В реальности «при бедности нашей учеными силами» Чаянов предлагает исходить из расчета «на чрезвычайную экономию педагогических сил»[76]. Интересно, что в понятии чрезвычайной экономии мы опять можем легко провести аналогию с общей экономической теорией организационно-производственной школы. Вспомним классические чаяновские оптимумы: максимальная эффективность хозяйствования крестьянской семьи определяется оптимальным сочетанием труда и потребления трудопотребительского баланса; наилучшая эффективность государственной политики достигается на основе оптимального сочетания между экономической эффективностью и социальной справедливостью. А в области преподавания? И здесь свой оптимум: «организуя преподавание, мы должны стремиться, чтобы каждая затрачиваемая ученая сила получала наибольшее использование и давала наибольший социальный эффект»[77].
Что это значит? В реальной исторической ситуации начала XX века, с одной стороны, имелось немного педагогов, из коих лишь некоторые являлись выдающимися мастерами своего дела, хранителями прометеева огня. С другой стороны, весьма изрядно было количество учеников с различным уровнем образования, культуры, способностей. И соотношение между количеством учителей и учеников даже в Петровской сельскохозяйственной академии составляло примерно один к двумстам (1:200). Именно такую цифру приводит Чаянов. В этих условиях «мы совершенно сознательно предлагаем признать, что использование выдающихся ученых для массовой работы интенсивными методами преподавания утопия»[78] То есть все первоклассные ученые просто физически не в состоянии уделить всем учащимся индивидуальное педагоги ческое внимание.
Найти оптимальное сочетание между количеством и качеством учителей и учеников в вертикальной комбинации различных педагогических методов для достижения лучших результатов в усвоении и приращении университетских знаний такова интегральная задача педагогики высшей школы по Чаянову. Конечно, это задача должна решаться на основе продуманных организационно-управленческих правил жизнедеятельности вуза.
Иерархия, профессионализм, демократия утопия храма науки
Здесь мы вновь обратимся к универсальным социальным положениям организационно-производственной школы Чаянова, где универсальность прежде всего заключалась в примате конкретности ситуации для принятия решения. В большой крестьянской семье, когда у взрослых родителей самые старшие дети еще отроки, а остальные вообще малыши, в чем заключается главный резерв существования семейства? В способности включения подростков в помощь родителям в крестьянском труде и в воспитании младших. Ведь отцу с матерью всего уже не потянуть и за всем не поспеть, уж слишком разрослось хозяйство и прибавилось детей; малыши еще слабосильные и несмышленые, но отрочество и является в такой крестьянской семье источником существенной помощи для старших и младших, для всей семьи. В высшей школе Чаянов также обнаруживает источник рациональной оптимизации процесса передачи и приращения звания это «организация широкой ассистентуры, или системы тьюторства»[79], то есть студенты-старшекурсники, аспиранты, молодые преподаватели, которые через беседы, семинары, кружки оперативно и достаточно широко вовлекают учеников высшей школы в поток научной деятельности. При этом Чаянов выделял определенную роль высшей школы в воспитании души и развитии интеллекта студентов младших курсов, замечая, что «подавлявшая масса наших первокурсников не умеет ни логически мыслить, ни следить за чужими мыслями, ни читать книги, ни выражать свои мысли»[80]. Как прорастить семена творчества и мастерства в душах этих людей? Для успешного формирования личности студента Чаянов полагал необходимым на начальных курсах обучения достижение нескольких основных целей.
Во-первых, это просто дать учащимся твердые знания и умения, принципы профессионального отношения к делу. Чаянов отмечал, что эта основа основ культуры традиционно в нашей стране является вопиющим недостатком и здесь ученый щепетилен вплоть до самокритики: «приблизительное знание и умение всегда было одним из наших национальных пороков. Сужу по себе и по работе своих ближайших товарищей, как ослабляла нашу работу эта приблизительность»[81]. Вот здесь-то тьюторы и ассистенты обязаны передать начинающим собственные профессиональные навыки, как-то: научить студентов читать и понимать читаемое «путем организации совместного чтения, а затем совместного обсуждения индивидуально прочитанного и разбора конспектов», далее «должны быть организованы занятия для формирования профессиональной научной методики от сгибания стеклянных трубок до составления таблиц»[82], при этом лишь многократное (здесь и далее выделено автором. А.Н.) проделывание разных работ принесет стабильный положительный результат. Чаянов с иронией, но серьезно предупреждал российского учащегося о важности преодоления нашей национальной слабости «и так сойдет»:
Часто российские студенты, покопавшись немного в лаборатории или над бухгалтерскими книгами, считают свои звания оконченными, так как они, мол, поняли демонстрируемые методы.
