Я совсем забыла о том, что, обустраивая дом для своих детей, я подвергала опасности жилища других матерей, чьи намерения не отличались от моих.
Я в очередной раз осознала, что обустройство среды обитания всегда сопряжено с потерями, какими бы благими ни были намерения. Мы назначили себя судьями, определяя, что такое хорошо, но зачастую наши представления о добре продиктованы нашими узкими интересами, тем, что хотим мы. Я расставила срезанные прутья рядом с гнездом наподобие ограды, той защиты, которую я разрушила, и притаилась за камнем на другой стороне пруда, чтобы посмотреть, вернется ли птица в гнездо. О чем она думала, наблюдая, как я подхожу все ближе и ближе, разоряя ее дом, который она так заботливо выбирала, и угрожая ее семье? В мире действует множество разрушительных сил, неумолимо приближающихся к ее и моим детям. Натиск прогресса, нацеленного на улучшение среды обитания человека, угрожает моему гнезду не меньше, чем гнезду этой птицы. И что же должна предпринять хорошая мать?
Я продолжала убирать водоросли, позволяя илу стечь, и пруд выглядел все лучше. Но неделю спустя я снова обнаружила на его поверхности пенистую зеленую массу. Это напоминает уборку кухни: ты все уберешь, протрешь все столешницы, но не успеешь и глазом моргнуть, как повсюду уже снова появляются пятна арахисового масла и варенья. Жизнь все время подкидывает тебе работы, «заболачивая» твою среду. Но я уже предвижу то время, когда моя кухня будет всегда оставаться чистой. В отсутствие девочек и того беспорядка, который они устраивают, я стану скучать по брошенным мискам с хлопьями, по своей «эвтрофной» кухне. По признакам жизни.
Я тащу свой красный тобогган к другому концу пруда и начинаю работать на мелководье. И сразу же мои грабли пробуксовывают под тяжестью водорослей, которые я медленно тащу на поверхность. У этой пленки из водорослей другой вес и структура, не такие, как у скользких листов кладофоры. Я кладу ее на траву, чтобы получше рассмотреть, и растягиваю пленку пальцами, пока она не становится похожа на зеленый ажурный чулок тонкая ячеистая сетка, словно рыболовная сеть, висящая в воде. Это Hydrodictyon гидродикцион сетчатый.
Я растягиваю его между пальцами, и он блестит, почти невесомый, после того как с него стекла вода. Гидродикцион, по структуре напоминающий медовые соты, кажется настоящим геометрическим сюрпризом в мутном месиве пруда. Он лежит на воде колония крошечных ячеек, слитых воедино.
Под микроскопом можно разглядеть, что ткань «водной сети» состоит из мельчайших шестигранных ячеек объединившихся вокруг отверстий зеленых клеток. Она быстро разрастается благодаря уникальному способу клонального воспроизводства. Внутри каждой клетки рождаются дочерние клетки, которые, в свою очередь, тоже образуют шестигранники точные копии материнской сети. Чтобы рассеять свое потомство, материнская клетка должна дробиться, выпуская дочерние клетки в воду. Плавающие новорожденные шестигранники сливаются с другими, завязывая новые контакты и сплетая новую сеть.
Я смотрю на пленку гидродикциона прямо под поверхностью воды и представляю себе, как высвобождаются новые клетки дочери, отпущенные на волю. Что делает хорошая мать, когда ее материнское время заканчивается? Я стою в воде, мои глаза наполняются влагой, и соленые слезы падают в пресную воду у моих ног. К счастью, мои дочери не являются клонами своей матери, и мне не нужно распадаться, чтобы отпустить их на свободу. Но я задаюсь вопросом, как меняется ткань, когда высвобождающиеся клетки прорывают в ней отверстие. Быстро ли оно зарастет или останется пустое место? И как дочерние клетки создают новые связи? Как сплетается новая ткань?
Гидродикцион сетчатый безопасное место, питомник для рыб и насекомых, убежище от хищных рыб, надежное укрытие для мелких обитателей пруда. С латинского Hydrodictyon переводится как «водная сеть». Любопытная вещь: рыболовная сеть для ловли рыбы, москитная для ловли насекомых, а водная сеть не ловит ничего, не считая того, что может на ней удержаться. Материнство это как сеть из живых нитей, любовно удерживающая то, что невозможно удержать, что в итоге пройдет сквозь нее. Получается, что, делая пруд пригодным для плавания, я тем самым меняю ход событий, поворачивая время вспять. Я вытерла слезы и с чувством уважения и благодарности за урок вытащила водоросли на берег.
Когда ко мне в гости приехала сестра с семьей, ее дети, выросшие среди сухих калифорнийских холмов, были очарованы водой. Они ловили в пруду лягушек и активно плескались, пока я занималась водорослями. Мой зять крикнул, сидя в тени: «Эй, кто здесь самый большой ребенок?» Не буду отрицать: я никогда не перерастала своей тяги повозиться в грязи. Но разве игра не способ опробовать механизмы функционирования мира? Моя сестра поддерживала мое стремление расчистить пруд, напоминая мне, что это священная игра.
