Но в данном случае в данном случае можно «заломить» процент и повыше с учетом сопутствующих обстоятельств, о которых ниже! Мне кажется, что нам следует остричь этих «барашков» основательнее: два миллиона на двух едоков это слишком жирно!
Как бы ни сиял Концов от слов «Нумизмата», намёк на «сопутствующие обстоятельства» не прошёл мимо его ушей. Он вдруг почувствовал, что «сопутствующие обстоятельства» имеют все основания материализоваться в виде «третьего лишнего».
По напряжённому лицу Концова острым умом спекулянта и ростовщика «Нумизмат» сразу же догадался о направлении мыслей своего визави.
Да-да, Павел Андреич: нам с Вами не обойтись без связующего звена! Без третьего! Но только это совсем не «третий лишний!»
Кольцов вздрогнул: старик будто читал его мысли. Хотя всё обстояло значительно проще: Павел Андреич ещё не научился скрывать коммерческий интерес. Поэтому все его финансовые переживания крупными буквами прописывались у него на лице. Такому маститому коммерсанту, как «Нумизмат», изрядно поднаторевшему в работе с клиентурой по части физиономистики, не составило труда угадать ход мыслей капитана.
Кто-то ведь должен привести Кобылевского ко мне не так ли, Павел Андреич?
«Нумизмат» улыбался вроде бы добродушно и даже ласково, но в улыбке его явно чувствовалась снисходительность «морского волка от коммерции» к начинающему предпринимателю.
Сами Вы сделать этого не можете, ибо никогда прежде не были замечены ни в торговых операциях, ни в общении с коммерсантами. Вы больше специализировались не на преумножении капитала, а на его как бы это помягче сказать?..
«Помягче сказать» не получилось, и «Нумизмату», в нарушение логики, пришлось неуклюже перескочить через неприятную тему.
Вот Поэтому Кобылевский к Вам по вопросам чисто коммерческого свойства никогда и не обратится. Но он вполне может обратиться к одному Вашему коллеге
К кому это?
Концов насторожился: мало того, что делить придётся на троих, так ещё этот третий его сослуживец!
Платон Иваныч улыбнулся.
Успокойтесь, Павел Андреич: человек этот Вам лично знаком. И во всех отношениях уж я-то знаю! он является человеком исключительно надёжным!
Не тяните, Платон Иваныч!
Это Микки. Михаил Николаевич.
Капитан вздохнул с облегчением.
Один-ноль в Вашу пользу, Платон Иваныч: мне бы самому догадаться! Конечно же Михаил Николаевич, Ваш подельник
Лучше: компаньон! улыбнулся «Нумизмат». Причём компаньон, лучше которого и не надо! Не огорчайтесь, Павел Андреич: Вашей доли штабс-капитан не тронет свою заработает!
Будем надеяться, не слишком оптимистично покривил щекой Концов. Он взял со столика фуражку и уже повернулся к двери, как Платон Иваныч вспомнил ещё что-то важное.
Да, Павел Андреич, вот ещё, что: не лезьте к командующему ни со своей кандидатурой, ни с кандидатурой Михаила Николаевича. Я имею в виду даже не его вполне логичный вопрос, с чего это Вам взбрело в голову предлагать генералу свои коммерческие услуги. Уверяю Вас: Вадим Зиновьич и не позднее, как сегодня вечером сам обратится к штабс-капитану за содействием. Ну, желаю здравствовать!
Огорчённый тем, что получение денег затягивается, а в процесс вовлекаются лишние «дольщики», Концов молча подошёл к двери. Уже занося сапог над порогом, он обернулся. Он не был «Гамлетом по жизни» но не одному же Гамлету вопросы бытия. Вот и его мучил вопрос. Мучил и рвался наружу. Капитан недолго сопротивлялся ему: в вопросах личной выгоды нет места щепетильности.
Чтобы поставить все точки над «i» Сколько Вы намереваетесь взять с Кобылевского и Криппса? Только честно?
Честно? усмехнулся «Нумизмат». Ну, что ж Вы прямо спросили я прямо отвечу: тыщ двести не меньше!
Концов нервно засопел.
Тыщ двести? Так вот: я в половине!
«Нумизмат» рассмеялся.
Как это по-русски, Павел Андреич! Я имею в виду шкуру неубитого медведя.
Концов надулся.
Я не шучу, Платон Иваныч: идея-то моя!
До её реализации ещё дожить надо, вздохнул «Нумизмат». Ладно, это я так Не беспокойтесь, Павел Андреич: «будет Вам и дудка, будет и свисток!» Не обижу! Я своих компаньонов не обманываю! Контрагентов да: это практика бизнеса! А компаньонов, как говорится «ни в жисть»!
