Оооой! расстроился участковый начальник, как будто фокусник в цирке спрятал его любимую игрушку. А если мы ещё раз
Два уважаемых полицейских с щенячьим восторгом до ночи вертели бумажки и изорвали все листочки, лежащие в лотке возле пишущей машинки. Это наконец заставило их остановиться, и они решили пойти в приёмную проверить, не осталось ли чая. Фарфоровый заварник был совершенно пуст, зато они нашли в шкафу графин с какойто настойкой зелёного цвета, припрятанный дневной секретаршей. Жидкость странно пахла, была горькой на вкус, но положение было безвыходным.
А знаете, мистер Чесней? Я вот что подумал
Да, господин Фланн?
У нас показания четырёх человек.
Именно так, господин Фланн.
Есть время оно как бумажная полоска. Четыре человека рассказали нам, что видели, и эта полосочка как будто четыре раза повернулась по разу для каждого. А значит, сколько бы раз мы ни перечитывали показания, изнанка нашего бумажного колечка так и останется нам не видна.
О да, господин, следователь! Что бы было, если бы управление не прислало Вас! И что же нам делать?
Нам нужны показания ещё одного свидетеля.
Какого же, господин следователь?
Да всё равно какого!
Как же так? Ведь мы опросили всех, кто в тот день был в доме. А если человек там не был, и не слышал, и не знает ничего про тот вторник?
Да и не надо! Нам нужно только бумажку чтобы ещё раз повернуло. И мы увидим всю картину. То, что было скрыто и недоступно нам, откроется само собой.
Гениально, мистер Фланн! Только кого же мы будем спрашивать?
Да хоть кого. Сейчас выйдем на улицу и спросим первого встречного.
Коллеги надели пальто и нетвёрдой походкой отправились к входной двери. Вечерняя улица была почти пуста, только усталый почтальон катил по брусчатке видавший виды велосипед со спущенной шиной.
Любезный, можно вас на минуточку?
Да, господа полицейские?
Как Ваше имя?
Роналд Вассер, сэр.
Это Вы убили Амброза Бирса?
Да, я! гордо заявил почтальон и протёр суконным рукавом свой жетон.
Пальцы ног
Вторая сессия самая трудная. Эту банальность я когданибудь с умным видом сам буду повторять своим или какимнибудь чужим детям. Это как второй год за рулём эйфория от того, что ты уже всё понял, всё умеешь, и у тебя отключаются инстинкты самосохранения, осторожность и страх. И вдруг оказывается, что ты не всемогущ. И к тому же ещё эта чёртова весна. Её никто не отменял ни для деревьев, ни для цветов, ни для человеческих гормонов.
Лучи солнца предательски просачиваются сквозь окна нисходящей амфитеатром аудитории и в пространстве знаний и наук выхватывают конусами бурлящую жизнь. От танцующих пылинок невозможно оторваться куда до них законам Авогадро и прочей ерунде.
Девушка через проход от нас с Максом нервно трясёт на пальцах красивой голой ноги синюю балетку.
Помнишь, я тебе скидывал статью про язык тела? Вот когда вертят на ноге обувь это означает либо раздражение, либо это типа жест символического обнажения, то есть соблазнения. Ритмичные покачивания они тоже как бы имеют эротический подтекст, намекая на возвратнопоступательные ритмичные движения. Ну ты, короче, понял.
Да пошёл ты, Макс. Какие возвратнопоступательные движения? Я не то что не знаю как её зовут, я даже не знаю, из какой она группы. И уж ейто точно до звезды сдалось нас с тобой соблазнять.
Тссс!!! к нам осуждающе оборачиваются с переднего ряда.
Ну, значит, просто препод нудный, смиряется Макс.
Мда
А я уже не могу оторваться от нежной розовой пятки, которая то прячется в синей замшевой лодочке, то показывается из неё вновь. Тонкая щиколотка как будто дышит то напрягаясь, то расслабляясь. Глубокий вырез туфель дразнит, открывая маленькие ложбинки у основания пальцев.
Мне почемуто приходит в голову, что увидеть чьито пальцы ног это очень интимно, и это должно чтото значить. Девушка начинает снова болтать ногой. И вот туфелька соскальзывает. Я сжимаюсь как часовая пружина перед явлением кукушки. Ну пожалуйста, ещё чутьчуть
Слышь, у тебя запасная ручка есть? Моя кончилась. Макс дёргает меня за рукав и выводит из оцепенения громким шёпотом.
Да, да
Достав для Макса ручку, я не нахожу ничего лучше, чем столкнуть учебник со стола. Чтобы, поднимая его, иметь возможность чуть приблизиться к той ступне. Падение книги производит неимоверный шум. Лектор запинается, все оборачиваются на меня, и я вижу лицо девушки, чья щиколотка стали моим наваждением. И это совсем некстати, потому что теперь она знает о моём существовании, и теперь я уже не смогу оставаться невидимкой и безнаказанным наблюдателем. Мне приходится извиниться и спешно поднять книгу. Хорошо, что есть хоть чёлка ею можно закрыть лицо, так предательски залившееся румянцем. Ну, почти целиком закрыть.