У народа потаватоми считается, что женщины хранительницы воды. Мы приносим священную воду для ритуалов и действуем от ее имени. «У женщин естественная связь с водой, потому что мы, как и вода, носительницы жизни, сказала сестра. Мы вынашиваем наших детей в своих внутренних водоемах, и они появляются на свет вместе с волной воды. Мы ответственны за сохранение воды во всех отношениях». Обязанности хорошей матери включают в том числе и заботу о воде.
Субботним утром и воскресным днем из года в год я шла на пруд делать свою работу. Я пробовала запускать туда карпов и бросать ячменную солому, но каждое новое действие провоцировало новую реакцию. Эта работа никогда не кончалась, менялись только задачи. Думаю, что я просто пыталась обрести баланс, чтобы увидеть поступательное движение к цели. Под балансом я подразумеваю не пассивный отдых после работы, а такую работу, при которой сбалансировано то, что ты даешь и получаешь взамен, что-то забираешь и что-то вкладываешь.
Катались ли мы зимой на коньках, наблюдали ли за квакшами по весне, загорали ли летом или разводили костры по осени и не важно, можно было купаться или нет, пруд словно стал еще одной комнатой в нашем доме. По краю пруда я посадила священную траву. Девочки со своими друзьями устраивали костры на прибрежной поляне, ночные девичники в палатке, летние ужины на столе для пикника, а еще подолгу загорали, привставая на локтях, когда мимо пролетала цапля, обдав волной воздуха.
Я, пожалуй, и не сосчитаю часов, проведенных на пруду: они незаметно складывались в годы. Моя собака обычно взбегала на холм вслед за мной, а потом носилась туда-сюда вдоль берега, пока я работала. Пруд становился чище, а собака все слабее, но она всегда шла со мной, чтобы подремать на солнышке или попить воды на берегу. Мы похоронили ее неподалеку. Пруд укреплял мои мускулы, обеспечивал меня корзинами и травами для чая, мой сад снабжал мульчей, а вьюнок пурпурный шпалерами. Наши с ним жизни переплелись как в материальном, так и в духовном плане. Это был сбалансированный обмен: я работала для пруда, а пруд работал на меня, и вместе мы делали хорошим свой дом.
Как-то раз весенним субботним днем, пока я выгребала из пруда водоросли, в центре города был организован митинг в поддержку очистки озера Онондага, на чьих берегах стоит наш город. Народ онондага считает его священным: эти люди рыбачили и собирались на его берегах на протяжении многих тысячелетий. Именно здесь сформировалась Великая конфедерация хауденосауни (ирокезов).
В настоящее время у озера Онондага сомнительная репутация одного из самых грязных в стране. Но проблема озера не в том, что там слишком много жизни, как в моем пруду, а ровно наоборот. Выгребая очередную тяжелую порцию донных отложений, я чувствую груз ответственности. Но что может изменить человек за одну короткую жизнь? Я провожу бесчисленные часы, улучшая качество воды моего пруда площадью примерно в две тысячи квадратных метров. Я стою здесь, выгребая водоросли, чтобы мои дети могли плавать в чистой воде, но храню молчание по поводу очистки озера Онондага, где никто не может плавать.
Быть хорошей матерью значит учить своих детей заботиться о мире.
Поэтому я научила своих девочек выращивать сад и обрезать яблони. Ветки яблони нависли над водой, образуя тенистую беседку. Весной с холма доносится аромат ее бело-розовых цветов, а их лепестки дождем сыплются на воду. Уже много лет я наблюдаю за ее сезонными преобразованиями от пенистого розового цветения до появления мягко набухающих завязей, которые затем превращаются в кислые зеленые шарики незрелого плода и, наконец, в золотистые спелые сентябрьские яблоки. Эта яблоня было хорошей матерью. Многие годы она давала урожай яблок, накапливая в себе энергию мира и передавая ее плодам. Она отправляет своих детей в «свободное плавание» хорошо подготовленными, наполнив их сладостью, которой они поделятся со всем миром. Мои девочки тоже выросли здесь сильными и красивыми, укоренившимися, как ивы, и разлетелись, как их семена, разносимые ветром. И теперь, спустя двенадцать лет, пруд уже настолько чист, что в нем можно плавать, если не обращать внимание на водоросли, щекочущие ноги. Моя старшая дочь уехала учиться в колледж задолго до того, как пруд был очищен. А младшая дочь помогала мне носить ведра с мелкой галькой для засыпки пляжа. Привыкнув к илу и головастикам, я могу уже не заметить зеленый стебелек водорослей, случайно обвивший руку. Зато пляж получился с небольшим уклоном, который позволяет сразу же погрузиться в глубокую прозрачную воду по центру пруда, не поднимая облако брызг. В жаркий день приятно окунуться в ледяную родниковую воду и наблюдать, как разбегаются головастики. Когда я, дрожа, вылезаю из воды, приходится стряхивать прилипшие к влажной коже частички водорослей. А девочки обычно быстро окунаются, чтобы сделать мне приятное, но, по правде говоря, невозможно повернуть время вспять.