Эту ночь я провел не в бетонном коробе без кровати и света, с одиноким толчком в углу, а во вполне комфортабельной комнате, с принудительной вентиляцией, приятным люминесцентным освещением, и холодильником с едой. Не знаю, повезло ли так же влюбленной парочке моих друзей, но, не беспокоившись теперь об их жизнях, я предположил, что они перенесут все тяготы заключения. За всю ночь я спал не больше часа, мысли не давали сомкнуть глаз. Зачем все это? Зачем Фероузу понадобилось посвящать меня в эти тайны, казавшиеся тогда совершенно безумными? Наверняка он хотел переманить меня на свою сторону, использовать в своих целях. Эти мысли практически полностью вытеснили размышления о том, правду ли он говорил. Теперь все сказанное им казалось абсолютным бредом, я даже не допускал обратного. Единственное, что волновало меня, так это то, какой был план у Фероуза на меня.
Счет времени здесь, в подземелье на Сириусе терялся сразу после того, как ты переставал отсчитывать секунды в своем уме. За все время пребывания в бункере я не увидел ни одних настенных часов. Позже я задал этот вопрос Фероузу, на что он в свойственной себе манере ответил ровно настолько, насколько нужно было для того, чтобы заставить мой разум гадать в поисках скрытого смысла. Ты бессмертен, если не сверяешь свою жизнь с часами. Если меня заперли в комнате вечером, то, пожалуй, дверь открылась только утром. Двое вооруженных конвоиров без лишних слов провели меня по узким коридорам и лестничным маршам до небольшой галереи, в которой уже ожидали окончательно пришедший в чувства Арес и Джина. Меня поразило, что они были рады видеть меня тогда, я не мог ответить им взаимностью. После краткой беседы стало ясно, что их в свои тайны Фероуз не посвящал. И снова я угодил в замешательство. Почему он поступил так? Почему именно я? Каковы были его мотивы? Стоило ли мне делиться всем этим со спутниками? Ответ пришел сам собой. За стеклянной стеной включился яркий свет. Внизу, за стеклом, возле металлического стола, стоял Фероуз, облаченный во врачебный халат. Рядом с ним была девушка, которую я уже видел в его кабинете днем ранее. Она настраивала внушительных размеров и, очевидно, возраста, медицинского робота, какими уже несколько лет не пользовались на Земле. Этот же, судя по внешнему виду, был вполне функционален и ухожен. Фероуз отдернул простыню, закрывавшую что-то на столе, и нам предстало изувеченное тело очевидно убитого человека. Труп был довольно свежий. Не буду описывать все детали происходившего далее, скажу лишь, что Фероуз со своей ассистенткой совершали ужасный, мерзкий акт осквернения. Они вместе с роботом делали операцию по пересадке изувеченных органов трупа, замене их на новые, хранившиеся тут же в морозильной камере. Мы втроем смотрели за происходящим, словно завороженные на протяжении нескольких часов, не произнося ни слова. Что-то странное было в царившем внизу безумии, что-то дикое и тошнотворное, но, между тем, притягательное и необъяснимое. Они оперировали труп, будто это был живой человек. Спустя пару часов все завершилось, Фероуз вытер руки, извлек из кармана какой-то округлый небольшой предмет на подобии ингалятора и, вставив его одним концом в рот прооперированному трупу, нажал на кнопку. От неожиданности Джина, сидевшая рядом, вскочила на ноги, а Арес выругался. Это было все, что мы успели сделать, прежде чем свет за стеклом снова погас. Он ожил, в этом не было ни малейшего сомнения. Его грудь поднялась, делая глубокий вдох, и он резко выпрямился на столе, будто пробудившись от кошмарного сна. Это было невозможно, но это был факт. Фероуз оживил мертвеца.
