12 августа 1740 г. Анна Леопольдовна родила столь долгожданного сына. Было повелено служить во всех церквах России молебен с колокольным звоном (и где возможно с пушечной пальбой). Мальчика в честь прадеда нарекли Иваном.
Казалось, все идет как нельзя лучше, но беда пришла с другой стороны. 27 сентября императрицу Анну скрутил жесткой приступ подагры. Правда, врачи утверждали, что болезнь скоро пройдет.
Почти одновременно, что-то стряслось и с Анной Леопольдовной: она неожиданно упала в обморок, и эти обмороки стали следовать один за другим почти непрерывной чередой. Главный придворный медик доложил обеспокоенной императрице, что принцесса «смертельно больна и ее надобно соборовать». Бирон не скрывал своей радости и уверенно заявил, что принцесса впала в нервное расстройство от ненависти к мужу, которую не может более утаивать
Вопреки предсказаниям врачей, состояние Анны Леопольдовны не ухудшилось, хотя она и продолжала лежать в постели.
Также вопреки их предсказаниям не поправилось и здоровье императрицы. Более того, 5 октября с нею случился такой тяжелый приступ, что она на время потеряла сознание. Очнувшись, Анна Ивановна поняла, насколько серьезно и ее собственное положение, и положение государства; оно уже который раз за последние 15 лет могло остаться без власти. Поэтому она не мешкая обратилась за советом к тому, кому в государственных делах доверяла более других к вице-канцлеру Остерману. Тот настоятельно порекомендовал прежде всего определить законного наследника престола.
Незамедлительно был опубликован манифест, которым императрица объявила всем подданным: «Назначаем и определяем после нас в законные наследники нашего всероссийского императорского престола и империи нашего любезнейшего внука благоверного принца Иоанна А ежели Божеским соизволением оный любезный наш внук благоверный великий князь Иоанн прежде возраста своего и не оставя по себе законнорожденных наследников преставится, то в таком случае определяем и назначаем в наследники первого по нем принца, брата его от нашей любезнейшей племянницы ея высочества благоверной государыни принцессы Анны и от светлейшего принца Антона Ульриха герцога Брауншвейг-Люнебургского рождаемого, а в случае и его преставления других законных из того же супружества рождаемых принцев».
Текст манифеста был написан самим Остерманом. Что касается права на престол будущих братьев принца Ивана, то именно это обстоятельство впоследствии сыграло трагическую роль в их судьбе, сделав их опасными для тех, кто занял трон по праву сильного.
Неизвестно, какие думы были в эти дни у цесаревны Елизаветы и примеряла ли она мысленно корону на себя. С текстом присяги Ивану Антоновичу к ней был послан генерал-прокурор Н.Ю. Трубецкой, и Елизавета его, разумеется, тут же подписала.
Положение между тем становилось критическим. Врачи, удивляясь столь жестокой подагре, не могли облегчить страдания Анны Ивановны, и во весь рост встал вопрос о том, кто же после ее кончины будет фактически править империей.
Люди, от которых зависело решение, явно разделились на две партии. Первую олицетворял Остерман, несмотря на собственную болезнь проводивший все время с утра до вечера в переносном кресле во дворце. Его давние симпатии к венскому и соответственно к брауншвейгскому дворам означали, что при обсуждении вопроса о регентстве он предложит кандидатуру Антона Ульриха.
Другая партия возглавлялась Минихом, глубоко уязвленным позицией Вены при заключении Белградского мира (1739), обесценившего его военные победы. Фельдмаршал предполагал, что в случае передачи регентства Анне Леопольдовне он сможет играть роль более значительную, чем до сих пор. Сын Миниха был женат на Авроре Менгден, сестре камер-фрейлины и подруге принцессы Юлианы Менгден. Поэтому Миних-старший мог без труда вести с Анной Леопольдовной закулисные переговоры.
Отсутствие согласия между родителями наследника престола тоже не давало надежд на спокойное начало нового царствования. Когда все кабинет-министры и Миних прибыли на совещание к Анне Леопольдовне, ее высочество не позволила присутствовать при этом принцу Антону Ульриху. Принц не имел свободного доступа к супруге даже для важных переговоров; кроме того, он давно уже не проводил ночей в ее спальне. Зато Петр Бирон часто обедал вместе с Анной Леопольдовной (которая уже целый год не обедала вместе со своим супругом).