Нет, уважаемые товарищи, здесь не понимать надо, а руку набить, приобрести навыки.
Если бы сапожный подмастерье, приколотив наискось каблук, отложил бы работу и сказал, что он понял, как каблуки приколачивают, то, несомненно, обучающий его мастер здорово треснул бы его по затылку.
А ведь профессиональное образование ученого не хуже профессионального образования сапожника; по крайней мере, не должно быть хуже. В нем также должно быть мастерство, нечто от искусства[83].
Особый род научного профессионализма умение «излагать, обсуждать, полемизировать и аргументировать». Для достижения этой цели Чаянов предлагал широкое проведение протосеминаров под руководством тьюторов и ассистентов, где основная работа всех учащихся и учителей должна заключаться в организации обыкновенного спора, диалога по элементарным, а следовательно, основополагающим вопросам науки.
Но настоящий интеллектуал благороден не только профессионализмом, но и нравственным научным кругозором. И вот здесь на формирование юного питомца науки должны оказать свое великое воздействие жрецы прометеева огня выдающиеся ученые. Вводные курсы лекций первоклассных ученых, являющихся в то же время первоклассными ораторами, «должны раскрыть перед первокурсниками грандиозную картину человеческого знания, познакомить с жизнью науки, тяжким мучительным процессом ее созидания, с праздниками творческого вдохновения, с этикой науки»[84].
Все эти первые, подготовительные ступени высшей школы должны вести к главному к миру свободного творческого общения жильцов высшей школы. Речь здесь идет о способности, возможности личного, частного общения с творцами науки, ибо «профессор отнюдь не должен возноситься на недоступный Олимп кафедры»[85]. Для Чаянова образцом созидания отношений между учителем и учеником был Алексей Федорович Фортунатов, который в своей научно-педагогической деятельности успешно возвел в основополагающий принцип способность в свободном интеллектуальном общении достигнуть новых горизонтов науки. Этот принцип чрезвычайно важен для неформального круга известных ученых:
Придавая огромное значение всякого сюда ученым съездам и совещаниям, Алексей Федорович Фортунатов любил указывать: из всего того, что на этих съездах происходит, самое малое значение имеют те решения и резолюции, ради которых указанные съезды собираются. Сравнительно большее значение имеют доклады, еще большее прения по докладам, но самое ценное, что эти съезды дают, заключается в личных встречах, разговорах и знакомствах участников съезда»[86]. То же верно и для общения учителя с учеником, Чаянов с благодарностью к своему учителю вспоминает значение фортунатовского мира общения: «Петровцы знают, чем были для них фортунатовские пятницы и воскресенья, и недаром Алексей Федорович вагоны петровско-разумовского паровичка причисляет к разряду своих аудиторий. Студенты только тогда могут вполне почувствовать, что они составляют высшую школу, когда они смогут почувствовать, что они хотя бы отчасти живут со своими учителями вместе[87].
Этот момент высшей школы, безусловно, является самым дорогим и плодотворным для всех ее участников. В связи с этим Чаянов и в шутку и всерьез мечтал о реализации идеи «закрытых школ, монастырей замкнутых общин мастеров науки и учеников». В его утопической крестьянской России несколько десятков школ-монастырей высшей школы вносят существенный вклад в научное и культурное развитие страны, преемственность ее интеллекта и нравственности. Так, подмосковное Архангельское «принадлежало Братству святого Флора и Лавра, своеобразному светскому монастырю, братья коего вербовались среди талантливых юношей и девушек, выдвинувшихся в искусствах и науках.
В анфиладе комнат старого дворца в липовых аллеях парка, освещенных былыми посещениями Пушкина и блистательной, галантной жизнью Бориса Николаевича Юсупова шумела юная толпа посетителей Прометеева огня творчества, делившая труды с радостями жизни.
Братство владело двумя десятками огромных и чудесных имений, разбросанных по России и Азии, снабженных библиотеками, лабораториями, картинными галереями, и, насколько можно было понять, являлось одной из наиболее мощных творческих сил страны»[88].