С того момента у меня появляется цель. Гораздо более важная, нежели все зачёты и экзамены на свете вместе взятые увидеть Её пальцы ног.
Сегодня в большой физической аудитории. Она сидит на третьем ряду у самого окна. Я нахожу место как раз за ней.
Лекция ещё не началась, студенты потихоньку рассаживаются в амфитеатре. Она листает на телефоне страницы интернетмагазина, торгующего обувью. Похоже, не может выбрать между двумя парами босоножек на высоком каблуке. Одни состоят из множества чёрных тонюсеньких ремешков. Вторые оранжевые, собраны из двух толстых перепонок.
Мысль о том, что я наконец смогу увидеть Её пальцы в одних из этих босоножек, лишает меня надежды узнать подробности протекания адиабатического процесса. Я могу думать только о пальцах Её ног и тонких щиколотках. Ну и ещё о том, как женщины вообще могут держать равновесие в такой странной обуви. Ходить. Хотя, мне и не нужно, чтобы Она ходила. Я хочу, чтобы она просто стояла на высоком пьедестале в открытых босоножках, а я мог не нагибаясь любоваться Её ногами. И, может быть, даже прикоснуться к гладкой (конечно же гладкой) коже и твёрдым розовым ноготкам. Ей стало бы смешно и щекотно от моего дыхания Ах да, адиабатический процесс
Весна оказалась холодной, и я так и не увидел на Ней новых босоножек. Возможно, только это и позволило мне сдать сессию.
А потом экзамены кончились, и все разъехались на лето кто куда. Увиделись снова только в сентябре. Пол в аудитории был влажным изза того, что дождь лил уже несколько дней. На Ней мокрые кроссовки, а значит мои мечты опять рухнули.
А потом Новый год и эта чьято квартира. Очень много людей, знакомых и незнакомых. С разных факультетов. Громкая музыка, много дешёвого алкоголя. Очень много. Мы с Ней оказались в ванной. И непонятно, как это всё получилось. Вот мы целуемся, и вот я уже стягиваю крошечные трусики, и Она остаётся в этих дурацких чулках и ботинках с высокой шнуровкой. Её ноги сплетены у меня на крестце, со стиральной машины падают какието щётки и бутылочки. И вроде бы, я должен быть счастлив, потому что всё уже случилось, а Она всё ещё обвита вокруг меня и её тело вздрагивает. Но я так и не увидел пальцев её ног. Какая глупость!
Потом Ей стало плохо, и я держал её волосы, как истинный неупрекающий рыцарь. Вызвал такси, чтобы отвезти Её домой. На морозе стало получше, но Она чувствовала себя неловко. её номера телефона у меня так и не было.
Снова видимся мы только после каникул. Я удостаиваюсь лишь застенчивого кивка, и моя мечта спешит забиться в дальний угол аудитории.
Какоето слово в голове вертится
Прохожу в синие двери и совершенно не ведаю, куда мне дальше. Взрослый мужик, потерянный, как ребёнок. Подхожу к деду в форме и спрашиваю, куда мне следует. Смотрит мне в глаза, произносит слова. Медленно. И машет в воздухе руками в непонятном направлении. Проходящий мимо в торчащем изпод куртки белом, говорит, чтобы я шёл за ним. Там у него как раз дело. Вместе мы проходим турникет, спускаемся и поднимаемся по лестницам, петляем, коридоры образуют спутанный клубок лент. Наконец передо мной распашные двери, деревянные доски поперёк обиты каталками без меры. Я робко зачемто стучу, блею чтото оправдательное и вхожу. Мне навстречу поднимается здоровый мерин в тёмносинем и в чёрном клеёнчатом переднике. Смотрит мои бумаги, кивает. Пахнет прескверно. Холодно, под потолком мерцает свет тоже холодный. Пока топчусь несмело, дядька в фартуке открывает в стене ячейку с номером семь и выкатывает длинную полку из нержавейки. Всегда мог смело оставить себя без обеда,но тебя без педикюра нет. И мне даже известно, как называется этот цвет: мой любимый «Cherry Red». Эти ягоды спелые, краснее, чем все на свете кхмеры для меня. Аккуратные пальчики и ровные ногти признак богемы. Моя любимая римская стопа, абсолютно совершенная: второй по счёту палец остальных длиннее, за ним прочие аккуратно выстроились по росту, отмерены это значит, что моё античное божество смелое, своевольное, амбициозное и немного надменное. И все на фоне него меркнут. Такие ноги у неё и ещё у Венеры, и Минервы. И что мне теперь несчастному подкаблучнику делать? Подсандальнику. Бедному Простынь несвежая. Изпод неё такие же серые видны только ступни. Безупречные, с тонкими щиколотками. На большом пальце с ногтем яркокрасного цвета,привязана метка, на ней написана моя фамилия. Коряво и мелко.