Пьеса Ы
И стихи
Ольга Любарская
Редактор Анатолий Анимица
Редактор Марина Симкина
Обложка Марина Симкина
© Ольга Любарская, 2022
Ольга Любарская
Ольга Любарская. Окончила Харьковский автодорожный институт и филологический факультет Курского педагогического института. Работала инженером, затем преподавателем русского языка и литературы. С 1997 года в Израиле. Публикуется в периодических изданиях России, США, Израиля.
Каждый отрывок этой пьесы (Пьеса Ы ред.) прекрасен языком и голографически самодостаточен. Такой эффект я до этого ощутила лишь единожды от неправильно сшитой, но прочитанной на одном дыхании повести Конецкого.
Я хочу, чтобы вы дочитали пьесу до конца. Надеюсь, что последние эпизоды станут для вас, как и для меня, неожиданным подарком.
О стихах Их много в самой пьесе. Те же, которые там только упомянуты или прилежат к основному содержанию пьесы по смыслу, приводятся во второй части книги.
С таким пиршеством созвучий, аллитераций столкнуться приходится нечасто. При восприятии на слух можно захлебнуться, не успеть вникнуть, выхватить лишь отдельные фрагменты.
Но вам при кабинетном чтении удастся сложить смыслы Ольгиных стихов. И поразиться тому, как рифмуются и искрят не только слова, но и слоги И захотеть услышать их в авторском прочтении.
Очень своеобразный автор.
И берега от ярости до нежности
Марина Симкина, редактор.
Рисунок обложки Марина Симкина.
Фото и иллюстрации из архива Ольги Любарской.
Пьеса Ы (в 12-ти главах)
«Its all about me»
надпись на машине.
Вы видите это не в том свете. Не в том, в котором написано, не в том, в котором задумано, и не в том, в котором всё будет.
Ы1) Разве я могу доверить хоть одному человеку сказать хоть что-то за себя: хоть при жизни, хоть после смерти?
Никто не скажет.
Никому до меня нет дела. Могут сгладить, обойти, извратить, перекрутить что-то Даже если я скажу плохо, очень плохо, даже если для других это тягомотина, я всё равно буду стараться, мне это очень важно. Иначе я умру и умру. А так будет хотя бы попытка, пусть неудачная, что-то оставить. Пространству? времени? помойке?
Ы2) Придерживая что-то, невыгодное для меня, или делая благообразнее, я, может быть, спасаю свою жизнь, но делаю бессмысленным и никчёмным всё, что я делаю.
ЫГлава 1. Завязка
<Вдали, то ли на пригорке, то ли в вышине, в дымке, летают перебрасываемые ящики с яблоками. В воздухе сильный яблочный дух.
Одновременно в некоем безвидном, но хорошо видном зрителям пространстве, Б-г беседует с Ы так зовут главную героиню.
Б-г это сгустки и разжижения пространства. Издали похож на хламиду, которая корчится под ветром. И на монаду, так как он един. Габриэль, Михаэль, Рафаэль его ангелы. Это дюжие мужики с крылышками. Могли бы при случае поработать и грузчиками.>
Б-г:Габриэль, Михаэль! Рафаэль! Выключить всё это. Так, хорошо. Яблочный дух можете оставить. Ты не против, Ы?
Ы: Нет, не против. Я почти забыла уже этот запах, только один раз в жизни это было.
<1970 год, сентябрь, яблочный совхоз «Красноградский» под Харьковом.>
Б-г: Да, ты ещё забыла постоянный запах туалета. Помнишь, деревянный домик стоял на пригорке, дверь так плохо закрывалась? Этот запах мешался с запахом яблок. Михаэль! Запах туалета убери.
Ы: Нет, зачем же, не надо.
Б-г:?
Ы: Без этого картина будет неполной. И половина воспоминаний подохнет.
Б-г:Рафаэль! Верни ей этот запах.
Вверху, где яблоки.
Голоса: Кальвиль! Макинтош!
Первый крупный! Первый средний!
Второй!
Виноделка!
Девочки: Юрка! Шишкин! Это последний ящик! Хватит! Перекур!
Б-г:Б-г:, и правда уже завязывай!
Габриэль, почему ты не отключил Габриэль? Так
Ы: Убери их всех <кивает в сторону ангелов, а потом в сторону зрителей>.
Б-г <ангелам>Б-г Свободны.
<к Ы>: Но теперь всё, можно поговорить и без свидетелей. <Клубится сначала чуть выше, потом рядом сЫ>
Б-г: Ты не молода, Б-г:. Мягко говоря.
