Утки исчезли, но их наследие осталось. К маю пруд представлял собой густой суп из зеленых водорослей. Парочка канадских гусей заняла их место и воспитывала свой выводок под сенью ив. Как-то раз я подошла к пруду, чтобы посмотреть, не оперились ли птенцы, и услышала встревоженное гоготание. Пушистый коричневый гусенок, вышедший поплавать, запутался в массе водорослей. Он кричал и хлопал крыльями, пытаясь освободиться. Пока я раздумывала над тем, как его спасти, гусенок сделал мощный рывок, выскочил на поверхность и зашагал по подстилке из водорослей и тины.
Для меня это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. Как можно пешком разгуливать по пруду? Это не пруд, а ловушка! Должно быть, даже дикие гуси понимали, что пригодным для плавания он может стать только в отдаленной перспективе. Но я ведь эколог, а потому была уверена, что смогу, по крайней мере, улучшить ситуацию. Слово «экология» происходит от греческого oikos дом. Я могу применить научные методы, чтобы создать хороший дом для гусят и для моих девочек.
Подобно большинству старых фермерских прудов, мой пруд стал жертвой эвтрофикации естественного процесса старения водоема, насыщения его питательными веществами. Поколения водорослей и кувшинок, опавших листьев и осенних яблок, что падали в воду, откладывались в осадок, покрывая когда-то чистое галечное дно слоем перегноя. Все эти питательные элементы ускоряли рост новых растений, которые, в свою очередь, способствовали росту других растений в этом все более ускоряющемся цикле. Так происходит с большинством прудов дно постепенно зарастает, превращая водоем в болото, а возможно, со временем в луг или даже лес.
Пруды стареют, и хотя я тоже состарюсь, мне нравится экологическое представление о старении как о поступательном процессе обогащения питательными веществами, а не об их утрате.
Иногда процесс эвтрофикации усугубляется человеческой деятельностью: в водоемы попадают стоки с обработанных удобрениями полей или сбрасываются мусорные отходы, что способствует росту водорослей в геометрической прогрессии. Мой пруд был защищен от подобных воздействий: его подпитывал холодный источник, протекающий под холмом, а полоса деревьев на склоне холма образовала азотный фильтр стоков, поступающих с близлежащих пастбищ. Поэтому я боролась не с загрязнением, а со временем. Чтобы сделать наш пруд пригодным для плавания, нужно было попытаться повернуть время вспять. Именно это я и собиралась сделать. Мои дочери росли слишком быстро, времени побыть заботливой матерью оставалось совсем мало, а обещанного пруда, в котором можно было бы купаться, все еще не было.
Быть хорошей матерью теперь означало для меня сделать для детей хороший пруд. Высокопродуктивная пищевая цепочка хороша для лягушек и цапель, но не для плавания. Самые подходящие для плавания озера не подвержены эвтрофикации. Они холодные, чистые и олиготрофные то есть имеющие низкую концентрацию питательных веществ.
Свое каноэ-одиночку я отнесла к пруду оно должно было служить плавающей платформой для удаления водорослей. Я решила собрать водоросли с поверхности граблями с длинной ручкой, используя каноэ в качестве понтона для мусора, а потом разгрузить его на берегу и можно наслаждаться плаванием. Однако осуществилась только заключительная часть моего плана и это вовсе не было приятно. Когда я попыталась собрать водоросли с поверхности, я обнаружила, что они висят в воде, как настоящие зеленые занавески. И если тянуться дальше, стоя на легком каноэ, а потом попытаться поднять на грабли тяжелый слой водорослей, по законам физики падение в воду неминуемо.
Мои усилия очистить поверхность пруда оказались тщетными. Я «лечила» последствия, а не причину «болезни». Прочитав всю доступную литературу о том, как восстановить пруд, я оценила имеющиеся у меня возможности. Чтобы исправить то, что сотворили утки и время, мне нужно было удалить все питательные вещества из пруда, а не просто снять пену с этого бульона. Когда я вошла в пруд в том месте, где было неглубоко, иловый нанос хлюпал между пальцами, но под слоем ила я почувствовала слой галечника, который изначально выстилал ложе пруда. Можно было попробовать вычерпывать ил и выносить его ведрами. Но когда я принесла свою самую широкую лопату для чистки снега и начала собирать ил, то к моменту, когда я поднимала лопату на поверхность, вокруг меня было коричневое пятно грязи, а на лопате оставалась лишь маленькая кучка земли. Я стояла в воде и громко смеялась. Выгребать ил лопатой было все равно что ловить ветер сачком для бабочек.
