Мы пошли туда втроем, а Монти остался на корабле на случай, если бы пришлось быстро убираться. Мой информатор должен был встретиться с нами в небольшой забегаловке на самой окраине города. Сам город представлял собой раздувшийся до огромных размеров временный лагерь. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Дабы занять чем-то многотысячную толпу, были развернуты угольные шахты. То, от чего на Земле отказались много десятилетий назад, тут было единственным способом выжить. Практически все местные жители были заняты на шахтах или на их обслуживании, разумеется, за исключением тех, кто решил на пачкать руки, по крайней мере, не в угле. Уровень преступности тут была слишком высок, чтобы закрывать на нее глаза, поэтому на Сириус была направлена армейская когорта, призванная выполнять функции полиции. Но, разумеется, по прошествии времени все они погрязли в коррупции, и теперь тут царило своеобразное беззаконие, основанное на циничных законах Конфедерации. Проще говоря, власти взяли всю чернь с Земли, и просто спихнули ее на Сириус, предоставив вариться в собственном соку.
Что случилось дальше, думаю, ты уже должен был и так понять. Информатор оказался подставной фигурой, хотя прежде источники меня никогда не подводили. Поразительное совпадение фактов, верно? Так часто случалось, но не на таком расстоянии от дома. Нас ожидала засада из целого отряда вооруженных бойцов. Арес попытался прорваться, но получил чем-то тяжелым по голове и потерял сознание. В тот момент я испытал какое-то странное облегчение, как если бы я летел в такую даль именно за таким исходом. Я поймал себя на мысли, что никогда прежде не был настолько готов к смерти, как в те минуты, и вряд ли когда-то еще буду так же готов. Но вместо пули в лоб получил мешок на голову и полчаса тряски в кузове грузовика. Я слышал, как плачет Джина. Было странно это осознавать, потому что я никогда раньше не видел ее слез. Самым странным было то, что я не понимал, почему она плачет. Из-за крови, стекавшей на лицо Ареса, из-за очевидно приближавшегося конца, из страха, или может от счастья, что она еще жива? Она пыталась сдерживать себя, но это у нее плохо получалось. Такой я ее не знал, и такой я любил ее еще больше. Я сказал, что не дам ее в обиду. Уж не знаю, зачем, но слова, будто сами собой слетели с губ. Она только покачала головой. Помню, как стало стыдно. Не дам ее в обиду? Я, который отнял у нее несколько лет жизни, заставив потратить их на свою никчемную персону? Или который лучше свел бы счеты с жизнью, чем продолжал бороться и за нее в том числе? Я не тяну на спасителя. Тогда не тянул.
День 4
Любовь. Я думал о ней всю ночь. Забавно, но я ни разу не вспомнил о боли. Боль больше не несет в себе никакого смысла. Мои пленители отчаялись. Сегодня мне сделали кардиограмму. Видимо, поняли, что сердце не выдержит дальнейших воздействий. Все это попахивает дилетантизмом. Уж не знаю, что это за люди, но не мешало бы сперва разобраться, кого ты пытаешь. В результате я потерял два пальца на ноге. Не велика потеря. Конечно, на этом они не остановятся, но пальцев у меня еще много, так что время еще есть.
Вчера я остановился на том, как нас увезли с мешками на головах. Если скажу, что мне было страшно, то солгу. Мне не было страшно. Даже когда нас тащили по какому-то коридору, спускали на лифте, когда с Ареса стащили мешок, и все его лицо было залито кровью Это был какой-то бункер, расположенный под землей. Я понятия не имел, откуда он мог там взяться и с какой целью был построен. Нас бросили в комнату и заперли. Помню, как потерял счет времени. Казалось, что мы сидели взаперти несколько суток. Арес пришел в себя спустя несколько часов. Счастью Джины не было предела. Не знаю, сколько прошло времени, но я был рад, когда меня вывели из этого замкнутого пространства, выдернули из этого идиотского и совсем неуместного треугольника. Меня одного. Я даже не стал переживать, что же будет с ними. Преодолев ряд тесных коридоров и ни то поднявшись, ни то опустившись еще ниже на старом лифте, я впервые предстал перед ним. На этом месте стоит особо заострить внимание, потому как именно этот момент и есть переломная точка. Я считаю ее, своего рода, точкой отсчета. Да, пожалуй, так и есть. Именно с этого момента начался обратный отсчет взрывного устройства, призванного перевернуть окружающий всех нас мир с ног на голову. И ты, вероятно, помимо своей собственной воли, станешь всему этому свидетелем.
Как это обычно бывает, на поверку Эстебан Фероуз оказался самым обычным человеком, даже слишком обычным. Он был настолько обычным, что это выглядело даже как-то неестественно, ведь передо мной в кресле сидел один из самых опасных врагов государства. Невысокий, немного сутулый, заросший черными волосами и с бородой, доходящей до самой груди. Признаюсь, я был обескуражен. Я ведь даже чуть не рассмеялся тогда. Но стоило ему заговорить, как все поменялось. Он был не один. Вместе с ним был тот самый неудавшийся связной, которого, как оказалось, звали Рашид Гулай, три вооруженных бойца, а так же девушка, сидевшая в углу небольшой комнаты и безучастно листавшая пожелтевший журнал. Я лишь уловил тогда, что она была совсем молодой, но больше ничего понять не успел, ибо все внимание отвлек на себя Фероуз. Мне сложно передать атмосферу словами, но она буквально наполнялась преданностью и верностью. При этом от самого Фероуза не исходило никаких властных стремлений и абсолютно никакого высокомерия. Он считал себя равным окружавшим его людям, он даже считал себя равным мне, стоявшему перед ним со связанными руками, в то время как все остальные будто считали себя его слугами. Уж не знаю, почему у меня сложилось такое впечатление, но, как выяснилось чуть позже, оно не было ошибочным.
