На кафедре топографической анатомии мы планировали изучение оперативных доступов к боталлову протоку. Мой шеф Александр Владимирович Тихонович настоятельно советовал: «Для подготовки к такой операции тебе нужен консультант из Москвы». Это предложение поддержал и отец. Так я попал в 1-й Московский медицинский институт к заведующему кафедрой оперативной хирургии и топографической анатомии профессору В. В. Кованову.
Большую Пироговскую улицу и переулок, в котором стоял памятник А. И. Абрикосову, нашел быстро. Открыл массивную дверь в старинное здание. В нем, согласно вывескам, располагались кафедры патологической анатомии, топографической анатомии и оперативной хирургии, судебной медицины.
К Владимиру Васильевичу Кованову я приехал с одним только кратким письмом от A. B. Тихоновича без телефонных звонков и какой-либо предварительной договоренности. Пока я, волнуясь, ждал приезда профессора, осмотрел в коридоре многочисленные стенды и почувствовал столичный уровень науки. Владимир Васильевич быстро принял меня, одобрил анатомо-экспериментальные старания и предложил продолжить работу совместно с аспиранткой кафедры Наташей Добровой (позже профессор Наталья Борисовна Доброва работала в Научном центре сердечно-сосудистой хирургии им. А. Н. Бакулева). Вскоре экспериментальная часть начатой в Ярославле работы была завершена, а ее результаты опубликованы.
Осенью 1948 года состоялась встреча врачей, окончивших Ярославский медицинский институт в 19451948 годах.
Операции на боталловом протоке
В июне 1949 года в больницу им. Н. В. Соловьева из городской детской больницы в довольно тяжелом состоянии была переведена 14-летняя девочка с диагнозом незаращения боталлова протока, осложненного септическим эндартериитом. После консилиума с участием главного врача больницы Николая Михайловича Крашенинникова, который руководил больницей с 1943 по 1952 год, было решено больную оперировать. Способствовало такому решению успешное ушивание колото-резаной раны сердца, которое мне незадолго до этого удалось сделать у молодого парня Соколова во время дежурства. Однако за день до назначенной операции состояние девочки резко ухудшилось, и она умерла. На вскрытии диагноз подтвердился, а полученный патолого-анатомический препарат был широко демонстрирован. Всем стало ясно, что таких больных необходимо оперировать раньше.
2 июля 1949 года в Ярославской городской клинической больнице им. Н. В. Соловьева 8-летней Тамаре под масочным эфирным наркозом в сочетании с местной анестезией была успешно сделана операция двойной перевязки открытого боталлова протока. Больную перевели в палату. Убедившись в благополучном состоянии девочки, я вскочил в трамвай и поехал к Александру Владимировичу Тихоновичу. Ведь именно он активно поддержал небезопасную инициативу своего молодого ассистента, направил меня к Кованову и дал ряд разумных советов. В связи с этим было важно, чтобы он узнал об операции и всех ее деталях именно от меня.
Только сам поменьше рассказывай об операции и не вздумай где-нибудь хвастаться успехом, сказал старый профессор. Пусть это делают другие. Понял?
Понял, Александр Владимирович, большое спасибо за все!
Мудрому совету старого интеллигентного хирурга я стараюсь следовать всю жизнь и понимаю, как это правильно и важно со многих позиций.
Мать Тамары работала кондуктором на трамвайном маршруте, который пересекал почти весь город и проходил мимо больницы имени Н. В. Соловьева и областной больницы. Как разговорчивая женщина, она играла роль надежного средства массовой информации. Об успехах хирургии быстро узнал весь город. Вскоре было сделано несколько аналогичных операций на боталловом протоке. Они оказались пионерскими хирургическими вмешательствами по поводу врожденного порока сердца в стране.
Наша первая пациентка Тамара была представлена на научной сессии Института хирургии им. A. B. Вишневского АМН СССР по ходу моего доклада о хирургической анатомии боталлова протока в Москве 14 ноября 1949 года. Сессия была посвящена памяти Александра Васильевича Вишневского в связи с годовщиной его смерти.
После доклада и демонстрации ко мне подходили многие хирурги, завязывались разговоры и знакомства. Больше других я запомнил A. C. Харнаса и В. М. Сергеева, с которыми затем был дружен многие годы.
На тему диагностики и хирургического лечения незаращения боталлова протока мною была подготовлена в черновом виде докторская диссертация. Однако визит к лидеру советской кардиохирургии А. Н. Бакулеву не дал оснований для оптимизма. Причинами, как я понял, были моя молодость, работа на периферии, отсутствие входившей в практику ангиографии и, наконец, подготовка самим Александром Николаевичем руководства по хирургии врожденных пороков сердца. От дальнейшего продвижения этой работы как диссертационной я отказался и ограничился итоговой статьей, которая открывала раздел оригинальных исследований в третьем номере престижного журнала «Клиническая медицина» за 1952 год.
