Увольняйся сам, не жди, убеждал старый друг, я сделаю все, что в моих силах.
Ну а самое главное начали восстанавливаться отношения с Леной. Короче, и без Немца в голове Долинской мысли толпились, сталкивались друг с другом и разлетались в стороны.
И все же, какой помощи он от меня хотел, но не сказал?
Свобода и наружка
Под утро сквозь сон мне послышалось, будто дверь в хату открылась. Быть такого не могло, а потому я решил не делать резких движений, а медленно повернулся на спину и приоткрыл глаза. Попкари с помощью одного из казахов-расхитителей выводили из камеры Федора. Точнее, выносили. Федор был мертв голова его безжизненно болталась в стороны, ноги волочились по полу. Я было приподнялся, но тут ко мне подскочил второй казах и на безупречном русском сказал негромко:
Лицо к стене!
Ты, ебанный урюк, как с вором раз начал я и вдруг все понял, замолчал и отвернулся.
Сразу после подъема камеру начали разбрасывать по этажам и отсекам. Меня вывели в стакан и забыли там. Даже хавку я принимал в стакане. Уже поздно вечером в наручниках вывели за ворота и посадили в серую «Волгу». В этот раз поехали во всем известное, правда, только снаружи, здание к центральному входу. Еще на Силикатном я отчетливо понял, что Федор для меня живее всех живых, и только так я смогу спастись сам. Вопросов я никаких, конечно же, не задавал не любят они этого, зато шутил да извинялся за исходящий от меня камерный запах. Они, впрочем, тоже не проронили ни слова. Два черта в зеленой форме отвели меня в комнату без окон и ушли, оставив дверь открытой. Не помню, сколько я там просидел, так как задремал. То есть сначала я имитировал здоровый сон человека с неотягощенной грехами совестью, но вошел в роль и действительно отключился. Разбудили меня двое из тех, что инструктировали на заводе, а белесого штымпа с ними уже не было. Разговор они вели какой-то странный, вокруг да около. Я дождался момента и небрежно вбросил фразу о том, что если товарищи считают, что я недоработал, то я готов довести тему до конца, но «Музыку», пожалуйста, уберите нахер он только нервирует. Я, говорю, без него Федора разделаю как бог черепаху. Я уже знаю, какие нити нужно потянуть. Говорил я взволнованно и искренне. Чекисты немного растерялись, но справились. «Спасибо, говорят, будем иметь в виду». К сожалению, задержанный приболел у него случился гипертонический криз.
Так поправится! отвечаю с комсомольским оптимизмом. Он говорил, что войну пережил, закален как сталь и здоров как слон. И тут же стал разводить шнягу, что собираюсь уехать и, если сильно нужен, то чем скорее, тем лучше.
Начальники ушли и вернулись минут через сорок с каким-то седым и сухощавым, похожим на заядлого морфиниста. Притащили бумаги и начали пустые базары кто вам ближе всех на свете и тому подобное. Как я и предполагал, все закончилось подпиской о неразглашении. Затем любезно поинтересовались, есть ли у меня деньги на такси, попросили не покидать столицу в течение двух недель, и я вышел на площадь Дзержинского. Было четыре часа то ли ночи, то ли утра. Кажется, я их обыграл.
Мама, как всегда, ничего сразу не сказала, но этот мой выход в спортивных штанах и старой куртке на три дня, а главным образом, ни одного телефонного звонка, на нее подействовали нехорошо. У меня тоже на душе было гадко. «Надо что-то в жизни поменять», размышлял я, направляясь в воскресенье к Милке на Плющиху. Милка, конечно, больше друг, чем все остальное. Но и все остальное она тоже делает замечательно. Мы знакомы тыщу лет, и среди прочего она выполняет секретарские услуги я всем даю ее телефон как свой, и она любезно ведет специальную тетрадь, где записывает, кто меня искал, когда и зачем.
Санечка пришел! смеется она. Ой, и фрукты принес! Заходи-заходи. Тебя второй день Жорик какой-то ищет сегодня обещал снова позвонить.
Да хер с ним. Сначала массаж-хуяж.
Ой, Санечка, не хочется тебя печалить, но хуяжа больше не будет. Я, если честно, и за массаж-то не уверена
???
Я, походу, замуж собираюсь.
Милка! А как же я? Поматросила и бросила? А моя телефонная связь с этим бескрайним, полным опасностей миром?
Ладно тебе, осел! Порадовался бы лучше за тетку.
А кто потерпевший-то?
Вот же гад слово какое выбрал! Ашотик у меня. Личник мой, что с работы возит не помнишь, что ли?
???
Я, походу, замуж собираюсь.