Но вот его отец оказался в явно "подвешенном состоянии". Обер-камергер сам хорошо понимал, что со смертью императрицы его положение окажется весьма неустойчивым. Не имея поддержки в среде русской знати и не занимая никаких государственных должностей, бывший фаворит оказывался совершенно лишней фигурой.
Понимали это и кабинет-министры, и фельдмаршал Миних. Никто из них в отдельности не желал регентства Бирона. Но когда они собрались все вместе, они вручили судьбу государства и собственные судьбы/именно ему.
Многих впоследствии удивляло, что в расчет не принимались родители императора-ребенка. Однако не следует забывать, что Анна Леопольдовна тогда все еще была больна, а три недели тому назад врачи предрекали ей скорую смерть. Передача же регентства Антону Ульриху означала чрезмерное усиление влияния Остермана, весьма нежелательное для Миниха, давно находившегося в оппозиции к вице-канцлеру. Результатом явилось то, что два кабинет-министра (князь Черкасский и Бестужев-Рюмин) вместе с Минихом обратились к императрице с просьбой назначить Бирона регентом в случае ее кончины. В этом их поддержали несколько других влиятельных лиц князь А.Б. Куракин, генерал-прокурор Трубецкой и начальник Тайной канцелярии генерал А.И.Ушаков. Осмотрительный Остерман, как всегда, постарался остаться в тени.
Умирающая Анна Ивановна согласилась не сразу, однако выбора у нее не было. Она понимала, что каким бы плохим ни было это решение, любое другое лучше не будет. Поставив подпись под уставом о регентстве Бирона, императрица умерла на следующий день 17 октября 1740 г.
Анна Леопольдовна и Антон Ульрих первую ночь после смерти императрицы провели у колыбели сына. На следующий день ребенок, отныне российский император, из родительского дома был перенесен во дворец. На престоле Российской империи уже во второй раз за тринадцать лет оказался мальчик, потомок древнего рода Вельфов, ветви которого давно уже пронизали генеалогические таблицы многих владетельных домов Европы. В честь этого события была отчеканена медаль, на которой почившая в бозе императрица с небес вручает коленопреклоненной России младенца-императора.
Бирон начал свое правление с милостей, объявив амнистию некоторым преступникам и снизив подушную подать. Однако это не вызвало к нему симпатии. Более того, многие дворяне, прочитав устав о регентстве, сочли себя оскорбленными. Правление империей на 17 лет (а возможно, и более) отдавалось в руки человека случайного, все заслуги которого и само его появление в России объяснялись только его амурной связью с покойной императрицей.
Некоторые офицеры гвардии открыто высказывали свое возмущение, сожалея, что регентство не вручено Антону Ульриху. Из материалов дел по уголовным преступлениям, заведенных на нескольких офицеров Семеновского и Преображенского полков, следует, что в то время авторитет Антона Ульриха среди военных был высоким. Группа офицеров открыто заявила князю Черкасскому о своем желании вручить регентство Антону Ульриху. Узнав об этом, Бирон незамедлительно принял меры. Офицеры были арестованы и под пыткой сознались в своих намерениях.
Антона Ульриха взбешенный регент призвал к себе и обвинил в подготовке государственного переворота. По донесениям прусского посланника Мардефельда, «герцог брауншвейгский и герцог регент имели сильные объяснения». Угрожая принцу, Бирон потребовал от него добровольно сложить с себя все военные чины; кроме того, "настоятельно посоветовал" для его же безопасности не покидать дворец, что практически означало домашний арест.
Если в первые дни регентства Бирон еще чувствовал себя неуверенно, то теперь он все более утверждался на вершине власти. Британский резидент в Петербурге Финч передает слова Бирона о гом, что «попытка принца "помятежничать" не может вызвать гнева, а вызывает разве жалость по поводу недомыслия его высочестна, который дал себя втянуть в такую безумную историю с восемью сообщниками, из которых один шут придворного кучера, другой ученик, третий цирюльник».
Но дворяне в Петербурге, не видя нигде Антона Ульриха, стали выражать недоумение и роптать. Получилось, что именно собственными решительными действиями Бирон подготовил и ускорил конец своего регентства.
Хватило всего одной недели его правления, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что на много лет рядом с троном оказался опасный диктатор. А на троне находился 9-недельный ребенок, который может умереть кстати, чтобы уступить престол регенту.