Не знаю я таких положений. Сволочь твой Саша и садист, угрюмо шепчет Нина или ревнует, или бесится от зависти и все-таки, не сдержавшись, просит, дай посмотреть.
Нет, не дам.
Боль почти успокоилась. Кто-то раздвинул тиски, убрал плоскогубцы, извлек гвозди.
И Светлана почти злорадствует: Не дам! Ни за что!
Ах, так! Ладно, обижается Нинка и отворачивается.
Они обе знают, что в душевой от взгляда подруги ничего не скрыть.
Светлана тешит себя маленькой надеждой, что когда они до нее доберутся часа через два, Нинка забудет
Эй, Нинуша, ласково окликает подругу Светлана. Не бери в голову. Все пустяки.
И Нина, смягчившись, улыбается: Ладно, старушка, проехали.
Я старушка? Фи!
И они продолжают тренировать свои и без того выносливые тела, пока пот, едкий, как мыльная пена, не начинает пощипывать им глаза.
Пункт приземления номер два: альфа.
«Альфа» это космический корабль. Капсула анабиоза. В нее попадают старыми, высушенными, извлекают из неё новорожденных, в водах.
Вот сестра кончиком пальца прикасается к кнопке сенсорного управления
Поехали! весело кричит Нина.
Начинает действовать режим автоматического массажа, и обе кровати-ловушки, в каждой из которых по беспомощному телу, начинают вибрировать. Этот процесс происходит неровно, по-разному: то мелкая дробь сотен молоточков застучит по Нининой пояснице, то мягкие протяжные волны изомнут Светланины плечи, спину, полушария ягодиц, то озорная щекотка по каждому квадратному сантиметрику их кожи.
«О-о», изнемогает Светлана и в полузабытье шепчет, рассказывая невидимому слушателю:
Смерч, торнадо, вихрь, ураган! Он зарождается где-то на окраине Вселенной у самых пяток и, двигаясь вдоль раскинутых бедер по Млечному Пути, набирает мощь: сухой, словно из пирамиды, что затеряна в песках, горячий, но не обжигающий, а ласковый поток. Солнечный ветер. Он проникает в меня, и там, в глубине моего живота: в матке и трубах как на музыкальном инструменте: как на тромбоне, органе или шотландской волынке, играет на мне и, заставляя дрожать каждый мой орган, извлекает мелодию из моих жил и мышц, и уж потом по гладкой долине моего живота, по холмам грудей, по фарфоровому изгибу шеи
Светлана и Нина два космонавта, приготовившиеся к старту, лежат по соседству в коконах-ракетах, на расстоянии трех шагов друг от друга, и молчат. Носы торчат наружу. На глазах массивные очки. За их темными стеклами мелькают в сумасшедшем темпе разноцветные огоньки «альфа-излучения». Они легко пронизывают плотно прикрытые веки и напрямую проникают в усталые мозги.
Молчат. Говорить не хочется. Каждая думает о своем: мечтает или вспоминает, что слаще. Светлана вспоминает.
Все началось два года назад.
«Моя старая «шестерка», кряхтя и сопротивляясь моему принуждению, набирала скорость. Стрелка спидометра достигла отметки ста двадцати. В салоне скрипело, скрежетало, стонало. Сто тридцать. Мелко, как в ознобе, затрясло кузов, а рев двигателя стал напоминать предсмертный хрип вот теперь, наверное, предел!
Никогда раньше я не ездила так быстро, но сегодня меня подгоняет страх.
Грязные стены жилых домов, расположенных справа от меня, слились в одну ровную поверхность-монолит. Арочные проемы, словно следы ракетных залпов, выделяются черными прогоревшими пятнами на неровно-сером. Одинокие человеческие силуэты размыты сумерками и бешеной скоростью. По левой стороне навстречу мне с удвоенной скоростью против реальной несутся одинаковые в своей воинствующей суете болиды авто: не различить ни марок, ни пассажиров, скрывающихся в потаенных глубинах их пропыленных салонов подводных лодках нашего одиночества. Сумерки. Опасность только грезится. Происшествия ночи в нашем непредсказанном будущем. Как и сама ночь. Мозаика необъяснимых, незначимых случайностей еще не сложилась. Еще не опьянели собутыльники, ссоры усталых супругов, надоевших друг другу, соседей, доведенных до ручки пустыми обоюдными придирками, родителей и их взрослых детей, не оправдавших надежд только-только разгораются. Никто пока не схватил кухонный нож, чтобы, не помня себя, ударить близкого в живот. Молоток лежит среди инструментов, не торчит из костяного пролома округлого свода черепа. Никто не плеснул кипяток в искаженное злостью лицо. Выстрел не прогремел, старая двустволка с забытым патроном, спрятанная в платяном шкафу среди зимней одежды, еще не подвернулась под руку. Капроновый чулок, соскользнувший с девичьей ноги, еще не накинут на лебединую шею, не связался пока в тугой затейливый узел. Все еще может закончиться хорошо. Но мне уже страшно. Меня преследуют. За мною гонятся! Мне страшно. До визга, до безумия.
