Его любовница, которая уже успела забросать его смайлами во всех мессенджерах с самого утра. У нее есть муж. Кстати это его прямой руководитель. Для нее он тоже не свет в окошке. В голове блеснула догадка: «Может быть он все узнает? Кому из них выгоднее, чтобы я навсегда замолчал?»
Он уже давно хотел выпутаться из этой липкой истории, которая связала его по рукам и ногам. Но ситуация была патовая: если он расскажет все боссу, то вылетит из компании, если просто завершит отношения то полетит из компании еще быстрее по просьбе жены директора. Она держала его на коротком поводке, словно собачку, но что лично он мог изменить?
Он мучительно просчитывал ходы, словно в шахматной партии, где пустых клеточек почти не было, как и не было ферзя за пазухой.
Обед. Несколько шагов до ближайшего кафе. Старушка- нищенка сегодня приветствовала его, как и всегда, зазывным и просящим взглядом. Он покопался в кармане и вынул пару мятых тысячных купюр. Теперь было не жалко. Не замедляя шага, вложил ей в протянутую руку. «Дай Бог тебе здоровья», радостно заверещала ошалевшая от неожиданного счастья бабулька.
«Здоровье!», он снова погрузился в свои мысли. Может все таки рак? Или инсульт? Кивнув официанту: «Ланч как обычно», он торопливо набрал номер одноклассника, главного врача крупной клиники.
Привет. Послушай, ты можешь быстро провести мне полное обследование?
Доброго дня. Слушай, насколько полное и чего это вдруг?
Моча, кровь, флюорография, КТ, МРТ, я не знаю, что там у вас еще делают! его нервный голос чуть не сорвался на крик. И как можно скорее.
Сегодня готов подъехать?
Небольшие формальные раскланивания с руководством, и он уже снова сидел за рулем. Полчаса дороги до клиники. Что ему там скажут? Да и могут ли сказать. Люди иногда годами не могут получить правильного диагноза, меняют несколько клиник и врачей, чтобы хоть что-то узнать.
Чисто, чисто, снова чисто. Все идеально, парень. Ты можешь спокойно объяснить, что случилось? они сидели в кабинете главврача уже поздно вечером и перебирали результаты обследований и анализов. Какие у тебя вообще симптомы? Так невозможно искать, когда ищешь неизвестно что и неизвестно где.
Он молчал, не зная, а что он вообще сейчас может сказать. Что к нему по ночам приходит смерть и отсчитывает оставшиеся дни его жизни?
Чтобы ты стал делать, начал он, осторожно подбирая слова, если бы знал, что тебе осталось жить всего несколько дней?
Тот снял очки, усталым жестом потер переносицу и медленно вздохнул.
Это зависит от от того, какой у меня диагноз. Иногда, он говорил так же медленно, растягивая слова, словно с безнадежно больным пациентом, иногда и врачи ошибаются в своих прогнозах, и я видел случаи исцеления с четвертой стадией рака. Но, послушай, это ведь не твоя история, не так ли? Ты неудачно сходил к гадалке или тебе приснился нехороший сон?
Он медленно встал, посмотрел на друга, сказал что-то нелепое, типа: «Передавай привет супруге, я объясню все завтра. Сейчас уже поздно. И спасибо за все» и вышел из клиники.
Усталость накатывала волнами. Он, наверное, никогда раньше так много не думал. Оказалось, что от этого тоже можно устать, и его все время клонило в сон. «Не заснуть бы за рулем!».
Он резко дал по газам. Еще четыре дня, но ведь с этого все может начаться. Он припарковал машину, и вызвал буксир и такси одновременно. «Что еще? Что же еще? Что может быть еще?» эта фраза неотступно продолжала крутиться в его голове, пока он ждал их приезда, подписывал необходимые бумаги на буксировку, убеждая техническую службу в неисправности автомобиля, и садился в такси.
Оставалось два часа до ее очередного прихода. И чуть больше трех дней до
3
Ты никогда не думал, что можно прийти в ужас от того, как прошла твоя жизнь?
Он молчал. Молчал не потому, что надеялся, что тогда она все- таки расскажет ему то, что он так хотел знать. А потому, что именно эта мысль не давала ему покоя последние несколько дней. Именно от нее он сбегал в мучительные поиски вариантов собственной смерти где, как, почему. Потому что вот он жил и что? Что останется после него? Ничего. Он не талантливый скульптор, ни режиссер, ни поэт ничего в этом мире не создал, никого не согрел, ничью жизнь не изменил.
Дочь давно выросла, но она выросла как-то без него, сама по себе. И он до сих пор не понимал чья это на самом деле заслуга: ее матери, которая их оставила и никогда больше не появлялась на горизонте (и, надо сказать, слава богу), его матери, которая вложила в ее воспитание всю себя или просто провидения. Потому что все прелести подросткового возраста обошли их стороной, за оценки не приходилось судорожно бороться, мучиться с поступлением в ВУЗ. Все было хорошо и как-то само собой.
