Валяй, небрежно кивнул майор. Если нет вопросов Существенных. На остальные ответят другие и в другом месте.
По лицу подписавшего бумагу Сарматова было видно, что вопросов у него уйма, но все они совершенно не существенные. Передав листок майору, Иван всё-таки решился спросить.
А это, работать-то я где буду? Вы что-то там про страну испаноязычную намекали
Котов убрал листок в папку, папку в портфель, тщательно застегнул замки и, оставив кожаное чудовище в сторону, небрежно бросил:
И пылкие испанки будут, и мулатки, и креолки А пока ты будешь приписан к Бюро 1, парень. Именно это твоё основное место работы. Как сдашь экзамены, конечно. И хвосты перед сессией, кстати. Твои девяносто четыре часа прогулов я отменить не могу, придётся самому выправлять ситуацию. В плане учёбы, конечно, пропуски мы, так и быть, тебе спишем
Иван потерянно кивнул
Спасибо Но бюро Бумажки буду перекладывать или там переводами заниматься, да? Бюрократия, одним словом
Чем начальство скажет, тем и заниматься будешь, наставительно поднял палец Котов. И точка. Отныне ты себе не принадлежишь. Как, кстати, почтенный Пётр Алексеевич, батенька твой, отнесётся к твоему выбору? Одобрит?
Иван вздрогнул: он в этой кутерьме совершенно забыл об отношении почтенного академика к мрачной службе, которую курировал сам Лаврентий Павлович Берия. А относился Сарматов-старший к органам крайне нелояльно Ну, да поставим перед фактом, и деваться ему будет некуда. Небось, Иван уже совершеннолетний, да и институт уже практически закончил, так что разберёмся как-нибудь.
Примерно в таком ключе Иван и высказался. Котов только плечами пожал, мол, поступай, как сам знаешь. Подхватив с пола портфель, он небрежно бросил Сарматову:
Сарматов это от слова
Сарматы было такое скифское племя в древности, поспешил пояснить Иван.
Ему уже порядком надоело всем подряд разъяснять происхождение своей фамилии, иные из-за неё так и вообще норовили разглядеть в нём татарина или узбека несмотря на то, что никакого внешнего сходства с этими народностями у Ивана не просматривалось. Хоть был он смугл и тёмен волосами, но смахивал скорее на итальянца или грека: сказывалась кровь предков, некоторые из которых обитали в предгорьях Кавказа, как, например, прадед по материнской линии, мудрый Ваха, о коем в семье Сарматовых легенды ходили.
Скифы, говоришь, словно бы про себя пробормотал майор, потом улыбнулся. А что, славное племя Как там у Блока? «Мильоны вас, нас тьмы, и тьмы, и тьмы! Попробуйте, сразитесь с нами!». Решено: будешь Скифом отныне, присно и во веки веков. Аминь, как говорится, паря. До встречи в другой жизни.
Это как? не понял Иван. Майор пожал плечами:
Увидишь в своё время. Привет Якову Наумовичу.
Юноша обалдело смотрел, как за этим загадочным человеком медленно захлопнулась высокая дверь. А затем в неё же вошёл декан, и Ивану стало не до сантиментов
Дома разразилась предсказуемая буря. Сарматов-старший, взгромоздившись гранитной глыбой за свой рабочий стол и воздев академическую бородку к портретам вождей, развешанных по стенам кабинета, сотрясал воздух тирадами, сделавшими бы честь даже великим ораторам древности, вроде Лисия и Демосфена.
Он вспоминал своих предков, положивших голову на алтарь науки, отказавшись, правда, от скромного предложения супруги, дражайшей Ольги Арсеновны перечислить оных. А на её замечание, что прадед великого академика и светоча антропологической мысли был, вообще-то, яицким казаком, он только больше покраснел и прошёлся Большим Петровским Загибом[12] по всей своей династии от двенадцатого колена, не осознавшим в своё время величие победа Великой Октябрьской революции и оттого чуть было его, Петра Алексеевича карьеру чуть было не погубившими своим непролетарским происхождением.
Иван сидел на диване, обитом полосатой тканью, и молча слушал отцовский разнос. Всё шло примерно в том русле, как он и предполагал, и потому он шибко и не расстраивался. Батя был предсказуем, как перемена времён года, а по сему не стоило лишнюю волну поднимать. Это как раз и могло вызвать нежелательные осложнения. И пока
А пока дражайшая Ольга Арсеновна, в свои сорок пять сохранившая почти всю прелесть юности благодаря покладистому характеру и природному уму, с изяществом, достойным королевской фрейлины, извлекла из углового шкафчика заветный поднос с серебряной чаркой, графинчик зелёного стекла, лимон, заранее порезанный дольками и, плеснув в чарку из бутыли «шустовского», как она обзывала армянский коньяк, поставила всю эту красоту пред светлые очи Петра Алексеевича. Бородка академика моментально изменила вектор в сторону чарки, он секунду вперивал яростный взгляд в супругу, а затем, неожиданно обмякнув, плюхнулся на свой стул с резной спинкой и расхохотался.
