Так в каждом акте человеческого действия мы обнаруживаем факт, фикцию акта, фикцию, как окрас или искажение, отражение акта в чьем-то сознании.
Один и тот же фрагмент бытия предстает перед нами как множество со-бытий, один и тот же акт как множество фактов, по числу историков бытия и интерпретаторов, толкователей акта.
Бытие, не нашедшее отражения в событии, обойденное вниманием истории и историков, так и остается бытием, превращается в навоз и задворки истории. Бытие нам не интересно, как нам не интересно то, что в Голландии, оказывается, люди дышат воздухом: они и в Голландии дышат воздухом и в Неголландии, и в двадцать первом веке до новой эры, и в двадцать первом веке новой эры, и между ними, и до этих веков, и после них. Это все, конечно, бытие, но это бытие никогда не станет событием.
История это каждый раз попытка скроить из разноцветных и разрозненных лоскутков бытия красивый и пышный наряд короля.
Реальность и действительность. Реальность как совокупность всех действительностей. Реальность как подоплека любой действительности.
Аристотель выделял в природе две ее сущности naturа и physis: первое познаваемо и используемо человеком в его практике, второе не ухватывается ни мышлением, ни деятельностью.
Относительно человека мы также можем выделить два схожих понятия: реальность и действительность, понятия близкие, но не тождественные, как не тождественны «вещь в себе» и «вещь для себя» И. Канта.
Мы действуем в действительности, более или менее четко представляя себе ее границы и наполнение, содержание, материал. Как бы плохо и неправильно мы бы ни действовали в действительности, какую логику или мораль мы бы в ней ни нарушали, мы всегда можем определить степень ее правильности и даже указать на характер наших ошибок и отклонений от норм.
Реальность дана во всей своей безразмерности, неописуемости и неисчерпаемости материала и содержания. И, тем не менее, мы, неспособные охватить ее ни мышлением, ни деятельностью, ориентируемся в ней. В качестве примера, «правомочность», характеристика действительности, может быть четко описана нами в соответствии с принятыми и действующими правовыми нормами, справедливость неописуема, но остро и безошибочно ощущаема каждым из нас.
Так что же такое реальность?
Мы озираемся вокруг себя, заглядываем в собственные глубины и заявляем, не указывая ни на что конкретное: «Вот она, реальность».
Реальность вместилище и совокупность всех актуально, потенциально или погребенно имеющихся действительностей: ведь на одном и том же плацдарме, например, в городе, разыгрывается одновременно множество разных, независимых друг от друга, переплетающихся, пересекающихся или никак не относящихся друг к другу действительностей.
Поток истории река реальности. Конечно, в ней можно выделить множество разных историй разных действительностей: всемирная история искусств, всемирная история торговли, всемирная история хлебопечения это все истории отдельных действительностей и одновременно с этим это реальные истории.
Реальность, таким образом, не только вместилище разных действительностей, но еще и подоплека любой из них. Искусство истории в проникновении к реальной истории, но достойна существования и действительная история ведь она помогает строить будущее.
Только мы все-таки помним реального историка Иосифа Флавия и забыли о Юсте Тивериадском
Идеальный объект
Наука началась тогда, когда в ней появился идеальный объект. Этот капитальный переворот в богословии, а наука эмбрионально присутствовала именно в богословии (теологии), вмещавшем в себе в те времена (16 век) не только науку, но и философию, произвел Галилей, с беспримерной честностью проведший всю методологическую, хирургически точную работу по вычленению науки из богословия и именно благодаря введению им института идеального объекта.
Основной тезис Галилея заключается в том, что человеческое сознание способно проникать в реальность за счет особого устройства этого сознания, а именно за счет потенциала идеализации. Все другие существа, обладающие сознанием, не в состоянии идеализировать реальность.
Вмененность способности к идеализации, к запечатлеванию реальности, пусть и в искаженном (непременно в искаженном и сильно индивидуализированном) виде позволяет человеку формировать и удерживать память об этой реальности в виде идеального объекта. Этот идеальный объект имеет сугубо онтологический статус и достаточно далек от реальности, даже до невероятия: все тела падают с ускорением g независимо от своей формы, массы и высоты падения.
