчет ведут, кому сколько еды в походе полагается. Одному князю на прокорм дружины больше надо, другому меньше. Да и тягловая сила разная в войске боевых, крупных коней кормить следует пшеном белояровым, а для походной лошади корм полегче, чтобы бежала споро. А простых лошадей упряжных и вовсе сеном да овсом кормить следует
А еще планы братья пишут, как еду к войску доставить. Еда-то ведь вся сразу не понадобится, ее понемногу подвозить надо. И снова считают: к такому-то числу войско на Тверь выйдет, к такому-то числу обоз подойдет. А в обозе том такое-то количество хлеба, зерна, соли, овощей, меду. Да на запас войску нужны гвозди, железо, оружие, подковы, упряжь А за ним новый обоз. А к обозу охрана, чтобы люди лихие его не разграбили. Все братья учитывают, все в книги толстые записывают.
А вскорости и вовсе они смекнули, что негоже воду, что в зерне да хлебе водится, с собой таскать. И немедленно по приказу Боброка сотни людей из посадских, занялись заготовкой сухарей, сушеного мяса, лука, моркови. Для каждой дружины запасали свои огромные котлы, и прочую утварь.
Во всей это хозяйственной кутерьме не забывал воевода и про подготовку осады. Стены Тверские новые, крепкие. Поэтому из Литвы привез он с собой мастеровых. Те науку осадную шибко хорошо знали, на замках рыцарских ее отработали. Да науку ту московским работникам передавали. По весне выросли перед белыми стенами Москвы башни осадные, не хуже литовских. А на них уже повелел Боброк ратникам учиться стены перелезать, чтобы города быстро, да с малыми потерями брать. К лету башни разберут, и частями особыми, что похитрее, к Твери подвезут. А что попроще так в рощах около Твери нарубят.
Горят горны в кузнях днями и ночами. Куются мечи, наконечники копий и стрел. Куют кузнецы огромный насокольник тот, что на сокола впереди надевается. Крепкий таран будет у московской рати.
Все учитывает Боброк, не спит почти. Но и этого ему мало. Испросил он у князя дозволения собрать сотню воинов крепких, младших сынов из боярских родов победнее. Разместил их в домах посадских, за стенами, в Зарядье. Каждый день, в мороз, они на реку бегают, в рубахах одних. Купаются в проруби, камни тягают, да на льду состязаются. То в бое кулачном, то на мечах деревянных, а то и во всем ратном снаряжении. Прокорм воевода завел им точь-в-точь, как принято у рыцарей из орденов монашеских. Мясо дозволялось есть только три раза в неделю, а в основном овощи, зелень всякую, да хлеб. А пить только воду простую, да молоко. И в баню они каждый день париться ходят.
Поначалу москвичи, что поглупее, смеялись над ратниками, да потом дивились, какие молодцы у Боброка получились! Через четыре месяца каждый мог камень трехпудовый на сто шагов пронести, десять верст пробежать, и не запыхаться, коня бойкого одной дланью усмирить. В полном ратном снаряжении по три часа биться! Кольчуги им знатные сковали, калантыри с бляхами золочеными! Коней холощенных, послушных, для военного дела годных, для них сам воевода выбирал.
Неспроста дивились люди на действо это. Возможно, именно здесь, под восхищенными взорами москвичей, рождалась тактика ведения войны, которая позволит в ближайшие двести лет в десятки раз увеличить территорию маленького Московского княжества, превратив ее в огромное Русское царство.
Много, много серебра забирает война. Каждый день Боброк у князя новых денег просит. Понимает его Дмитрий. Достает из казны своей бездонной все новые и новые богатства.
Достаточно денег у Москвы. Сто лет копит. Еще при прадеде нынешнего князя, Даниле Александровиче, младшем сыне Александра Невского, начало маленькое княжество собирать дань со всей Руси, да в Орду отправлять. Был для этого и титул у московского князя соответствующий гурхан, что значит ханский зять. Титул почетный, почти равный ханским, разве что только право на то, чтобы занять престол ордынский не давал. Для этого надо было иметь в роду кровь чингизидову.
Собирает Москва сто лет дань с Руси для монголов, да себе немного оставляет. С каждым разом все больше и больше. При Дмитрии Ивановиче московские владения приносили богатств разных на десятки тысяч серебряных рублей ежегодно. Да не легких стограммовых литовских рублей, а полновесных, вдвое тяжелее, новгородских. Из них в Орду, к темнику Мамаю, шло лишь пять тысяч. А остальное Дмитрию в казну отправлялось.
