А вы видели такую, Илья Петрович?
Он кивнул.
Видел. В девяносто седьмом. Еще у себя, в Актюбинске. Невероятное зрелище. Она восходила бесшумно, но казалось, что я слышу грохот и гул. Ее звали Хейла Боппа.
Дети полезли в телефоны.
Что-то не очень, Илья Петрович, Димка показал фотографию.
Не очень. Много ты понимаешь. Сейчас Марс взойдет, смотреть будем.
Девочки поглядывали в сторону двери, за которой было тепло и светло.
Замерзли?
А еще что в небе бывает? спросила Юля вместо ответа.
Илья Петрович улыбнулся.
Я всегда мечтал увидеть вспышку Новой. Это самое красивое и яркое зрелище во всей вселенной, но пока еще ни одного на моем веку не случалось.
Катя откинула капюшон и глубокомысленно произнесла:
Да, рождение новой звезды это, наверное, очень красиво.
Илья Петрович снисходительно покачал головой.
Катенька, ну вообще-то это не рождение звезды, а ее смерть.
Катя недоуменно взглянула на него.
Тогда почему же ее называют новой?
Димка скомкал снежок, отправил в Егорова и получил такой же в ответ. Потом завизжали девчонки.
Так, а что, урок разве закончен?
Он посмотрел вверх. А небо и правда было скучным. Высоко между крыш мигал самолет. Забытый телескоп смотрел пустым глазом на редкие звезды.
Илья задремал по дороге, укрывшись отцовской курткой. Разбудила его внезапная тишина. Они стояли. За окошком поблескивал в свете фонаря снег на пустой улице. Дверь в их подъезд была распахнута, на кухне горел свет.
Илюш, отец тронул его за плечо. Илья, вставай. Нужно идти домой.
Заспанный Илья выбрался из машины. Шагнул к подъезду, вдруг остановился и обернулся.
А ты?
А я в другой раз, Илюш. Потом, отец прижал его к себе и шепнул на ухо. Я не плохой человек, Илья.
Он стоял, смотрел, как отъезжает машина. В подъезде слышался топот ног. Над головой мерцали тусклые городские звезды.
Дети убежали на край школьного двора. Юля возмущалась, отряхивалась, мальчишки были похожи на живых снеговиков. Катя стояла в сторонке и многозначительно поигрывала снежком. Урок давно закончен, пора по домам, но разве теперь загонишь?
Илья Петрович подошел к телескопу, заглянул. Небо было серой пленкой, под которой, он знал точно, скрывалась та невероятная россыпь звезд, которую отсюда не увидеть, как не увидеть отсюда Актюбинск и далекий восемьдесят седьмой.
Девчонки завизжали, засвистели, разлетаясь во все стороны, снежки. Живой снеговик с кашлем Димки и снежками в обеих руках пролетел мимо.
Илья Петрович, остановил его, поправил воротник и, подхватив одной рукой телескоп, побрел по тонкому снегу к зданию школы.
ФРАГМЕНТЫ
Ну, долго еще? Ира несла за спиной желтый рюкзачок, из которого выглядывали тряпичные уши зайца очень полезный в долгом пути груз. Заяц весил немного, даже вместе с рюкзаком, но большую часть пути нес его я вдобавок к двум здоровенным сумкам. В том, что среди заботливо уложенных теплых вещей, документов и походной еды таятся ее игрушки, я догадывался, но виду не подавал.
Почти пришли. Не успеешь сосчитать до ста, и мы на месте.
Ира вздохнула и принялась считать, изредка жульничая.
Обычно в октябре в город приходили дожди, но не в этом году. В высоком небе сияло, хоть и не грело, солнце, а по утрам на траве уже сверкала изморозь. По всему городу желтели клены. Они были огромными уже тогда, тридцать лет назад, а сейчас на них восхищенно, как когда-то я, смотрела Ира.
Я хотел показать ей город моего детства именно таким, наполненным спокойствием подступающей зимы и мне это удалось.
Мы приехали в город, где я родился и провел свое детство, еще поздней ночью, доехали на такси до ближайшей гостиницы, и заспанная Ира смотрела в окно на пролетающие мимо огни ночных фонарей и подсвеченных зданий. Она уснула, едва увидев подушку, а я ворочался до утра. Звуки за окном были какие-то чужие, их не было в моем детстве. Десятилетним мальчишкой я выходил на крыльцо и слушал шум деревьев, далекие раскаты грома, шорох дождя. Тогда огромным казался даже город, и улица была целым миром, наполненным гонками на велосипедах, свистящими стрелами из самодельных луков, крестовыми походами с деревянными мечами в руках, возней с воздушными змеями, которые никак не хотели подниматься в бесконечно высокое небо.
Этой ночью мы пересекли его за полчаса, а за тонким стеклом шумели машины, сирены пароходов с близкой реки, приветственные крики дворников друг другу на языке, который я так и не выучил в детстве.
