Мне нравилось в баре, только много было табачного дыма, да музыка играла слишком громко. Я сидел и думал, что сказали бы в школе, расскажи им кто-нибудь, что я бываю здесь с папой. Хотя ничего такого в этом нет, подумал я. Раньше, когда я был маленький и когда мама ушла от нас, меня не на кого было оставить и папа брал меня с собой. Раньше мы с папой много ездили. Сейчас нет, а раньше много.
Я пил напиток через соломинку, смотрел, как тают кубики льда, когда к папе подошел тот высокий, что был на скачках.
Как дела, Саша? сказал он. Давно тебя не видел.
Ничего, сказал папа. Спасибо.
А надо было тебя увидеть. Ох, как надо было!
Ты меня уже увидел, сказал папа.
Есть для тебя работа.
Ничего у тебя нет, сказал папа. А та, что есть, мне вряд ли подойдет.
Вот как, сказал высокий.
Да, сказал папа, так.
Ты о многом забываешь. Ты еще кое-чем обязан. Кому-кому, а мне ты обязан с головой.
Не думаю, сказал папа.
Высокий увидел, что я их слушаю, и взял папу за руку. Они отошли в другой конец стойки, вся компания обступила их. Высокий сперва улыбался, а когда папа сказал ему что-то, побледнел и стал говорить очень тихо, а папа только смотрел, а под конец, когда высокий выкрикнул что-то, покачал головой. Я видел, как они сразу отделились от стойки и пошли к выходу, и спрыгнул с табурета. Папа подошел ко мне и сказал:
Если что-то будет, жди меня у ворот. Слышишь?
Мы вышли. Асфальт был освещен, и папа легонько подтолкнул меня ладонью.
Ступай, сказал он, я сейчас вернусь.
Они всей компанией стояли в глубине улицы, там, куда не доходил свет из окон. Лица их смутно белели в темноте, и, когда папа вошел в освещенное пространство на дороге, их разговор сразу смолк и папа сказал в наступившей тишине отчетливо и спокойно:
Н-ну!
Они обступили его сразу. Я видел, как папа двигался среди нападавших, увертываясь от ударов, потом круг распался, потому что один из них выкатился на тротуар, кто-то вскрикнул пронзительно и дико, я увидел папу и второго, осевшего у него в ногах, и папа стал отступать к светлому пятну, когда они кинулись опять. Я видел, как высокий схватил папу за ноги и остальные повалили его, и вот они держат папу и высокий поднимается с земли, я бросился к ним, но они были далеко и приближались медленно, и высокий ударил папу в лицо, потом поднял руку и снова ударил, я закричал, подбегая, тогда папа вывернулся у тех, кто держали его, и сбил с ног одного и другого. Высокий схватил папу, и, когда папа ударил его по животу, охнул, и стал валиться вперед, но папа не дал ему упасть. Он поднял его за отвороты пиджака и двинул так, что по всей улице было слышно. Мы быстро пошли прочь, и папа на ходу вытер разбитый рот тыльной стороной ладони.
Чего ты кричал, черт возьми? Я где тебе сказал ждать? спросил он меня. Я взял его за руку и мы пошли быстрее.
Мы пришли домой, и папа втирал камфорное масло в кровоподтек под глазом, мы сидели на кухне и теперь мне было совсем не страшно. Мы долго сидели на кухне, папа втирал масло и рассказывал, как он работал на стройке, а вечерами ходил на тренировки, как они с дядей Витей Дамановым жили в общежитии и вместе ходили на танцы там он познакомился с мамой и назначил ей свидание, а когда надо было идти, дядя Витя уговорил папу надеть собственный дяди Витин костюм, и пиджак был еще ничего, а брюки пришлось подкатать и подпоясать, и папа весь вечер ходил с мамой в застегнутом пиджаке и был весь мокрый. Потом у них проводились соревнования; мама пошла смотреть, и бокс ей ужасно не понравился.
Она ничего не понимала в этом, сказал папа. Так и не научилась.
А когда я стану старше, я тоже стану боксером?
Не знаю, сказал папа. Мне бы не хотелось, чтобы ты стал боксером.
Почему?
Нельзя быть просто боксером. Можно быть инженером и боксером. А просто боксером нет.
Но ты ведь просто боксер?
Да, сказал папа. Я да.
Мы сидели и разговаривали, и вспоминали о том, как здорово было, когда папа выступал. Как мы приехали под Алушту на сборы Центрального совета, как папа тренировался, а я ловил крабов, а вечерами мы ходили на танцы в соседний дом отдыха, и однажды туда пришла женщина с девочкой, и папа пригласил ее маму потанцевать, а я остался с девочкой на скамейке и рассказал ей, что папа готовится к первенству Союза. Потом мы не видели их два дня, и я было совсем расстроился, да только папа сказал:
Гляди в оба, малыш. Она еще вернется.
