Архиепископ Лука. Пьеса
Андрей Объедков
© Андрей Объедков, 2022
Андрей ОБЪЕДКОВ
АРХИЕПИСКОП ЛУКА. Пьеса
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Архиепископ Лука (в миру Архиепископ Лука)
Однокурссник
Анна Васильевна Ланская, жена Валентина Войно-Ясенецкого
Профессор Мартынов, научный светила из Москвы
Софья Сергеевна Велецкая, медсестра Ташкентской больницы, ставшая воспитывать детей Войно-Ясенецких
Уполномоченный
Владыка Иннокентий (Пустынский), епископ Ташкентский и Туркменский
Следователь
Енисейский монах
Бабкин, председатель краевого исполкома
Тунгус
Профессор Левит
Федермессер Рахиль Константиновна, врач-хирург Института неотложной помощи города Ташкента
Прихожанин Тамбова
Председатель Тамбовского облисполкома
Жданов, уполномоченный по делам Русской Православной Церкви в Крыму
Действие 1
Сцена 1
(1898 год. Комната Валентна Войне-Ясенецкого: стеллажи с книгами, стол.
Валентин Войно-Ясенецкий Мне 21 год, но я еще не получил никакой специальности. Но я не могу выбрать, куда мне податься. Распутье. Вот какая сложная задача определиться куда тебе податься: передо тобой тысяча дорог и все они прекрасны. Я неплохо рисую. Значит надо поступать в Петербургскую Академию художеств. Но кому сейчас нужна живопись? В деревне плохо дело с образованием и медициной. Значит надо выбирать профессию, нужную своему народу. И Толстой проповедует это: надо быть нужным именно для своего народа. Но меня матушка часто винит в том, что я попусту сплю на полу, уезжаю в деревню и вместе с крестьянами косить сено. Но я хочу познать жизнь Мне бы уехать в Ясную Поляну, чтобы быть рядом с этим великим человеком, познавшим мир. Однако матушка не поймет меня, не простит А, что, если попросить самого Толстого, чтобы он обратился к родителям. Напишу-ка ему письмо, чтобы он убедил мою маму.
(Валентин садиться за стол, берет лист бумаги и начинает писать):
«Дорогой Лев Николаевич! Помогите, мне приходится испытать весь ужас слов Христа «Враги человека домашние его». Вот в чем дело: мне 21 год; меня сильно тянет к живописи. Я ездил в Петербург, чтобы поступить в Академию художеств, поступил затем в университет, ездил в эту осень в Мюнхен, но нигде не мог учиться, потому что я очень глубоко поверил в то, что только в любви счастье и смысл жизни, и для меня стало невозможно отдавать годы на подготовку к жизни (участь у немцев ненужному), когда я знаю, что единственное нужное- это поставить себя в такое отношение к людям, чтобы мог я развивать в себе любовь, чтобы была пища живой душе; и как художнику мне невыносимы академии, где нет радостной работы и любимое дело тяготит: меня слишком тянет любоваться живыми людьми и учиться у них. И вот теперь я знаю, что в деревнях люди голодают и мне нужно ехать к ним, чтобы помочь, поучиться у них. Чтобы сделать это, я должен нанести удар моей матери, ведь неделю назад сошла с ума моя сестра (однолетка), потрясенная происшедшим на Ходынском поле. Шесть месяцев она была тяжело больна, после чего. И вот в начале января бросилась из окна третьего этажа. Когда я сказал матери о своем намерении ехать в деревню, она сказала, что это убьёт её. Мою уверенность в том, что я буду полезен в деревне, она считает детскими бреднями, она говорит, что учение Христа можно было исполнить только в прежние времена, что будет гораздо лучше, если я останусь в Киеве, соберу денег и отправлю в «Комитет», что я мог бы быть полезен в деревне только в том случае, если бы у меня был бы толстый карман. При этом она не может понять того, что, что нищий человек может сделать еще больше доброго, чем богатый. По её утверждению: для того, чтобы исполнять заветы Христа, не нужно никаких особых средств, подготовки, а только любовь к людям. Она говорит, что видит, что я иду по той же дороге, как сестра, что я начитался Евангелия и ваших книг и, превратно понимая их, дойду тоже до сумасшествия. Убедить её мне нельзя так как все мои слова она слушает с горькой усмешкой, как бредни не знающего жизни мальчика
А я и не претендую на знание жизни, а только хочу следовать голосу своей совести. Убедите же, ради Бога мою мать, что если она ждёт от меня многого, то должна радоваться, что я еду в деревню. Убедите её в том, что я принесу много пользы своей душе и немного пользы голодным. Чтобы успокоить её, я сказал, что, если Вы позволите, я поеду в Ваш уезд и буду жить под Вашим присмотром. Если Вы напишете ей, что это возможно, то мой отъезд не будет для неё тяжёлым ударом. Ради Бога, напишите ей, что я не превратно понимаю учение Христа, что ничего опасного я не затеваю, и растолкуйте, что нельзя человеку заглушать в себе голосок: совести, если она давно настойчиво требует одного и того же, что если человек не последует этому голосу Бога, то он умрёт духовно. Бесконечно Вам обязан!»
