А ты не забыл, что мне скоро пятьдесят? Ещё несколько лет, и лицо у меня сморщится как печёное яблоко, я согнусь в три погибели, подхвачу трясучку, стану неопрятной и противной.
Ты никогда не станешь противной. Ты такая же красивая, как прежде двадцатилетним фору дашь
Полно, полно! Я ведь не жалуюсь, что у меня в жизни вечная стайка. Просто иногда мне становится страшно! Двадцать лет назад моей маме было столько же, сколько мне сейчас, а её давно нет. Эти двадцать лет промелькнули так быстро, словно я не жила, следующие двадцать пройдут ещё быстрей, и всё! Зачем жила? Хочется зацепиться за что-то хорошее, найти такое, что успокоило бы, примирило с неизбежностью У тебя разве нет такого?
Есть. Да ещё как есть! Но ответа нет. Да и как ему быть, если умнейшие из умных за тысячи лет ничего не поняли. Куда уж нам с тобой Помню, в десятом классе я писал выпускное сочинение «Поиск смысла жизни Пьером Безуховым». Мне было семнадцать, и жизнь передо мной сверкала безбрежным морем. Я всё знал и ни в чём не сомневался. На шести листах я доказывал, что смысл в том, чтобы жить для людей. Сейчас, когда жизнь прошла ошеломительно быстро, противоположный берег совсем рядом, он тёмен и страшен, я уже так не скажу. А десять лет назад я прочитал дневники Льва Толстого и его «Исповедь». Оказалось, что он сам в мои годы не знал, зачем живёт; как и я, боялся смерти и от ужаса перед ней думал о самоубийстве. В то время, когда я умничал на тему, какой такой смысл жизни искал Пьер Безухов, Лев Толстой давным-давно сформулировал ответ: смысл жизни в том, чтобы спокойно и радостно идти навстречу смерти. Такого душевного состояния, можно достичь только поверив, что жизнь продолжится за земными пределами. А я не могу поверить. Наверное, смерть страшит нас с тобой оттого, что мы не верим
Ну давай остановимся на том, что мы живём для Юльки, Матвейки, наших правнуков. Предоставим им найти ответ.
Да, может лет через двести наши потомки точно ответят зачем мы жили, трудились и страдали. Хотя мы ведь не ответили чеховским трём сёстрам, а они на нас надеялись.
Давай, кончай философствовать, мы с тобой ещё бутылки не уложили.
В сенях топот это приходят за молоком наши покупатели. Их много человек двадцать. Я вытаскиваю из холодильника наполненные вечерним молоком полторашки2 и укладываю в большую дорожную сумку. Охлаждённое вечернее молоко мы продаём на минирынке в Райцентре, где у нас тоже есть постоянные покупатели, и куда нас поочерёдно то Оксану, то меня подвозит попутно Наталья Фёдоровна. Она работает в районной администрации и ездит на службу на личной «Тойоте».
Вытаскиваем сумку в сени. На пороге появляется Зина Перелесова. Ей семьдесят пять лет. Прожитые годы не украшают её: на голове не благородная седина, а давно нечёсаные короткие волосы непонятного цвета, она трясётся от перенесённого сорок лет назад бруцеллёза, а один глаз больше другого, наверное, от глаукомы. Ходит Зина с палкой, которая долгие годы служила черенком в чьей-то лопате, моется редко, особенно зимой, потому что в доме её холодно: во-первых, от того, что он ветхий, во-вторых, от того, что неисправная печь дымит и плохо греет какое уж в таких условиях мытьё! С Зиной входит такой запах, что кажется, будто нас посадили в коптильную камеру.
Юююра, тянет она, что мне делать? Опять приходила эта Ниночка. А какая она Ниночка! Она парень. Отобрал у меня деньги. Я третий день голодом сижу.
Оксана подаёт её банку с молоком, приносит из кухни полбулки хлеба.
А можно позвонить в милицию? У меня в подполе издеваются над женщиной. Она всю ночь кричала я спать не могла! Пусть бы приехали.
После, после, Зинаида Семёновна, сейчас некогда И внук ещё спит, говорю я.
Ну, ладно, приду позже.
Зина уходит, стуча своим черенком.
А ведь придёт!
Что же делать, не прогонять же! Она не виновата, что больна, говорит Оксана.
Сигналит машина. Я хватаю ручку сумки с одной стороны, Оксана с другой, бежим через поляну к Солдатовым. За рулём важно восседает Наталья Фёдоровна в синем офисном костюме.
Здравствуй, Юра, говорит она, выпуская в открытое окно струю дыма и стряхивая пепел с тонкой сигареты.
Здравствуй, Наташа.
Витя, ты помнишь мои задания? спрашивает она подошедшего Виктора Игнатьевича.
Помню, Наташа.
Всё, поехала! Наталья Фёдоровна даёт газ и выводит плавно покачивающуюся «Тойоту» на дорогу.
