Ах, милостивец, Евграф Митрич! Точно, что иногда поропщешь на вашу скупость, но взгляните вы в мою душу
Настасья Ильинишна заслезилась.
И я, и дочь моя денно и нощно молим Бога о вашем здравии. Умрете вы ну, что мы будем? Ведь чуть не по миру идти Иголкой-то тоже немного наковыряешь. Да и отвыкла уж я от этого из-за ваших благодеяний.
Ну, молчи, молчи. Нечего тут Я не обижу Довольно лизаться, довольно бормотал старик.
Ведь только не венчаны мы, да на одной-то квартире не квартировали, а то ведь живем восемнадцать годов как муж и жена. И дочка ваша Таисонька Каждый день, как проснется поутру, сейчас на ваш портрет взглянет и перекрестится. «Дай Бог здоровья папеньке»
Ну, довольно. Иди домой Уж двенадцать часов Пора спать.
А я хотела, голубчик, Евграф Митрич, попроситься у вас, чтобы вы мне с Таисонькой позволили здесь сегодня переночевать, робко сказала Настасья Ильинишна.
Это еще зачем?
Да ведь уж поздно домой-то идти, голубчик. К тому же и вас-то жалко оставить, такой вы сегодня слабенький да неимущий. Ну вдруг хуже вам случится? Я и за доктором сбегаю, я и
Приказчики есть, Костя, старуха Ферапонтовна, кухарка
Так-то оно так, но все-таки лишняя женщина. И подать что, и натереть вас, ежели что случится. А что Ферапонтовна, то какая она работница! Ей только бы до себя.
Позвольте мне и Таисоньке переночевать у вас. Я вон в той комнате рядышком не раздеваясь на диванчике лягу, а вы чуть что и позовете меня.
Старик подумал.
Ну, оставайся, сказал он и тотчас же прибавил:
А только ты это все, Настасья, с коварством Ты думаешь, нешто я не понимаю твоего коварства?
Да какое же тут может быть коварство-то, батюшка, Евграф Митрич!
Ну вот Будто я не понимаю! Все вы, подлые, на смерть мою рассчитываете: и ты, и Костя, и приказчики.
Настасья Ильинишна заплакала.
Бог с вами, Евграф Митрич Только обижать и умеете.
Будет, будет Достаточно Ступай
Позвольте, благодетель, Таисоньке-то с вами на сон грядущий проститься, проговорила Настасья Ильинишна, отирая слезы. Кстати и благословите ее.
Зачем?
Как «зачем»? Ведь кровь ваша.
Кровь? подозрительно повторил старик. Ну, насчет крови-то это еще вилами писано.
Боже милостивый! Что вы говорите! всплеснула руками Настасья Ильинишна. Да я как свечка перед иконой
Ну уж, веди, веди ее сюда. Так и быть.
Настасья Ильинишна подошла к дверям и поманила. Вошла девушка, подошла к кровати старика и припала к его руке. Старик притянул ее за голову, чмокнул в лоб и три раза перекрестил. Сделав это, он замахал руками и раздраженно заговорил:
Идите, идите вы от меня теперь! Довольно! Дайте покой.
Настасья Ильинишна и Таиса удалились.
Глава VI
Человек пять так называемых швейцаров со всех ног бросились от вешалок к Косте Бережкову и принялись с него снимать меховое пальто, когда он только показался в притворе «Увеселительного зала».
Афишечку, Константин Павлыч, прикажете? Бинокль желаете? слышалось со всех сторон.
Всех действующих лиц наизусть знаю, а рассматривать могу их сколько влезет и вблизи на сцене, отвечал Костя.
Знаю-с, что вы здесь постоянный и почетный гость, но нам-то вашему сиятельству услужить хочется. Поддержите коммерцию.
Ну, давайте Черт с вами!
Пальто Константина Павловича на первую вешалку, чтоб потом не разыскивать и не задерживать их! крикнул один швейцар другому.
Знаю. Толкуй еще! На самый почетный гвоздь повесим, раздался ответ.
Раскланявшись с дежурным околоточным и подав ему дружески руку, Костя направился к окошечку кассы.
Загнуто, загнуто для вас ваше кресло в первом ряду. Смело садитесь. Деньги потом отдадите. На ваш счет запишу, заговорил с еврейским акцентом кассир, просовывая из окошка курчавую голову.
Вместо ответа Костя сделал кассиру ручкой и вошел в помещение «Увеселительного зала». Стоявшие у входных дверей контролеры встретили его поклоном и распахнули дверь.
Билет мой можете получить от кассира, кивнул им Костя.
Знаем, Константин Павлыч Пожалуйте.
Пришлось проходить мимо буфета, чтобы попасть в театральный зал. За столиками в сообществе мужчин сидели с подведенными глазами и накрашенными лицами женщины, пили пиво и дымили папиросами. Были женщины с очень поношенными лицами, были и молоденькие, со свежими личиками. Одна из поношенных скосила на Костю глаза и процедила сквозь зубы:
Скажите, какой гордый кавалер! С тех пор, как с актеркой связался, и не кланяется даже! Здравствуйте, Константин Павлыч.