А пока буду ждать ответ, поступлю я на медицинский факультет. Мне интересно изучить мозг. Что это за маленькое вещество, которое как резиновый шарик выталкивает из головы всё чуждое.
Сцена 2
Медицинский факультет Киевского университета. 3 курс. 1901 год.
Однокурсник. Валентин, ты слышал, что наш староста-поляк ударил нашего однокурсника-еврея, проявив антисемитизм. Того даже повели к врачу.
Войно-Ясенецкий. Что-же творится? Я беру слово в конце лекции, мы должны осудить этот поступок.
Однокурсник. Думаешь, что-то изменится? Антисемиты всегда были, есть и будут. У людей каждой нации есть свои характерные черты. Киргизы наглые, узбеки расчетливые угостят тебя только тем, чем одарил ты их. Армяне и грузины одно гостеприимство. А вот евреи талантливейшие, но хитроваты, не упустят своё. И это многим не нравится. Неужели не заметил это. Особенно у нас в Киеве, где смешано множество наций. У нас много евреев, Одесса бурлит ими И эти человеческие качества не искоренить никогда. Во всяком случае на всем земном шаре Человеческая душа неисправима
Войно-Ясенецкий. Предлагаешь тогда ничего не предпринимать? Я ведь тоже поляк и осуждаю поступок человека моей же нации. Пусть жизнь катиться по накатанной? Пусть будет как будет? Нет уж. Мы не должны мириться с этим. Может мы не можем исправить весь мир, но мы должны делать его лучше вокруг нас. Неужели Сократ не пример тому? Женившись на молодой девушке Ксаньиппе, он попал в ловушку с ее характером. Но именно этот пример показывает насколько был мудр философ. Ему советовали прогнать строптивую женщину за то, что она не подчинялась ему, позорила в общественных местах, вылила на голову горячий суп. Все что она вытворяла только за то, что он не брал денег за свои советы. Пример: жена растоптала пироги, которые прислал Алкивиад за услугу, зная, что Сократ не возьмет денег. А Ксантиппе не нужны были пироги, ей подавай монеты. Но он только в ответ улыбался на позор в общественных местах. И в ответ на советы побить строптивую жену отвечал: «Вы хотите, чтобы город стал свидетелем наших ссор, чтобы я при всех вступил в драку с жену, а вы бы подзадоривали бы, как на петушином бою Поверьте мне, терпение никогда не смешно!»
(Выкрики однокурсников: «Драчуна вон из старост. Войне-Ясенецкого в старосты!»)
Однокурсник. Да-да, с этим не поспоришь. Ты умеешь убеждать. Ну вот: теперь ты наш новый предводитель. Думаю, что у тебя все получится. Во всяком случае я уверен, что у нас на курсе, будет мир теперь. Слушай, а откуда у тебя столько познаний из жизни? Ты же нам ровесник, ну постарше на пару лет. Но ощущение, что ты пожил на свете лет сорок.
Войно-Ясенецкий Знаешь, мне порой кажется, что я сам порой философ как Сократ: меня в гимназии тянуло к живописи, решил поступать в Петербургскую Академию живописи. Но на экзаменах овладело раздумье о том, что правильный ли жизненный путь избираю? Недолгие колебания кончились решением, что я не в праве заниматься тем, что мне нравиться, но обязан заниматься тем, что полезно для страдающих людей. Поэтому послал телеграмму матери, что буду поступать на медицинский факультет. Но тут меня ожидала неприятность: все вакансии были заняты и мне предложили поступить на естественный факультет, чтобы потом проще было перевестись на медицинский. Но я не раздумывая отказался, так как у меня была большая нелюбовь к естественным наукам. При этом у меня явно выраженный интерес к гуманитарным наукам: к богословию, философии, истории.
Однокурсник. По тебе заметно. Рассуждать любишь, убеждать особенно И что же было дальше?