Ы: Ты тоже, если говорить совсем уж мягко. Эвфемизмами. Это они клубятся вокруг тебя?
Б-г: Нет, это то, что ты называешь временем. Это творится и разрушается мир. Ежесекундно. И мне его не жалко. И никому не жалко. Это моя одежда.
Ы: Ну что ж. Титхадеш1!
Б-г: Какое у тебя простое имя, Б-г:!
Ы: Да, даже немой произнесет: Ы- ы!
Скажи мне только, а почему это я должна предстать пред твои очи?
Б-г: Ты же сама жаловалась, что тебе не с кем говорить. Я проверил: правда. Так что считай, что с моей стороны это любезность.
Ы: Я к тебе не напрашивалась.
Б-г: А где же благодарность?
<Не дождавшись>: Ну ладно. Жалуйся уже.
Ы <не заставляя себя упрашивать>Ы Что-то тяжко мне, совсем тяжко последнее время.
Б-г: До тех пор, пока ты у меня не под боком, другого не жди.
Ы: Да, я знаю, что все мы ходим под боком, а кто и ходит боком.
Б-г: Перестань! Скажи мне лучше, чего или кого ты хочешь?
Ы: Я не хочу никого! Ни поэтов, ни непоэтов. Может быть, они сами с собой или друг с другом хороши или плохи. Но мне с любым из них будет худо. С любым: от одного до весёлой или печальной, или нейтральной компании. Любить может только животное. Не любое, конечно.
Б-г: Да, животное. Ты права. Или Б-г:.
Ы: Ну а ты чем лучше? Можно подумать! Посмотри на себя!
Б-г: Но я вообще-то невидим.
Ы: Ну да, невидим Да я насквозь тебя вижу. Вспомни Эсава и Яакова «твоё протеже», как говаривала одна моя знакомая.
Ведь у тебя подобострастная спешка прислуживать Силе трактуется как понимание замысла и высокая миссия, а наивность и независимость от тебя как дикость, глупость и злодейство. Чем ты отличаешься от любого начальства? Единственный во всей семье непохожий и независимый человек и у тебя уже опережающее отвращение: и злодей, и дурак, и дикарь, и, и
Б-г: Ой, какая же ты дура, мама ро́дная!
Ы: Любопытно, кто же всё-таки твоя мама ро́дная? Или ты просто хотел сказать: «Твою мать»? Кто же ты по материнской линии?
Б-г: Я сам для себя неожиданность. Сам себе и отец, и мать, и сын, и дочь, и сестра, и брат.
Ы: Не заговаривай мне зубы, сам себе троюродная бабушка! Значит, Эсав дикарь, почти не человек, и с ним позволено сделать всё. Дурака обмануть: сам виноват! Не ожидал от брата подвоха и даже не успел понять, что продаёт первородство. Думал, пошутил младший братец. Вот она, твоя справедливость, вот оно, твоё милосердие, вот она, твоя чечевичная похлебка для проголодавшегося брата. Мышеловка.
Посмотри если уж не о людях, как ты обращаешься с зелёным жуком, который валяется возле входа кверху лапами, сучит ими, хочет перевернуться и жить. Ты же не против, чтобы его раздавили. Так проще! Давящую ногу ты заранее прощаешь, направляешь и благословляешь. Ты зачёркиваешь и уничтожаешь миры, которые тебе «не показались». И память о них. Они ниже совести. Совесть у тебя что-то парадное, что можно показать другим и чем можно похвастаться.
Б-г: Та́к ты и со мной не уживёшься. Но есть ещё. Надо мною.
Ы: А, твой начальничек? Предлагаешь мне жаловаться по инстанциям? Так и он не лучше.
Всё та же иерархическая лестница.
Б-г: Так мир вообще строго иерархичен. Это основной закон, конституция мира. Равенства вообще нет.
Ы: Это для тебя нет! А для меня равенство бога и мошки очевидно.
Божественность в своём мире, такое гулкое поле Божественности, которая окружает каждое существо. А у тебя, вместо поля окружающей человека его собственной Божественности, заменяя его, не замечая, не обращая внимания, перечёркивая, твоё божественное, казённое поле Статуса. Потому что ты хочешь задирать всё время нос, в те минуты, когда не держишь его по ветру. Да даже если ты один, как одноглазый Óдин, то всё равно держишь нос по ветру. Значит, ты чувствуешь, что всё равно окружён и к этому, даже миражному окружению, принюхиваешься. Ты, может быть, один одинок, но ты не тот Единственный.