Темно-синяя «Ауди», еще две секунды назад заполнявшая своими обтекаемыми формами зеркало заднего вида моей труженицы «шестерочки», вдруг сбросила скорость, почти остановилась.
Я её сделала! Кажется, я выкрикнула эту фразу вслух. Я Что я хотела добавить не помню. Эйфория, ликование эмоции захлестнули меня на краткий миг, а затем Я ударила по тормозам, и они застонали. Машину занесло влево. «Уррр-р», взревел в последний раз двигатель и заглох. И это уже не имело значения. Улица впереди была перегорожена бетонными плитами, взгромоздившимися в человеческий рост, а сзади плавно подкатившая «Ауди», развернувшись поперек, уже приоткрывала свои двери
Я посмотрела по сторонам. Пусто. Такое самоощущение называется паникой. Но, помимо паники, душа была охвачена азартом погони, и я побежала. Я рванула! Птичьей тенью, выскочив из машины, как из ненавистной клетки. Грациозно, мягко, по-кошачьи пригибаясь, растягивая туловище в струну. Стремительно, тупо, настырно, как камень-ядро, выпущенное из пращи. Да, я рванула! В наступившей полутемноте я, конечно, не разглядела изломы асфальта, вспученные силой отбойного молотка они выросли на моем пути девятым океанским валом. Успев тихонько охнуть, я упала. Сначала на колени, но сразу же развернулась, села на попку и, обхватив свои свежеободранные бедра и икры руками, заплакала:
Oй, ой.
Они подходили не торопясь.
Становилось страшнее. Они приближались. Один чуть впереди, второй отставал от него на пару шагов.
С начала погони заметно стемнело. Зажглись разномастные фонари. Их светло-ярко-голубой свет напоминал об экранах, мерцающих по квартирам, а желтые лампочки, развешанные по переулкам и закоулкам, во дворах и подворотнях набрасывали на предметы ржавую вуаль. Стемнело, но звездная тайнопись еще не проявилась на сером безоблачном небе, на небольшом его клочке, что, как неровная заплата, раскинулся в бесконечном далёко над крошечной территорией города Волгогорска, и не выкатился округлый диск луны безжизненной и без атмосферной планеты Амстронга и Олдрина, младшей сестры нашей старушки Земли. Все еще вечер, не ночь.
За моею спиною бетонная стена. Справа торец пятиэтажки. Там ни одного окна. По левой стороне пустырь, ведущий к автомобильной стоянке. Набраться бы смелости и пересечь пятисотметровое пространство, заваленное строительным и бытовым мусором: там искореженные обрезки металлических труб, покрытые бурыми пятнами высохшей крови, прожаренные тушки животных: кошек и собак, сожженные малолетними подонками, истлевшая одежда, пропитанная запахом десятков немытых тел, тысячи мятых банок из-под пива и джина, сотни использованных презервативов, хранящих в непросохшей влаге и смертельные болезни, и зародыши новых жизней; преодолеть бы, как сталкер, как военный диверсант, эту опасную зону и добраться до автостоянки до людного места. Нет, не добегу туда, не долечу.
Он встал передо мною, не дойдя шаг. Я посмотрела на него снизу, с земли. Он показался великаном: живот бочка, плечи коромысло, подбородок? О, огромен по-карикатурному, а нос широк, расплющен и короток, а ноздри вывернуты, а все лицо сжато, будто оно из мягкого каучука лицо зловещего монстра, демона, вурдалака.
Проведя в классе, где я в то время числилась классным руководителем, последний урок, я возвращалась домой. Конечно, все, что необходимо, можно купить в своем районе. Полуторалитровая бутылка минералки, две бутылки пива, две пачки чипсов и шоколадный батончик «марса» или «сникерса» вот наш ужин на троих: для меня, Димы и Софьи, но неподалеку от трамвайного кольца, мимо которого мне предстояло проехать, расположено сразу несколько киосков, торгующих подобным набором продовольственных товаров. Место удобное. Я притормозила.
Напротив торговых рядов было довольно пустынно. Припаркована пара автомобилей: «Ауди» темно-синего металлика, а метрах в пятидесяти от неё разбитая «копейка». Я расплатилась и, запихнув бутылки в сумку, направилась к своей видавшей виды «шестерке» скромному буферу между фешенебельной «Ауди» и опустившейся «копейкой».
Они подошли к своей машине одновременно со мною. Двое обычных мужиков моего возраста. Нет, не совсем обычных. Один из них шикарен. Он высокий, широкоплечий, сильный, в отлично сшитом костюме, у него умные глаза, спрятанные за дорогую стильную оправу. Я даже почувствовала запах его духов горький, как кофе, пряный, как восток. Второй был помоложе, скромнее, хотя тоже держался уверенно. Двое мужиков, имеющих деньги и здоровье, и, наверное, власть. Эх, ах, жалко не мои!