Успокоившись лишь частично обещание «не обидеть» было не вполне конкретным Павел Андреич нахлобучил фуражку на голову и вышел. Находясь в расстроенных чувствах, он всё же не забыл данного им слова и галантно простился с Наташей, на прощание даже поцеловав ей руку.
Что это с ним, Платон?!
Наташа щедро поделилась изумлением с «мужем невенчанным».
Кажется, Павел Андреич постепенно научается жизни
???
От более подробных объяснений Платон Иваныч воздержался. А по загадочно усмехающемуся его лицу невозможно было определить, шутит ли он или всерьёз
Глава пятая
Подло обманутый Аксиньей, которую он без должных к тому оснований почитал образцом добродетели, Семён Васильич оказался не менее подло обманут вторично: от него бежали Хряк и Дьявол. Бежали предательски, тайком оставив посты и вверенные части. Бежали вместе с тем добром, обретением которого пан атаман собирался залечить нанесённую Аксиньей душевно-финансовую рану. А ведь он уже и приказы заготовил: один о проведении комплексной ревизии, второй о расстреле «казнокрадов». И вдруг такая подлость!
Когда отправленные с приказами нарочные с ближайшей станции по телеграфу связались с атаманом, того от полученных известий едва не хватил удар. Он понял, что теперь уже мог без оговорок именовать своё имущественное положение русскими для большей выразительности словами: «остался с голой жопой»!
После нескольких дней «посыпания головы пеплом» в форме горилочных возлияний атаман попытался вторично объявить «сбор средств от благодарного населения». Но «конъюнктура» изменилась и радикальным образом. С трудом собрав небольшую банду из остатков, мягко говоря, войска, Семён Васильич вдруг понял, что дохода не предвидится. Не с чего ему было образоваться, доходу-то. Нечего было собирать. Всё уже было собрано и не по одному разу. И «благодарное население» уже было просто не в состоянии «благодарить» своих «заступничков».
В связи с этой мыслью Семёну Васильичу не мог не вспомниться Бонапарт, вынужденный отступать уже «оприходованной» дорогой. И не меньше, чем тому Бонапарту, ему стало грустно и пакостно. Одна только мысль беспрерывно терзала отныне его исстрадавшуюся душу: как снискать хлеб насущный? Имелись в виду, разумеется, не жалкие ручейки вспомоществования от прижимистых «спонсоров», а ценности нетленные, вечные: золото, камни, валюта!
Но таковых получением уже не предвиделось. И пришлось Семен Васильичу, наступив на горло остаткам гордости, «взяться за старое»: в очередной раз предложить свои услуги проклятой шляхте, ненавидимой им едва ли не больше москалей! Проще говоря стать поставщиком сведений, интересующих Второй разведывательный отдел штаба Генерального.
Полковник Свинцицкий, небезосновательно переиначенный Семён Васильичем в «Свиницкого», как рачительный хозяин, от предложенных услуг не отказался: в разведывательном хозяйстве всё сгодится. Тем более что в воздухе всё сильнее пахло порохом: назревало решающее столкновение с «московитами».
В первую очередь, нас, конечно, интересует западное направление точнее, Белая Русь!
Свинцицкий приступил к делу без каких бы то ни было лирических отступлений. Он и не собирался щадить уязвлённое самолюбие вождя борцов за «незалежную».
Это сейчас наиболее опасное направление для нашего государства. Здесь мы имеем кое-каких информаторов в лице господ Свинкова и Павлуновского. Их информация, конечно не ахти, какая ценная, но как говорят русские, на безрыбье и гусь свинья.
Полковник сделал небольшой глоток из стакана с минеральной водой. По причине бурно проведённой молодсти печень его давно уже годилась лишь на роль анатомического экспоната Кунсткамеры или музея наследия алкоголизма.
Однако и юго-западное направление представляет для нас немалый интерес. Посему не буду скрывать от пана Директора, что, если уж он не в состоянии теперь оказывать нам помощь более действенную, то мы готовы принять от него и услуги другого рода! Я имею в виду сведения о Красной Армии, которыми наверняка располагает пан Директор.
Не скрывая насмешки, Свинцицкий глядел сверху вниз на Семён Васильича. Эти минуты для атамана были, наверно, самыми тяжёлыми после «фармазона» Аксиньи за последние месяцы. Унижение было нестерпимым и всё же атаман терпел. В такие минуты ковёр, которым был устелен пол кабинета Свинцицкого, покрывался тонким слоем белого налёта от стёршихся зубов Семён Васильича.