День 5
Не знаю, сколько осталось времени. Похоже, эти люди, наконец, осознали бессмысленность подобного времяпровождения. Им от меня ничего не добиться. Этот момент должен был наступить рано или поздно. Не потому что я такой стойкий, а потому что я понятия не имею, где сейчас может быть Арес вместе с тем, что им так нужно. Я спал прошлой ночью, впервые за не помню уже сколько дней. Спал как младенец, и даже боль, которая расходится от ноги по всему телу и доходит до самой макушки, ее как будто и не было. Я уже ничего не чувствую, ни голода, ни жажды, ни боли. Видимо, конец близок. Несколько раз я уже испытывал нечто подобное, но тогда все происходило настолько быстро, что разум просто не успевал прибегнуть к отчаянию или сожалению. Здесь же, за эти дни я вдоволь насладился этими чувствами. Но теперь уже все, назад пути нет. Надежды на спасение не было с самой первой минуты, да, пожалуй, еще раньше, с самого первого дня на Сириусе. Это был билет в один конец, как я и хотел. Забавно, но еще пару дней назад я пожелал бы отмотать пленку на тот день, когда получил информацию о Фероузе. Это все страх, без сомнений. Сейчас его уже нет. Я иногда стараюсь отыскать хоть что-то, способное удержать меня здесь, способное заставить меня бороться и надеяться, но внутри будто бы опустело. Нет ничего.
День 5
Не знаю, сколько осталось времени. Похоже, эти люди, наконец, осознали бессмысленность подобного времяпровождения. Им от меня ничего не добиться. Этот момент должен был наступить рано или поздно. Не потому что я такой стойкий, а потому что я понятия не имею, где сейчас может быть Арес вместе с тем, что им так нужно. Я спал прошлой ночью, впервые за не помню уже сколько дней. Спал как младенец, и даже боль, которая расходится от ноги по всему телу и доходит до самой макушки, ее как будто и не было. Я уже ничего не чувствую, ни голода, ни жажды, ни боли. Видимо, конец близок. Несколько раз я уже испытывал нечто подобное, но тогда все происходило настолько быстро, что разум просто не успевал прибегнуть к отчаянию или сожалению. Здесь же, за эти дни я вдоволь насладился этими чувствами. Но теперь уже все, назад пути нет. Надежды на спасение не было с самой первой минуты, да, пожалуй, еще раньше, с самого первого дня на Сириусе. Это был билет в один конец, как я и хотел. Забавно, но еще пару дней назад я пожелал бы отмотать пленку на тот день, когда получил информацию о Фероузе. Это все страх, без сомнений. Сейчас его уже нет. Я иногда стараюсь отыскать хоть что-то, способное удержать меня здесь, способное заставить меня бороться и надеяться, но внутри будто бы опустело. Нет ничего.
Я помню тот день, когда Эстебан оживил мертвеца. Это был парнишка лет двадцати, один из его последователей. Поразительно, как они все шли за ним. Если бы к тому моменту я вот уже несколько лет не был законным атеистом, то невольно подумал бы о каких-то небесных промыслах во всем этом. Сложно описать, но все, окружавшие его люди готовы были отдать за него свои жизни. При этом сам Фероуз не производил впечатление проповедника, не был помешан на религии, как его описывали власти. За все те дни я услышал только пару слов по этому вопросу, и больше он к нему не возвращался. Никогда прежде я не сталкивался с таким вот влиянием на людей.