На тему диагностики и хирургического лечения незаращения боталлова протока мною была подготовлена в черновом виде докторская диссертация. Однако визит к лидеру советской кардиохирургии А. Н. Бакулеву не дал оснований для оптимизма. Причинами, как я понял, были моя молодость, работа на периферии, отсутствие входившей в практику ангиографии и, наконец, подготовка самим Александром Николаевичем руководства по хирургии врожденных пороков сердца. От дальнейшего продвижения этой работы как диссертационной я отказался и ограничился итоговой статьей, которая открывала раздел оригинальных исследований в третьем номере престижного журнала «Клиническая медицина» за 1952 год.
Кафедра госпитальной хирургии
В 1948 году я по-доброму расстался с основной должностью ассистента на кафедре топографической анатомии. Александр Владимирович Тихонович считал закономерным мое желание полностью перейти в клинику на освободившуюся должность ассистента кафедры госпитальной хирургии на базе областной больницы. Заведовал кафедрой мой отец.
Работа ассистента в областной больнице сочеталась с многочисленными дежурствами и большим числом экстренных операций. Во время дежурства мне пришлось оперировать по поводу острого аппендицита свою родную младшую сестру. Нередко вечером и ближе к ночи производили даже плановые операции, которые не было возможности сделать днем. В качестве помощников широко привлекали студентов членов научного кружка.
Врачи областной больницы часто вылетали в районы области самолётами санитарной авиации. Я был в числе активных бортхирургов, которые охотно консультировали и оперировали в городских и районных больницах области. Это были Брейтово, Некоуз, Большое Село, Углич, Пошехонье, Арефино, Песочное, Владычное, Кукобой, Давыдково, Пречистое, Данилов, Норское. Некоторые районы были, конечно, любимыми. Там работали хорошо знакомые, симпатичные врачи и операционные сестры, было удобно оперировать, радушно встречали, принимали и провожали. Для меня такими районами были Любимский, Мышкинский и Тутаевский.
В Любиме было хирургическое отделение, которым руководил наш бывший студент-фронтовик Михаил Сергеевич Сковородкин. Теперь его сын занимает мою бывшую должность заведует хирургическим отделением Больничного городка в Рыбинске. В Мышкине работал типичный земский врач и хирург высокой квалификации Д. Л. Соколов. У него была изобретательская жилка, и он сделал из деревянных брусков и фанеры удобный дополнительный инструментальный столик. При операциях на брюшной стенке и в брюшной полости этот столик ставили над тазом и бедрами больного, а затем накрывали простынями. Операционные сестры и хирурги считали столик Соколова очень удобным, и мы в Рыбинске широко пользовались им.
В Тутаеве (это районный центр в 3540 км от Ярославля) нам вместе с моей бывшей студенткой Олей Колчиной (Ольга Вениаминовна Неклюдова, недавно скончалась в Ярославле) удалось с успехом сделать под местной анестезией экстренную резекцию желудка у совершенно обескровленного больного с язвенной болезнью. Помогала отличная операционная сестра тутаевской больницы, а кровь для прямого переливания дали дежурный терапевт и две палатные сестры.
За время работы под началом отца я хорошо прочувствовал преимущества и еще лучше недостатки «семейственности», с которой в здравоохранении и медицине партийные и административные органы в то время развертывали активную и непримиримую борьбу. Она происходила на фоне поощрения потомственных династий шахтеров, сталеваров, трактористов, ткачих и других рабочих профессий. Однако в среде врачей семейственность считалась недопустимой. Ситуация особенно обострилась после нашумевшей статьи в газете «Медицинский работник» о вредной семейственности в Институте хирургии Академии медицинских наук СССР, где работали вместе отец и сын выдающиеся хирурги Александр Васильевич и Александр Александрович Вишневские.
Агрессивная кампания борьбы с семейственностью привела многих врачей, находившихся в родственных связях, к своеобразному изменению поведения и менталитета. Так, я старался не подчеркивать значение отца в моем развитии. В присутствии других не пользовался его советами и консультациями. Воздерживался от ассистенции ему на операциях. Иногда не ставил в докладах и статьях гриф с его фамилией. Изменение менталитета оказалось чрезвычайно стойким. Лишь спустя десятилетия я внятно ощутил особенности своего поведения и порочную недооценку роли отца во всем, что было успешного в последующие годы. Полагаю, что такое просветление среди моих коллег детей одной эпохи совсем не редкость.