Этой ночью мы пересекли его за полчаса, а за тонким стеклом шумели машины, сирены пароходов с близкой реки, приветственные крики дворников друг другу на языке, который я так и не выучил в детстве.
Позавтракав, мы отправились парк. Ира сметала листья с деревянных скамеечек, озадаченно смотрела на указатели на двух языках, показывала зайцу неработающие аттракционы и ругала его за настойчивое желание покататься.
Дочь, смотри какие деревья. У нас таких не увидишь.
У нас ёлки, буркнула Ира. А тут нету.
Зато тут можно делать так!
Я подбежал и, подхватив дочь на руки, вопреки визгам и смеху, превратил ее в самолетик, пикирующий прямо в огромные кучи желтой листвы. Тут не убирали опавшие листья, и они шуршали до самой зимы, а потом еще и под тонким слоем снега, проглядывая рыжими пятнами сквозь белоснежную чистоту.
Там речка, смотри! Ира убирала с шапки и с лица прилипшие листья и тыкала пальцем в просвет между деревьями.
Угу. Видишь, какая широкая. Старица.
А почему Старица?
Так называются старые русла рек. Ей уж лет сто, а тут все еще глубоко. Я купался здесь, когда был таким, как ты.
Ира поёжилась.
Так холодно же!
Так летом же.
Ветер катил по тёмной воде легкую рябь, в которой дрожало солнце и летящие на запад облака.
Папа, а мы домой пойдем?
Конечно. Скоро.
Я продолжал стоять. Над холодной водой стелился легкий туман.
Ну же, пойдем, ты обещал.
До дома минут тридцать пешком, насколько я помнил. В воздухе запах осени и гул тепловозов. Железная дорога проходила совсем рядом, и улица с одного конца раньше почти утыкалась в нее. Сейчас там красовался яркой облупающейся краской высокий голубой забор.
Ира шага впереди, отсчитывая цифры до ста. Вдруг она остановилась и обернулась, уши зайца в рюкзаке качнулись и запрыгнули ей на плечо.
А там есть кто-нибудь?
Я покачал головой.
Нет, уже никого.
Дом пустой что ли? А кушать кто приготовит?
А вместе и приготовим.
Улица уже не казалась такой бесконечно длинной, как раньше, но все еще оставалась широкой. Вдоль домов, выходящих фасадами и высокими заборами к тротуару, тянулись деревья, а между ними дорога. Свежие пятна асфальта говорили о том, что недавно снова копали и меняли трубы. Такие события в детстве превращались в настоящую радость для мальчишек канавы становились окопами, а забытые сварочные электроды настоящим оружием.
Сто! радостно и в то же время укоризненно заявила Ира.
Так мы и пришли. Держи ключи, открывай.
Высокая калитка была заперта на часто заедающий замок. Маленькие окна с белыми занавесками приветливо смотрели на нас. Ира, повесив рюкзак на ручку, пыхтя и сопя, подбирала нужный ключ.
Скрипнула дверь, но не наша. Парень лет тридцати в растянутом свитере и кепке вытирал руки куском промасленной тряпки. Он некоторое время смотрел на меня, потом приветственно поднял руку.
Володя, ты?
Я помахал в ответ.
Салам! он подошел, потряс руку двумя своими и обнял. Давно приехал? Смотрю, прошел кто-то мимо окон, подумал ты или не ты?
Ночью, сказал я. Ермек был самым маленьким в нашей огромной шумной ватаге. Вечно бегал за нами в больших не по размеру туфлях брата и тер кулаками чумазое лицо. Ему хотелось быть чуть старше и тоже иметь деревянный меч и лук, стоять на воротах, когда старшие лупят ногами по рваному мечу, но он был счастлив и тем, что его не прогоняли.
Ермек достал пачку сигарет и предложил мне.
Дочка твоя? Похожа. У меня вот тоже сын родился в сентябре.
Я пожал его руку.
Не знал, что ты женат.
А долго, что ли? он засмеялся. Как там жизнь в России?
Я пожал плечами и махнул рукой.
Надолго?
Как продам, я посмотрел на дом. Ира всё еще возилась с замком и осуждающе поглядывала на мою сигарету. При ней я почти никогда не курил. Тетки уже год как нет, а документы только выдали. Я бы оставил, но сам понимаешь. Живу в двух днях пути отсюда на поезде, а скоро зима. Дому уход нужен и ремонт, какой-никакой.
Ермек согласно кивнул.
Я б купил, да пока не густо. Жалко, дом хороший.
Жалко.
Ира торжествующе распахнула калитку и притихла. Она настороженно смотрела вглубь двора, не решаясь шагнуть за порог.
Ну, что ты, трусиха. Смелее!
Всю стену дома, часть забора и крышу опутал дикий виноград. Он пологом навис над дверью в дом. Листья его пожелтели и стали совсем прозрачные. У дома пустая конура, в подсохшей луже ржавел обрывок цепи. Сарай еще больше накренился над давно непахаными грядками, на которых тут и там высился белыми стеблями неунывающий чеснок.