«От Аполлона до Сократа, шутил Шишкин, Куда не поглядишь, сплошная античность среди просторов матушки-России».
Весной того же года приехали в Петербург и поступили в Академию давние приятели и знакомые Саша Гине, К. Маковский, Л. Соломаткин. Стало куда как веселее. Москвичи поддерживали друг друга и даже составили особый кружок.
Начало занятий Иван Иванович пропустил по болезни. И опять его одолели тревога и неуверенность в своих силах. Осенью предстоял ответственный экзамен, и результат его был очень важен для Шишкина. Родители до сих пор думали, что сын их совершил ошибку, вступив на этот сомнительный путь живописца, будущее которого представлялось им весьма смутным, неопределённым. В каждом письме они звали вернуться в Елабугу.
Иван Иванович с горечью отвечал отцу «Я был на многих уже поприщах, и ни на одном из них не основался, и вы желаете, чтобы я и от последнего отказался, более всех мне свойственного. После же этого, что я буду за человек, буду как растрёпанный, человек, который за многим гонялся и ничего не поймал».
Он решил, что если получит медаль на экзамене, то хорошо, а если нет, то, как говорится, сбрасывает с себя «оболочку художника».
«И я тогда в полной Вашей воле», пишет он «любезным родителям, тятиньке и маминьке».
Первым его заданием было нарисовать с натуры любой пейзаж. И работал Иван Иванович без устали, с ожесточением, намереваясь окончательно утвердить себя художником.
Вместе с приятелями Джогиным и Гине пишет и рисует в районе Финского залива на Лисьем носу, где местность великолепна и растительность богатая.
На экзамен он представил такие рисунки, что профессора удивились и единогласно воскликнули «молодец, москвич!» И тут же показали его рисунки прочим ученикам вот, мол, как надо работать!
Совет Академии вынес решение о долгожданной награде серебряной медалью, которая убедила родных, что недалёк тот день, когда их сын сможет пожать плоды своих трудов.
Следующее лето Шишкин провёл близ Петербурга в деревне Дубки, что под Сестрорецком.
«Место чудное, лес из дубов, саженный Петром Великим на берегу моря; и есть отмеченные, которые им собственно посажены, колоссальные дубы», сообщал отцу.
Как и год назад, вместе с Шишкиным были его приятели Джогин и Гине, которых он, объединяя, называл «Джогине».
Уже тогда в Шишкине просыпается, пожалуй, друид, поклоняющийся духам деревьев. Он стремится к портретности изображаемой природы хочет выяснить характер каждого дерева, передать жизнь жарко дышащей натуры.
Рисует он на цветной бумаге итальянским карандашом и белилами, используя растушку. Техническое исполнение внешне скромных рисунков, например, «Дубки под Сестрорецком», представленных Шишкиным на экзамен в конце 1857 года, находилось на такой высоте, что вызвало удивлённое одобрение всей Академии.
Профессора разглядывали рисунки, указывая друг другу на их достоинства:
«Как правдиво и убедительно охарактеризован вот этот обломок поваленного дерева с его змеевидно извивающимися мёртвыми корнями! Какова наблюдательность в овладении растительной формой!»
«А эта подчёркнутая мрачность бегущих по небу туч! Чрезвычайно удачно передан типичный вид угрюмого северного неба».
«Бесспорно, пейзаж Шишкина обладает и определенным сюжетным содержанием. Невольно начинаешь думать о борьбе со стихией, подмечаешь признаки приближения бури, готовность деревьев противостоять её натиску, и, как возможный трагический финал этой схватки, видишь остатки древесного ствола, погибшего в извечном споре прибрежного леса с водной стихией»
Конечно, такие оценки, которые ныне могут показаться, по меньшей мере, странными, ободряли Ивана Ивановича. Он работает больше прежнего. Зимой без устали копирует в Эрмитаже картины старых мастеров. Изучает технику офорта и литографии. А каждое лето они втроём Шишкин с «Джогине» отправляются на остров Валаам.
В ту пору этот безлюдный и угрюмый северный остров излюбленное место работы молодых художников. На дальние этюды выезжали на лодке. Мольберты мастерили на местах из подручных материалов, то есть подбирали и связывали особенно корявые ветки, которые могли удержать подрамники с холстами. Неоконченные полотна прятали в расщелинах скал, ничуть не опасаясь пропажи. Нередко и сами ночевали в глухом лесу. Дикая природа как-то освобождала, раскрепощала и способствовала творческому подъёму.