Ей бы генеральские погоны! говорит вслед Солдатов.
Возвращаюсь к себе на кухню. Проснулся Матвейка. Он не в духе:
Бабушка уехала?
Уехала. Садись завтракать.
А что на завтрак?
Творог, яйца, хлеб с маслом.
Всё творог, да творог. Каждое утро творог!
Не привередничай! Творог полезен детскому организму белок для мышц, кальций для костей!
Матвейка лезет за стол.
А умываться?!
Ну дедушка! Можно хоть в деревне не умываться!
А подзатыльника не хочешь? Ешь, давай, да я пойду управляться!
Матвейка завтракает, я мою посуду и иду убирать навоз. Потом выпускаю телят: двое ещё пьют молоко пою их из бидончика с соской; даю свиньям их мешанину, курам и уткам зерно и рубленную траву.
Через полтора часа приезжает Оксана и приходит мне помогать.
Прибегает Матвейка:
Дедушка, тебя тётенька зовёт.
Юююра! слышу тягучий голос Зины. Мооожно позвонить?
Плюясь и матерясь про себя, веду Зину в комнату. Она в прокопчённом своём халате садится на диван, устраивая рядом палку, ставит телефон на колени и набирает номер:
Милиция? С вами говорит пенсионерка Перелесова Зинаида Семёновна. Скажите, как мне быть? Ко мне каждый день приходит девушка или парень, и говорит, что он моя дочь. А какой он мне дочь! У меня никогда не было дочери. Они со своим любовником у меня деньги отбирают, мне есть нечего голодом сижу! Я сорок второго года рождения, участница войны, ветеран труда. Меня к Ельцину под конвоем возили на вертолёте. Я ему советы давала. Скажите, пожалуйста, к кому мне обращаться?
Как к кому? К Ельцину, конечно! Я стою рядом и мне прекрасно слышны ответы полицейских.
К Ельцину? Но ведь он ууумер!
Да? А мы не знали! Вы откуда звоните?
От Юры Извините, я не знаю его отчества.
Дайте-ка ему трубку.
Юра! говорит дежурный полицейский. Вы зачем позволяете ей звонить? Вы же знаете, что она больной человек, все буки нам забила, мы прячемся, когда она приходит!
Я понимаю, но ведь она гражданка, имеет право на защиту. К ней на самом деле приходит дочь с сожителем: разберитесь, отнимают они деньги или нет, если отнимают, накажите, как следует.
Ну да! Мы приедем, а она скажет, что сама им отдала, а может она придумала, что её грабят. Сколько раз она звонила, что у неё под полом женщины кричат!
Я вас понял. От меня она больше не позвонит.
Что они сказали? спрашивает Зина.
Сказали, чтобы вы им не звонили.
Они нас всех хотят уничтожить! говорит Зина обречённо, ставя телефон на место. Они всех птичек отравили, всех лисят убили! Вы видели кладбище в Райцентре? Там уже места нет! Меня хотели в больницу положить, а я сказала: «Вы ещё ни одного не вылечили: из вашей больницы только одна дорога на кладбище.
Несчастная Зина! Она была замужем у неё двое детей! Работала в совхозе ветеринаром. Но сорок лет назад заразилась бруцеллёзом. Лечилась, казалось, выздоровела. Потом новая беда: ехала с доярками на выпаса в открытом кузове. Машину тряхнуло на ухабе, она вылетела из кузова и ударилась головой о землю. Говорят, что Зина получала две пенсии: одну по старости, другую от совхоза за утрату трудоспособности. Нынешние хозяева, выкупившие совхоз, якобы, отказались ей платить. Не знаю, правда это или нет.
Ну что? спрашивает Оксана, когда я возвращаюсь.
Я передаю ей разговор Зины с полицейским, и мой с ним.
Думаю, они просто не хотят этим заниматься.
Конечно. Хотели бы давно прижучили эту Ниночку! соглашается Оксана. Не верю, что нельзя поставить у неё диктофон. Но ведь много чести такие технологии к ней применять Матвейка что делает?
Артёмка пришёл. Сидят в беседке и играют в телефон. У Артёмки пальчики так и бегают по экрану, а наш сидит рядом и пялится.
Пойду готовить обед, говорит Оксана, а через минуту со двора доносится её голос, Артёмка, давай я вам с Матвейкой по три яичка подложу, пока играете, цыплят мне выведете.
Ну, бабушка! слышится недовольный вскрик Матвейки.
Матвейка, говорю я за обедом, не смей повышать на бабушку голос. И вообще, в такую погоду надо бегать, играть в футбол, кататься на велосипедах. Мы с бабушкой зачем тебе велосипед купили? Будешь так играть станешь игроманом.
Да не стану я игроманом! Что вы ко мне пристали?!
Я не знаю, что делать с Матвейкой. Отобрать у него телефон? Надрать уши? Я чувствую свою полную педагогическую несостоятельность. Оксана тоже.