Тогда я решила в качестве сита использовать старые москитные сетки для окон. Но моя импровизированная сеть оказалась пустой. Это была необычная грязь. Органика в осадочном слое представляет собой крошечные частицы, растворенные питательные вещества, которые выпадают в осадок настолько мелкими крупинками, чтобы их мог проглотить зоопланктон. Я явно была бессильна выловить питательные вещества из воды. К счастью, это не относилось к растениям.
«Коврик» из водорослей представляет собой растворенные в воде фосфор и азот, преобразованные в твердое состояние алхимией фотосинтеза. Я не могла выгрести питательные вещества лопатой, но поскольку они прикрепляются также к растениям, их можно подцепить на вилы и достать из воды, задействовав собственную мышечную силу, а потом загрузить на тачку и вывезти.
Обычно жизненный цикл молекулы фосфора в пруду менее двух недель с момента, когда она поглощается водорослями из воды, входя в состав живой ткани, а потом съедается либо погибает, разлагаясь, и дальше цикл повторяется, подпитывая следующее растение. Мой план состоял в том, чтобы прервать этот бесконечный цикл, перехватывая питательные вещества и вывозя их до того, как они вновь превратятся в водоросли. Таким образом я собиралась постепенно сократить запасы питательных веществ, циркулирующих в пруду.
Поскольку я ботаник, для начала мне, конечно же, необходимо было знать, что это за водоросли растут в моем пруду. Вероятно, количество видов водорослей в природе не меньше, чем пород деревьев. И я, разумеется, не могла себе позволить начать борьбу с ними, даже не выяснив, с кем имею дело. Вряд ли кто-то примется реставрировать лес, не зная, с какими деревьями он работает. А потому я зачерпнула банку зеленой слизи, плотно завинтила крышку, чтобы не распространять повсюду этот запах, и понесла к своему микроскопу.
Я разделила скользкие зеленые сгустки на крошечные клочки, чтобы их можно было положить под микроскоп. Этот маленький образец содержал тонкие нити кладофоры, блестящие, как атласные ленты. Вокруг них были намотаны полупрозрачные нити спирогиры, в которых хлоропласты закручивались спиралью, как винтовая зеленая лестница. Все зеленое поле находилось в непрерывном движении с радужными «перекати-поле» вольвокса и пульсирующими эвгленидами, протянувшимися среди нитей кладофоры. Столько жизни в одной-единственной капле воды, которая до этого казалась просто грязью в банке. Вот они мои помощники в деле восстановления пруда.
Процесс очистки пруда шел медленно: мне приходилось разрываться между собраниями девочек-скаутов, продажей домашней выпечки, походами и своей ненормированной работой. Все мамы стараются выкроить драгоценные часы, которые они могут посвятить себе, уютно устроившись на диване с книжкой или занимаясь шитьем, а я шла к воде: птицы, ветер и тишина вот то, что мне было нужно. Это было единственное место, где у меня возникало ощущение, что мне под силу со всем этим управиться. В колледже я преподавала экологию, а по субботам, когда дети ходили в гости к друзьям, мне приходилось экологией заниматься.
После фиаско с каноэ я решила, что будет разумнее дотягиваться до водорослей с берега. Грабли захватывали ветки, обмотанные кладофорой, как расческа, на которую намотались длинные зеленые волосы. С каждым взмахом грабель я поднимала со дна очередной пласт, увеличивая быстро растущий холм, который мне следовало оттащить подальше от берега. Если бы я оставила его там гнить, то выделяющиеся в процессе разложения питательные вещества очень скоро вновь вернулись бы в пруд. Я швыряла пучки водорослей на тобогган красные пластиковые детские санки и тащила их вверх по крутому склону, чтобы затем погрузить в тачку.
Мне не очень-то хотелось погружаться в грязную жижу, поэтому я осторожно тянулась к водорослям с берега, стоя на краю в старых кроссовках. Я дотянулась до большой кучи водорослей и вытащила их на берег, но дальше, за пределами моей досягаемости, их оставалось еще больше. На смену кроссовкам пришли веллингтоны, расширив сферу моего влияния, пока я не убедилась, что и этого недостаточно. И тогда пришла очередь болотных сапог. Надо сказать, что болотные сапоги дают вам ложное чувство безопасности, и вскоре, зайдя достаточно далеко, я ощутила, как ледяная вода хлынула через край голенища. А когда болотные сапоги заливаются водой, они становятся чертовски тяжелыми, и я увязла в грязи. Но хорошая мать не тонет. В следующий раз я просто надела шорты.