Собирает Москва сто лет дань с Руси для монголов, да себе немного оставляет. С каждым разом все больше и больше. При Дмитрии Ивановиче московские владения приносили богатств разных на десятки тысяч серебряных рублей ежегодно. Да не легких стограммовых литовских рублей, а полновесных, вдвое тяжелее, новгородских. Из них в Орду, к темнику Мамаю, шло лишь пять тысяч. А остальное Дмитрию в казну отправлялось.
Вот на звон этих рублей стекаются к Москве люди со всей Руси. Пухнет, растет столица. Посад, что за стеной городской, за десять лет впятеро вырос. Да и новые стены теперь у Москвы загляденье. Из крепкого, белого кирпича. Но едут в белокаменную не только мастеровые, купцы и прочий достойный люд. Едут люди лихие, корыстные.
Ближе к концу зимы, с высокого берега реки наблюдали любопытные горожане за состязаниями боброковской сотни. В те давние времена развлечений было немного, а люди потеху любят. Смотрели даже на казни, позорные наказания. А здесь тоже есть на что поглядеть: добрые молодцы, крепкие, заголенные, в силе состязаются, да в ловкости. Во время борьбы горожане криками бойцов поддерживают, об заклад бьются.
А среди толпы люди неприметные шныряют. С простофиль кошельки, украшения срезают. Работают быстро, умело, нагло. Знают: стоит за них атаман Соловей. Давно из лесов он в город перебрался вместе с ватагой своей, за звоном монет они идут. Любой кошелек, ловко срезанный у зазевавшегося москвича, через пять рук перекочевывает в казну воровскую, общую. В глубине посада, на кривых улочках, в тайнике лежит разбойничий схрон.
Давно уж не гуляют лихие его ребята. Некогда, дел невпроворот. Столько еще неограбленного в Москве! Но мало атаману серебра от простого люда, с них много не возьмешь. Сам он в избе темной сидит, темные дела задумывает. И решился он на дело большое, дело всей жизни
Сколько сегодня? Кратко опрашивает он вестовых своих.
Белого с полфунта, атаман. Да цепочки всякие, кольца.
Мало, мало. Вся Москва от монет новых пухнет, а вы достать их не можете? удивляется главарь разбойников.
Все деньги у князя, оправдываются те.
То-то и оно! со значением произносит Соловей.
Догадываются люди его, что он задумал. Казну княжью ограбить! Самого большого медведя на Руси взять. Как князь на Тверь пойдет, в граде мало охраны останется. Вот и трудятся разбойники, не покладая рук, день и ночь. Надо к людям из палат княжеских тропку навести, кого серебром сманить, кого зельем пряным подпоить. Надо подводы подготовить, чтобы с добром княжеским суметь уйти. Да взломщиков подготовить умелых.
По части взлома есть у атамана человек толковый. Балалаечник, по имени Митяй, а по прозвищу воровскому Треньк. Пальцы у него тонкие, гибкие. Любой хитрый замок откроет. А в учениках у него ходит гусляр бывший, по прозвищу Бренк. На эту парочку крепко надеется Соловей. «Треньк-бреньк, и откроем закрома княжи!» Так вкраце описывает план свой атаман. Не по нраву только, что Бренк молодой без охоты на грабеж идет. Не то боится, не то воровской закон не принимает.
Почто, Михаил, печалишься? Может, не по нраву тебе наша затея? Строго спрашивает Соловей.
Не мне судить. Ватага твоя меня от голодной смерти спасла, мне тебе служить. Слово я дал, слово сдержу, отвечает Михаил кротко.
Слова мне твоего мало. Хочу, чтобы сам ты хотел на казну идти.
А что в том проку? Все одно, грабеж, дело неправедное.
Взять казну княжескую дело праведное. Мы ж награбленное грабим. Каждый год всю Русь трясут поборами да налогами. В одно место свозят. Уж столько нахапали, девать некуда. На золотых блюдах едят, на золоте спят, на золоте сидят! Сказывают, даже нужник у князя весь из чистого золота! Вся Русь нищая сидит, чтобы один человек, да семья, да слуги его верные на золоте по нужде ходила! А мы это золото людям простым отдаем, награбленное возвращаем!
Просто ты говоришь, атаман, понятно. Но как-то неспокойно мне. Дело все же лихое, разбойное
Ох, помолчи, Бренк! Дело твое нехитрое у Тренька науку перенимать, да в работе подсоблять. Как на дело наше праведное пойдем, все свои тревоги оставь здесь. Мне твои пальцы гибкие нужны, да голова светлая. Так что сомнения отбрось, да готовься летом, как князь с дружиной из города отбудет, вскрыть московскую кубышку!