Правда, здешняя погода их не баловала. День изо дня прегадкая стояла ветры и дожди страшные. Когда работать было невозможно, они ходили смотреть на волны, которые со зверской силой хлестали в прибрежные скалы. На их глазах частенько заваливались огромные деревья. Душа замирала от такого разгула и буйства стихии. Особенно жалел Иван Иванович пару древних клёнов, рухнувших с утёса под напором ветра и поломавших молодую поросль.
Он всей душой любил деревья, и даже тени, роняемые ими на траву. «Тень, говорил Шишкин, душа дерева!»
Иван Иванович кропотливо изучал анатомию дерева, его физиономию и характер. В его картинах, этюдах, рисунках познавательный, буквально научно-исследовательский подход к природе. Хотя некоторые считали, что Шишкин впадает в протокольность, мертвящую сухость и натурализм. Эти обвинения преследовали его практически всю жизнь.
Но, так или иначе, а всех своих сверстников в Академии Шишкин затмил совершенно. Профессора из академического Совета говорили, что таких блестящих рисунков они ещё не видали. На каждом экзамене Иван Иванович удостаивался медали серебряной или золотой.
Медали вручали в торжественной обстановке. Награждённые должны были являться на церемонию непременно во фраках, шляпах и белых перчатках. Но Шишкин, как мог, избегал этих официальных ритуалов. Якобы его возмущали все эти условности. Но, возможно, просто смущался. Во всяком случае, свои медали он скромно, по-будничному забирал из конторы.
Вообще-то модный во все времена скепсис разночинцев по отношению к высшему свету не миновал Шишкина. Его раздражает «цвет петербургского общества»: « такая всё дрянь, чушь и пошлость, и на эту-то пошлую катавасию стекается пешком и в экипажах почтеннейшая публика, так называемая высшая, чтобы убить часть своего скучного и праздного времени и тут же поглазеть, как веселится публика низшая»
Вероятно, Иван Иванович удовлетворял чувство гражданственности, высказываясь пренебрежительно и насмешливо о чиновниках и военных, «явятся треуголки, каски, кокарды и тому подобная дрянь делать визиты В какое хотите время дня, вы ежеминутно встречаете или пузатого генерала, или жердилу-офицера, или крючком согнутого чиновника, эти личности просто бесчисленны, можно подумать, что весь Петербург населён ими, этими животными».
Подобное весьма пустое фрондёрство было распространено в ту пору.
Основная задача просвещённого, передового человека в те годы сжиться с русскими вопросами, заинтересоваться судьбой всего общества. Короче говоря, художник должен служить общественным интересам!
Часто это служение понималось, как некая обязанность язвительно подтрунивать над всеми практически сторонами российской жизни.
О ком только не говорили едко и с насмешкой. Писатели неминуемо именовались «писаками» или «бумагомарателями». Художники от слова «худо», «мазилки» и «маляры». Врачи непременно «докторишки» или «лекаришки». Актёры конечно, «шуты», «фигляры», а в лучшем случае, «лицедеи» и «комедианты».
Впрочем, Шишкина, надо думать, куда больше занимала собственная живопись, нежели общественно-политическая ситуация в стране. В его картинах трудно увидеть отблески, например, Крымской или Кавказской войн, которые вела тогда Россия.
В 1858 году работы Шишкина отправили на выставку в Москву, где их неожиданно купили по пятьдесят рублей за лист. В те времена это значительная сумма. Иван Иванович, которому уже было двадцать шесть лет, впервые заработал серьёзные деньги профессией художника.
Через два года на заключительный экзамен Шишкин представил два пейзажа «Местность Кукко», написанных по эскизам, сделанным на острове Валаам. За них Иван Иванович получил золотую медаль и право на трёхгодичную заграничную командировку.
И в этот раз Шишкин отказался получать медаль на торжественном акте, хотя сам конференц-секретарь Академии Ф. Львов приезжал к нему на квартиру и уговаривал.
Узнав об успехах своего ученика, Аполлон Мокрицкий восторженно пишет в Петербург:
«Вы достигли желаемой цели. Ваши труды и старание награждены. Любовь Ваша к искусству доставила Вам золотой ключ ко дверям рая художников. Теперь смело и бестрепетно идите к золотым вратам будущего Вашего счастья! Они откроются перед Вами, и в туманной дали, в прозрачно-лиловом тумане Вы узрите уготованный для вас лавровый венец славы. Но, друг мой, не ослепляйтесь его лучезарным сиянием и не спешите овладеть им, пусть он будет прекрасной целью всей Вашей жизни: рано пожатые лавры скоро увянут на пламенном челе»