Ну, Оленька, уважила! Как обычно! Всегда-то ты отыщешь «веский аргумент» в споре
Супруга смиренно потупила глаза и, присаживаясь на диван рядком с сыном, скромно произнесла:
А как, по-твоему, на такие эскапады должна реагировать жена академика? Только подыскивать очередной веский «аргумент».
Профессор покачал головой, затем сграбастал своей ручищей, достойной портового амбала, стопку и, крякнув, залпом опрокинул её.
Это же коньяк, Петя, армянский, кстати, как и любишь, укоризненно произнесла Ольга Арсеновна. Академик недоумённо посмотрел на дно пустой стопки:
Да? Вот незадача, а я и не распробовал в сердцах Ну, да исправим.
Он сам наполнил вторую чарку, она последовала за первой. Пётр Алексеевич замер, смакуя букет тонкого напитка, потом, смягчившись, бросил теперь уже заинтересованный взгляд на сына.
Ну, отпрыск недостойный, теперь разъясни нам, убогим, за каким зачем ты ввязался в эти игры с государством? Чем тебе поприще, к примеру, переводчика при посольстве хуже рутины работы канцелярской крысой? Или я уже чего-то не понимаю в этой жизни?
Дождавшийся, наконец, возможности вставить слово, Иван пояснил:
Отец, ты всегда меня учил достоинству и патриотизму в отношении своей Родины. Как я понимаю, мне предоставляют возможность здесь вот и сейчас свой патриотизм проявить в полной мере.
Отец поднял на сына ставший вдруг тяжёлым взгляд.
Наверное, ты не особенно понимаешь, что за структура взяла вдруг тебя за цугундер Хотя, откуда Ты же не жил в тридцатые годы Машина за полночь во дворе, грохот сапог на лестнице, сырость камер Лубянки Ты даже не представляешь, что это такое жизнь в постоянном страхе, в ожидании ареста, камеры, расстрела без суда и следствия!
Иван набычился, сказывалась отцовская кровь: он тоже не терпел, когда ему перечили.
А дядя Миша, твой родной брат, он что, тоже, по-твоему, расстреливал и пытал невинных?
При чём тут Мишка? даже опешил от такого напора профессор. Он он занимался совершенно другим делом
Ага, ловил шпионов на передовой и ликвидировал бандподполье на Западной Украине после войны, я прекрасно помню. Где и голову свою сложил, кстати. А ты всю войну при университете своём просидел сиднем, только в метро от бомбёжек бегал, думаешь, я забыл те годы?
У меня была бронь! вскинулся оскорблённо профессор. Кому-то и будущие кадры тоже готовить надо было!
Ага, теперь Ивана уже понесло, даже мать встревожено положила свою ладонь на его. Антропологи, конечно, основа современных войск! И низкий тебе за это поклон!
Да что ты знаешь, сопляк! взвился в фальцете почтенный учёный мух, свирепо взглянув в глаза сыну Взвился и сразу обмяк Потому, что увидел в глазах Ивана нечто такое, что было выше всех его доводов
Иван сбросил с ладони руку матери и, подхватив со спинки стула пиджак, резко хлопнув дверью, выскочил из комнаты.
Профессор шумно выдохнул и сел на место. Жена подошла к нему, положила сзади руки на плечи, поцеловала в зарождающуюся пролысинку на мощном затылке.
Эх, Петюня, Петюня А мальчик-то наш вырос. А ты и не заметил за своими лекциями да семинарами.
Да уж, только и нашёл, что ответить Пётр Алексеевич. И что теперь делать?
А что делать? рассмеялась жена. Жить, дорогой, жить дальше. Идём на кухню, я твоих любимых блинчиков наготовлю.
14 июня 1950 года. 17:55. В двух километрах к северо-востоку от посёлка Нахабино.
Компактное двухэтажное здание первого корпуса Высшей разведывательной школы МГБ СССР, именуемой во внутриведомственной переписке просто «101-й школой», пристроилось в сени́ громадных сосен так, что определить, что именно скрывается под сплошным зелёным ковром Хлебниковского лесопарка даже при аэрофотосъёмке с применением самого современного оборудования было бы проблематичным.
Целый комплекс строений, несколько полос препятствий, собственное стрельбище всё это было надёжно скрыто от посторонних глаз лесным массивом, протянувшимся в сторону Балашихи на многие километры. А от случайных любопытствующих субъектов этот сверхсекретный объект надёжно прикрывали многочисленные «секреты» специально подготовленной охраны.
Несмотря на то, что время было вечернее, занятия уже закончились, в кабинете начальника школы, генерал-майора Светлова, продолжалось совещание. Внеурочное и оперативное. Кроме самого Юрия Борисовича здесь присутствовали также генерал-лейтенант Судоплатов, старый сослуживец Светлова и давнишний приятель, а также майор Котов собственной персоной.