И она пришла с мамой. Папа посадил нас в буфете, а сам долго гулял по набережной с ее мамой, а после, когда мы проводили их и шли назад, спросил:
Они тебе понравились?
И я ответил:
Нет. Не очень.
Папа засмеялся и как-то странно поглядел на меня. Потом сказал:
Понятно.
И засмеялся снова.
Это было три года назад, и теперь я жалел, что мы больше не были под Алуштой не потому, что там осталась эта женщина с девочкой, а оттого, что там был юг, и папины друзья из сборной, и дядя Витя Даманов, и это было время, когда папа еще выступал.
Мы сидели долго, потом пошли спать, и лежа слушали по радио спортивный дневник, и мне совсем не хотелось спать, а когда передача закончилась, папа сказал:
Завтра идем тренироваться.
Зачем? сказал я. Ты ведь уже бросил.
Мне прислали вызов на Центральный совет. Бои месяца через полтора. За первое место мне могут восстановить звание.
С тебя ведь сняли мастера.
Восстановят, если выполню снова. Главное, тогда мне дадут тренировать.
Мы начали готовиться. Вернее, тренировался папа, а я бегал по залу, стучал на мешках и смотрел, как он работает на ринге. Ему пришлось сразу начать придерживать вес, потому что он хотел поехать в шестьдесят семь килограммов. Он тренировался в лыжном костюме и выкручивал его после тренировки. Каждый раз он стирал дома костюм и выходил на ринг подтянутый и аккуратный, и сначала костюм становился мокрым между лопаток, а к концу темнел весь, и вот уже папа выходит из ринга мокрый, будто его окатили из ведра, садится рядом со мной на скамейку и говорит:
Чертова это работа делать вес, малыш!
Не представляете, как я радовался, что он снова начал тренироваться.
Так мы работали весь месяц.
Утром, когда я уходил в школу, папа делал пробежку до парка, потом бегал по аллеям спринтерским бегом три минуты бег, минуту ходьба, а в воскресные дни я бегал вместе с ним.
Была осень, мы выбегали из дому рано, пока холодно и никого нет на улицах, и когда бежишь, кажется, что асфальт мерзнет у тебя под ногами, но быстро согреваешься. А потом вбегаешь в парк, деревья голые, и, когда сворачиваешь с аллеи, листья, покрытые утренним инеем, пружинят под ногами. И мы бежим спринтерским бегом три минуты бег, минуту ходьба, и воздух холодный и свежий, и папа бежит впереди, и я вижу, как спина его вздрагивает от толчков, потом перестаю видеть и смотрю под ноги. Бег укачивает меня, и я забываю, что через неделю мы уезжаем в Донецк на Центральный совет «Спартака».
Мы заняли места, подошел дядя Витя и сел с нами за столик.
Что ты будешь? спросил его папа. Горячее будешь?
И дядя Витя сказал:
Пожалуй, нет.
Может, вообще не будем есть?
Спроси, есть у них молоко? Молока бы я выпил.
Мы сидели в ресторане при гостинице. Дядя Витя был в темных очках. Под вечер здесь собиралось много народа, и ему не хотелось, чтобы видели, какие синяки у него под глазами. Мы взяли по стакану молока и мне мороженое.
Долго еще? спросил папа.
Почти час, сказал дядя Витя. Время еще есть.
Интересно, почему он снялся? сказал дядя Витя. Заболел, наверное.
Не знаю, сказал папа.
Наверное, заболел.
Просто испугался, сказал я. Правда, папа?
Не знаю, сказал папа.
Ты бы его побил, сказал я. Ты бы из него котлету сделал. Подумаешь, какой-то кандидат.
Папа выпил молоко и теперь просто сидел, глядя перед собой.
Это хорошо, что он не вышел, сказал я. Теперь тебе только один бой.
Ешь мороженое, сказал папа. А то растает.
Да, сказал я. Выиграл и сразу мастер.
Папа не ответил.
Я доел мороженое. Папа расплатился, и мы поднялись в номер. Мы могли бы остановиться в общежитии вместе со всеми, но папа не захотел. Папа и дядя Витя уложили в сумку капу, бинты, форму и полотенце. Дядя Витя сказал:
Ну, посидим на дорожку.
Мы сели на кровати, и я подумал, что дядя Витя, должно быть, здорово жалеет, что вчера проиграл Баеву, и папа, должно быть, здорово волнуется, только по ним этого не скажешь.
Мы вышли, папа запер дверь, а ключ отдал дежурной. Мы постояли у входа в гостиницу, а когда такси подъехало, сбежали вниз и сели.
Дворец спорта, сказал дядя Витя.
Папа сел впереди с шофером.
На бокс? спросил шофер.
Да, сказал папа.