Некогда, некогда. Ну вас в болото! пробормотал Костя и вошел в театральное зало.
Был десятый час вечера. Представление давно уже началось. Шло второе отделение программы. На сцене ломался какой-то немец в зеленом фраке, в желтой жилетке и неестественном рыжем парике. Гримасничая, бормоча без умолку и вставляя в немецкую речь русские слова, он подскочил к рампе и запел куплеты под музыку. Костя прошел в первый ряд.
Там сидели все завсегдатаи первого ряда. Были молодые и старые. Он поздоровался кой с кем и сел. Заглянув в афишку, он увидел, что Надежда Ларионовна поет в самом конце отделения. Кривляющийся немец был ему не смешон, сменивший его жонглер с кинжалами и шарами тоже не интересен, да и не того ему было нужно. Душа его стремилась к Надежде Ларионовне. Посидев минут десять, он поднялся с кресла и направился ко входу на сцену. Сторож, стоявший у дверей, хоть и не загородил ему дорогу, но все-таки остановил его.
Нельзя, Константин Павлыч, на сцену сказал он. Видите надпись: «Вход посторонним лицам строго воспрещается».
Да я нешто посторонний? Кажется, уж слава богу отвечал Костя. Я к Люлиной, к Надежде Ларионовне
Знаю-с, что к ним, но все-таки С нас ведь спрашивается.
Да ведь ежели бы я не бывал на сцене, а то сколько раз бывал.
Опять вышел приказ, чтобы никого не пускать.
Да ведь мне только на минуточку Поди и спроси режиссера. Ведь мы с ним приятели, сколько раз пили вместе и все
Ну, так погодите немного, а я сейчас спрошу.
Сторож удалился на сцену и тотчас же вернулся, сказав:
«Пожалуйте». Костя сунул ему в руку несколько мелочи и вошел на сцену.
В кулисах стояла совсем уже приготовившаяся к своему выходу на сцену Надежда Ларионовна и, держа перед собою бумажку, повторяла про себя куплеты.
Она была в трико, в коротенькой голубой юбочке с серебряными блестками и бахромой, еле прикрывающей верхнюю часть ее бедер, в сильно декольтированном корсаже и в какой-то фантастической шапочке. Костя подошел к Надежде Ларионовне, тронул ее слегка за руку и с замиранием сердца произнес:
Надюша! Я приехал.
Фу, как вы меня испугали! вздрогнула Надежда Ларионовна. Вот черт-то! Разве можно так перед выходом?.. Ведь вы мне таким манером можете весь весь ансамбль в роли испортить.
Она не знала, что сказать, и употребила слово «ансамбль». Прости, Надюша, но не мог же я во все горло Ведь тут сцена, идет представление.
Тьфу! Даже опомниться не могу бормотала она, притворно держась за сердце. Тут роль учишь, думаешь, как бы получше, а он подкрадывается.
Ну, хочешь, Надюша, я сейчас за лимонадом в буфет пошлю? Выпьешь холодненького, и все пройдет.
Не надо мне, ничего не надо, сделала она гримаску и прибавила: Да вот еще что: пока я от вас не получила черно-бурой ротонды, по тех пор я для вас не Надюша и вы не смейте меня так называть. Ну, чего ж вы тут толчетесь? Посторонней публике не велено быть на сцене. Идите.
Я только на минутку чтобы сказать тебе, что пришел.
Ну, и отлично. А теперь поклон да и вон.
Но ведь ты сама же меня звала и хотела познакомить через Лизавету Николавну с Шлимовичем С Шлимовичем, чтобы занять у него денег.
Так ведь не здесь же я буду вас с Шлимовичем знакомить. Это после спектакля, в зале.
Лизавета Николавна здесь. Она в креслах сидит.
Знаю и даже видела ее. Она приходила ко мне в уборную. Ну, идите же и садитесь в кресло, чтобы мне хлопать, когда я петь буду! возвысила голос Надежда Ларионовна.
Сейчас, сейчас Дай только полюбоваться-то на тебя вблизи говорил Костя, пожирая ее глазами. Ах, Надя, Надя, как к тебе идет этот костюм!
Она улыбнулась и вполголоса запела:
Труля-ля-ляля Труля-ля-ля. Еще бы больше шел, прибавила она, да обожатель-то у меня идол бесчувственный. Для такого костюма по-настоящему бриллиантовая брошка бы требовалась, а обожатель подарить не может. Все подарю, Надя, все, только бы денег занять. Повернись-ка, повернись-ка, дай-ка мне хорошенько посмотреть на тебя в этом костюме
Ну вот Стану я для вас вертеться!
И как к тебе трико идет Какая у тебя ножка хорошенькая, особливо вот здесь в этих местах.
Хороша, да не ваша. И не будет ваша, не будет, покуда ротонду не получу.