Милка! А как же я? Поматросила и бросила? А моя телефонная связь с этим бескрайним, полным опасностей миром?
Ладно тебе, осел! Порадовался бы лучше за тетку.
А кто потерпевший-то?
Вот же гад слово какое выбрал! Ашотик у меня. Личник мой, что с работы возит не помнишь, что ли?
И я припомнил. Точно есть у нее «личник», таксист, что приезжает всегда без вызова к концу работы. Обычно они у метрдотелей ресторанных, но Милка парикмахерша модная плющиться в метро после работы не хочет. Ну Ашотик так Ашотик, только стало мне горько, грустно и обидно даже. Вот ведь у подружки перемены, волнения, ожидания, а у меня головняки да страхи
Мииил! Ну массаж-то забацай ну в последний раз.
И мнет она меня, а я бросил тетрадь на пол и читаю. Точно Похуйдым звонил дважды. Красивым почерком написано: «водить машину, чтоб он бухнуть мог». Два звонка от мамы. Еще какие-то неизвестные.
Мил. Вот тут помни. И вот тут
Ну не подонок???
Затащил я ее, конечно, в койку. Только, думаю, напрасно расстроил ее этим. Впрочем, пятьсот рублей «на свадьбу» вернули ей всегдашнее приподнятое настроение.
Мил. Я телефон твой давать больше не буду, но ты позаписывай еще хотя бы с месяц, а?
Сань! Ты ж до конца года заплатил! Я объясню Ашотику, что почем, скажу, что мы родственники с тобой. Ведь мы же родственники?
Все люди родственники, и Ашот нам брат родной!
Ты звонить-то будешь кому сегодня или нет? Уходить мне на кухню?
Пару звоночков только, извини.
Ушла Милка на кухню, а я принялся листать тетрадь эту, наткнулся на мой старый киевский роман с балериной Раиса мне еще полгода названивала. Разыскивала. И так мне отчего-то стало тоскливо. Наверное, мне следует уже жениться, детей родить.
Не шумите, сорванцы! скажет им утром супруга в цветастом фартуке. Папа собирается на работу.
Но что дальше представить никак не могу! Вижу, как в черно-белом кино солидный дяденька в круглых роговых очках, в двубортном драповом пальто надевает шляпу, берет в руку портфель с латунными застежками и выходит из дому. На работу, как и было сказано. У подъезда его само собой «Победа» ждет служебная и стукач за рулем. Вдруг оступился и бац! полетел на асфальт. Очки вправо, шляпа влево, а из портфеля карты, карты, карты россыпью Плотоядно улыбается шофер и, послюнявив, записывает что-то химическим карандашом в блокнотик. С неподдельным интересом смотрит постовой милиционер и дворничиха
Тьфу, бред какой! Наваждение. Не хочу я никакой работы. Не мое это.
Жорик, привет! Чего искал?
Сань, поминки же сегодня Рябина помер. Херачь сюда на моей машине поедем. А то я датый уже.
Что за Рябина?
Да, бля, Вор серьезный ты что. Измайловский законник. Ваш русский.
А где поминки-то?
Да там же в Измайлово кафе сняли, у меня адрес вот записан. Приезжай, Сань не проколи.
Вот, думаю, напоролся. Но затем раскинул мозгами надо поехать. Посижу, засвечусь, развеюсь, а то натуральный депрессняк какой-то надвигается. Да и неловко Похуйдым на меня доверенность написал, и я частенько эту кремовую шестерку у него одалживаю. Жорик, надо сказать, больше Вор, хоть и не коронованный, чем катала. Хотя сам не ворует, а, скорее, специалист по воровским организационным вопросам. Национальность его неопределима, вырос Жорик в большом плавильном котле тбилисском дворе. Нет южного языка, на котором он не стриг бы свободно! Я и сам неплохо понимаю грузинский и армянский, но где я и где великий Похуйдым? Однажды сидели мы с ним в «Арагви» и обмывали удачную игру с эстонцами, в которой шпилили в паре. Вдруг подходит к столу Вор воров авторитетнейший Усан и начинает ему что-то выговаривать, а Жорик горячо, многословно и убедительно оправдывается. И все бы хорошо, но я ни слова не понимаю! Это абсолютно точно не грузинский, не чеченский и не армянский!
Жорик, говорю, это ты на каком языке с Самим объяснялся?
А Жора смотрит расстроенный и ничего не понимает.
Не знаю, отвечает, отстань.
А мною Жорик давно изучен, и я вижу, что не врет. На самом деле не знает! Начал я его пытать да допрашивать. В конце концов, он припомнил, что Мирон-мамед тоже на этом языке говорит.
Так Мирон-то курд! говорю. Значит, ты по-курдски разговариваешь!