Руки развязали сразу, дали стул и даже предложили поесть. Это обескураживало и настораживало. Никто не форсировал событий. Это начиналось как самый странный допрос в моей богатой на события жизни. Фероуз долго смотрел на меня, пока я опустошал контейнер с едой, после чего сказал, что знает меня. Это и неудивительно, ведь если бы он меня не знал, то откуда бы ему было известно о нашем прибытии. Я, конечно, попытался отнекиваться, отрицая все, в чем меня могли обвинить. Но он только улыбался и кивал, а потом выложил все, как есть на самом деле. Все, вплоть до мельчайших деталей, как то способы получения мною засекреченной информации, той, которой еще только предстояло утечь в сеть, ход моих поисков и внезапное обнаружения его местоположения здесь, на Сириусе. «Не стоит лгать человеку, о чьей степени осведомленности вы не знаете, это может поставить вас в неловкую ситуацию» так он сказал. И, справедливости ради, это меня порядком смутило, хоть я и не был особо чувствительным к таким вот моментам. Одна истина уяснилась тогда совершенно точно с этим человеком нужно быть осторожным. Мне оставалось лишь признаться и все рассказать. Как ни странно, он ответил, что полностью меня понимает, но, к моему сожалению, не сможет помочь мне с моей работой. Веселый малый! Я ответил, что уже успел это понять и теперь готов доложить о собственной неудаче по приезду. Он же ответил, что с радостью отпустит меня и моих друзей восвояси, но прежде расскажет мне то, что, по его мнению, я заслуживаю знать. И он рассказал, навсегда изменив мою жизнь. Уж не знаю, чем это я удостоился подобного отношения. В собственных глазах в тот момент я был вполне достоин нескольких грамм свинца.
Все знают, с чего началась война. Даже самый маленький школьник к моменту своего первого урока по истории уже хорошо знаком с событиями, ставшими легендой, о том, как сорок человек отдали свои жизни во имя добра и мира, как безжалостно они были убиты на Орионе, и как отважно сражались земные солдаты, чтобы их смерть не осталась безнаказанной. По его словам, все было не так красиво. Фероуз снова напомнил, как состоялся первый контакт, как мы начали получать те самые Дары Богов, как начали появляться технологии, описанные в книгах писателями-фантастами, как все испытывали чувство эйфории, как постепенно закрывалась информация, как сужался круг посвящённых, как все меньше и меньше сведений доходило до обычных людей. По его словам, сорок человек, отправленных на Орион, были обречены на гибель. Их принесли в жертву в угоду перспектив, непонятных многим. Правительство, эти пять человек, они владели ситуацией с самого первого дня, еще до того, как референдум наделил их полномочиями, они уже начали осуществлять свой зловещий план по уничтожению Ориона, а вместе с ним и всякой альтернативы самим себе. Он сказал, что они знали о той участи, которая постигнет мирную экспедицию на Орион, знали с самого первого дня. Я, конечно, просто не мог тогда в это поверить, но он словно и не ждал этого. Он понимал, что посеял зерно сомнения, не пытаясь при этом форсировать мое восприятие вновь открытой действительности. Да и как я мог поверить в это, если до того момента даже никогда не задумывался о такой вот возможности? Я обычный человек, если брать в глобальном плане. А обычный человек в сегодняшнем мире не будет ставить под сомнение авторитет и состоятельность того правительства, которое защитило его от ужасного врага, которое дало ему спокойную жизнь, перспективы и многие другие блага, в которых этот самый обычный человек нуждается как в воздухе. Он рассказывал все подробности, словно не обращая никакого внимания на воздвигнутую моим сознанием стену отрицания, даже не пытаясь ее пробить, будто знал, что эта стена покрошится сама собой, когда его слова преодолеют барьер отрицания. В конечном итоге я спросил, на чем основана его теория, какие у него есть доказательства, чтобы я не принял его за сумасшедшего после всего услышанного. Ответ его до сих пор сидит в моей голове. Сперва он сказал, что если я не готов верить, то никакие доказательства не помогут мне в этом. А потом ответил, что он был в числе тех сорока людей, что он был самым молодым членом той экспедиции, и что он есть единственный выживший там, на Орионе. В это поверить было просто невозможно, потому как все совершенно точно знали эту историю, уже долгие годы. Мирная экспедиция, собранная из добровольцев, включавших в себя ученых биологов, историков, физиков и химиков была жестоко уничтожена местным искусственным интеллектом при попытке вступить с ним в контакт. Если даже гипотетически предположить, что Фероуз был там, среди тех сорока, ведь он подходил по возрасту и прочим характеристикам, то, как его чудесное спасение осталось незамеченным прессой? Он лишь добродушно рассмеялся, сказав, что мне нужно переварить услышанное, и что завтра я получу доказательства, которых так сильно желаю.