В тот день меня снова привели к нему, одного. И, надо заметить, я был уже далеко не так уверен в том, что он лгал. И он это прекрасно понимал. Но, что меня восхитило, не промолвил ни слова о моем неверии, хотя мог бы порядком позлорадствовать и выставить меня глупцом в моих собственных глазах. Он продолжил свой рассказ, поведав, как прибыл на Орион, как все были воодушевлены предстоящей встречей, ожидали теплого приема. Как, приземлившись в порту, увидели ее. Я прежде уже слышал много баек на эту тему, в частности, об этом иногда упоминал Арес, когда после очередного стакана пускался в не самые любимые воспоминания. Но до этого момента это казалось именно сказкой, обросшей подробностями при передаче из уст в уста. Смысл в том, будто бы тот самый искусственный интеллект, вошедший в контакт с Землей, наладивший коммуникацию и передачу данных, по сути давший все то, чем так гордится наша планета, всякий раз представал человеку в виде девушки. Фероуз подтвердил эти слухи. Он рассказал, как она пришла к ним в порт сразу после их высадки, как спросила, зачем они прибыли, ведь она много раз предупреждала о последствиях. Конечно, никто из них не понял, о чем идет речь. Понимание так и не пришло до самого конца. Эстебан рассказывал, как все услышали приглушенный шум, постепенно ставший оглушительным, как из-за здания с двух сторон показались огромные темные силуэты, как девушка повернулась к ним спиной и ушла, не промолвив больше ни слова, и как мир вокруг него вспыхнул адским пламенем. Помню, как при этих словах его голос дрожал, хоть и прошло уже столько лет. В тот момент я и понял, что он не лжет. На мой вопрос о том, как же ему удалось выжить, он ответил, что, видимо, судьба не обделила его везением. И снова эта вездесущая судьба, будто преследующая меня всю жизнь. Он сказал, что словно провалился под землю и был заперт в подобии металлического короба, пока наверху пламя пожирало всех его спутников. Затем он услышал женский голос в своей голове. Она просила его подождать и не шуметь, иначе он тоже отправится за друзьями. Когда бойня, а точнее, истребление наверху завершилось, крышка короба исчезла, и он вышел на поверхность, где ничто не напоминало больше о присутствии четырех десятков человек. Ничто, кроме липкой массы на раскаленном металлическом полу, к которой прилипала подошва ботинок. Он так точно описывал свои ощущения в тот момент, что я испытал новый рвотный позыв, как и он тогда, стоя на останках коллег и друзей. Фероуз увидел женщину, говорившую с ним, она стояла по другую сторону посадочного плато, но ее голос звучал у него в голове, будто она была совсем рядом. Такая же белая и почти прозрачная, как и встречавшая их девушка, созданная по образу и подобию своих творцов. Он снова не стал вдаваться в подробности, рассказывая о том, как именно ему удалось выбраться оттуда, да это уже и не было столь важно. Сказал лишь, что спасшая его женщина, по ее словам, была одной из последних жительниц Ориона. Пока она была жива, существовал сдерживающий фактор, но скоро должно было настать ее время, и искусственный интеллект обрел бы абсолютную свободу, действуя дальше по заложенной в него инструкции, а именно любое проникновение в систему Ориона расценивать как угрозу хранившимся здесь данным. Чем все это обернулось для «миролюбивых» землян мы с тобой уже знаем. Правительство знало об этом изначально. Та женщина помогла Фероузу покинуть планету, при условии, что он отправится не один. Она взяла с него слово, что он возьмет с собой ее дочь, последнюю жительницу Ориона, совсем еще маленькое создание, которое по земным понятиям воспроизводства даже еще не должно было родиться. Вместе с девочкой она дала ему знания, которые, по мнению правительства, ему вовсе не были нужны. Она дала ему полное понимание жизни, ее устройство, объяснила ее цену и ее неприкосновенность. То, на чем зиждилась вымершая цивилизация. Пазл в моей голове сложился мгновенно. Фероуз покинул планету с девочкой, которую обещал растить и охранять, возле него я видел лишь одну девушку, подходившую по возрасту. Что-то в ней меня заинтересовало с самой первой секунды. Не могу объяснить, но во многом это из-за отсутствия в ее взгляде покорности и слепой преданности. Она не была похожа на других приспешников Фероуза, которые, как позже выяснилось, все до единого искренне считали себя его должниками, при том, что сам он никогда не требовал возврата «долга». Эстебан заметил, что я разгадал эту загадку. Он был доволен моей проницательностью и тем, как выстроенная в моем подсознании стена стремительно рушилась под напором нахлынувшего понимания. Девушку звали Эстель, он назвал ее так в честь своей матери. С виду она ничем не отличалась от обычных людей, разве что ее глаза были какие-то слишком светлые, слишком неестественные.