Дочь давно выросла, но она выросла как-то без него, сама по себе. И он до сих пор не понимал чья это на самом деле заслуга: ее матери, которая их оставила и никогда больше не появлялась на горизонте (и, надо сказать, слава богу), его матери, которая вложила в ее воспитание всю себя или просто провидения. Потому что все прелести подросткового возраста обошли их стороной, за оценки не приходилось судорожно бороться, мучиться с поступлением в ВУЗ. Все было хорошо и как-то само собой.
И если теперь посмотреть на его жизнь со стороны то жил ли он? И в чем был смысл этой самой жизни? Ведь если что-то можно измерить или оценить то лишь снаружи, с высоты большего измерения. И та, которая сидела сейчас рядом с ним, доказывала одним своим присутствием, что измерение это было.
Как там? Ну.там? спросил он.
Кому как, ответила она. Ты бы не бегал по врачам, а лучше занялся приготовлением всех формальностей, чтобы не перевешивать их на других: завещание, похороны и прочее.
«Петька!» мелькнуло у него в голове. Никак не могу отдать ему удочки. Надо будет отдать. Михалычу покрышки обещал. Он поднялся, взял карандаш, огрызок бумаги на столе и начал писать список дел на завтра. Будильник завел на два часа раньше, чтобы больше успеть. Но засыпал, как и раньше, с трудом, вздрагивая и постоянно просыпаясь и снова впадая в липкую дремоту.
Он вскочил, как ужаленный, огляделся по сторонам. Пять утра. Встал и поплелся на кухню. Привычный завтрак. Он посмотрел в окно и увидел, как встает Солнце. Медленно и величаво. Почему он никогда не видел этого раньше? Почему не думал, как это красиво? Он оставил недоваренный кофе и вышел на улицу в раскинувшийся рядом с домом парк. Вдохнул утреннего воздуха и вдруг почувствовал запах влажной земли, дразнящей ноздри, летней жары и духоты, которая только разнималась, свежескошенной травы, от которого кружилась голова. Господи, как же хорошо. И почему только сейчас?
Легкий туман клочками полз по тропинкам, что-то пряча в своих причудливых очертаниях, а что-то изменяя до неузнаваемости. Он застыл, наблюдая за игрой света и тени на краях его комьев. Потом вдруг стянул с себя рубаху и с радостным, почти детский криком и гиканьем нырнул в небольшое озеро, мимо которого раньше ходил почти каждый вечер в ближайший магазин. Фыркая, как недовольная лошадь, яростно молотя руками воду и рассеивая мириады брызг вокруг себя, он разогнал всех местных уток и сонный еще парк наполнился всплесками воды и его радостным криком: «Э ге геееей!».
Сгребя одежду в охапку, побежал домой, оставляя за собой мокрые следы. Ополоснулся в душе и теперь уже степенно прихлебывая чашечку свежезаваренного кофе, сел набросать план работы.
Он давно хотел предложить шефу новый вариант выхода на рынок, но риски были высоки, а рисковать собой и своим креслом не хотелось. Теперь уже было не важно. А вдруг выгорит? Надо просто расписать все подробно, просчитать бюджетирование, разложить по полочкам этапы. Этот план не был универсальным многое было завязано лично на него, его знакомства и связи, его манеру общения и выстраивания сделок. Взять и передать его кому-то другому на исполнение наверняка угробить весь проект. Значит он должен сделать так, а вернее написать это так, чтобы любой другой на его месте тоже мог справиться. Потому что у него осталось чуть меньше трех дней.
По дороге на работу он набрал знакомый номер: «Да. Это я. Мы могли бы сегодня встретиться? Вечером. После семи. Я все объясню» и отключился. Он совершенно не знал, что он будет ей говорить. Вчера у него был хитрый план: он решил купить ей кольцо и предложить замужество. Она, естественно, испугается, потому что такие расклады ей совершенно не нужны и не интересны, и постарается сделать так, чтобы исчезнуть из его жизни. Но это было вчера. Что изменилось?
Он пытался рассчитать свои ходы, но почему-то сегодня после утреннего купания в парке, вся эта суета стала казаться такой ненужной, затхлой, опостылевшей, как будто навязанный кем-то спектакль, в котором он, на самом деле, и не собирался играть. Поэтому сегодня сложится как сложится. Терять уже нечего. «Нечего!» в который раз повторил он сам себе.
Удивительным образом с каждой минутой у него появлялось ощущение неведанной доселе свободы. Но ее подоплекой была всего лишь банальная искренность во- первых с самим собой, а во-вторых, с окружающими людьми. Он не перестал бояться того, что вот-вот должно было случиться, но по странному стечению обстоятельств с каждой минутой ему все больше и больше нравилось жить. Хотелось любоваться этим миром, проносящимися мимо машинами, спешащими куда-то по своим делам людьми, утренним кофе и туманом в парке, удивленными лицами коллег по работе почему пришел так рано, почему сегодня гладко выбрит и улыбается так, словно выиграл миллион. «Если бы они только знали», он поймал себя на мысли, что вчера думал весьма похожим образом, но совсем другими словами, «если бы они только знали, что это на самом деле значит жить! Вдыхать вкусный утренний воздух, улыбаться незнакомке, радоваться новым творческим планам. И насколько это может оказаться бесценным!»