Основной тезис Галилея заключается в том, что человеческое сознание способно проникать в реальность за счет особого устройства этого сознания, а именно за счет потенциала идеализации. Все другие существа, обладающие сознанием, не в состоянии идеализировать реальность.
Вмененность способности к идеализации, к запечатлеванию реальности, пусть и в искаженном (непременно в искаженном и сильно индивидуализированном) виде позволяет человеку формировать и удерживать память об этой реальности в виде идеального объекта. Этот идеальный объект имеет сугубо онтологический статус и достаточно далек от реальности, даже до невероятия: все тела падают с ускорением g независимо от своей формы, массы и высоты падения.
Однако этот уродец (имеется в виду идеальный объект) позволяет человеку совершить очень важное создавать действительность, в которой он может разумно и целенаправленно действовать. В ходе развивающейся практики, уже совсем забыв о кардинальном и практически непреодолимом несходстве идеального объекта и реальности (которая так и не дается человеку ни в каких ощущениях или опыте), человек начинает технически использовать идеальный объект: не существующее в реальности g превращается, например, в технический параметр нагрузок (при подготовке космонавтов и в других областях действительности).
Идеальный объект выступает, таким образом, дважды: первый раз, в переходе от реальности к действительности, как средство проникновения и построения действительности, второй раз как инструмент, возникающий в ходе действительности. При этом, во втором случае, это уже не только онтологическое представление, идеальный объект приобретает логическую стройность и законченность, он может математизироваться, как математизировалась практически вся физика, как математизировано сознание у В. Лефевра (психолог, создавший теорию рефлексивного управления и оперирующий в психологии булевой алгеброй). Более того, идеальный объект-2 становится ресурсом идеологизации и мы возвращаемся к первому шагу, к стоянию человека перед реальностью и его попыткой проникновения в нее через свою способность видеть в ней нечто идеальное. Круг замыкается, однако наше возвращение к изначальной позиции означает, что мы уже не те, что мы уже имеем и опыт вхождения-исхода из реальности, и опыт действия в действительности, и опыт построения и использования идеального объекта.
По сути, это все очень и подозрительно напоминает аутизм: мы видим мир не таким, каков он есть на самом деле (мы не знаем, каков он есть на самом деле), а таким, каким мы его видим и можем в нем действовать. Действительность действует согласно нашим идеальным представлениям о ней, реальность проступает (или нам кажется, что проступает) в соответствии с ними же. И, так как нам удается технически реализовать наши идеальные представления и идеальные объекты, то нам не остается ничего другого, как признать правильность, истинность этих образований нашего сознания, уповать на силу собственного разума и не обращать внимания на возникающие несоответствия между идеальными и реальными объектами: «Если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов».
Идеальный объект-2 кладется в основу той или иной науки, превращается в ее модельное ядро, по поводу которого наука начинает формировать оболочку экспериментальных данных, правил и законов обращения и применения, систему знаний, кортеж задач и проблем, всю парадигматику данной науки, при этом сама модель, сам идеальный объект представляют собой синтагматику (неизменную часть) науки, неопровержимую в принципе, поскольку опровержение зачеркивает весь уже пройденный путь (а его зачеркнуть нельзя) и все намеченные и намечаемые перспективы. Смена научных парадигм, согласно Т. Куну и П. Фейерабенду нормальное состояние науки, однако крах синтагматики науки приведет к шоку, подобному тому, который охватит мир, если он узнает, что математика оказалась ложной.
Если предлагаемая схема более или менее верна, то снимается принципиальное различие между гуманитарными и естественными науками: обе ветви науки строятся на базе идеальных объектов, представляющих собой индивидуализированную работу сознания на почве реальности.
Проблема равночестности гуманитарных и естественных наук перед нашим сознанием разрешается (или усугубляется) следующими двумя обстоятельствами, которые можно воспринимать и как фундаментальные допущения, и как собственно фундаментальные: