Женька: Смотри, как классно! Почему ты не красишься?
Ы <Ы>Ы Дальше не помню. Память моя тускнеет. Не помню, почему мы с Ы подрались. Не было ни одной причины. Так, ни с того ни с сего, слово зá слово.
Б-г: Я подозреваю, что накрашенные ресницы сыграли не последнюю роль.
Ы: Наверное. Всем понравилась, в том числе и Ы:. Я, видно, загордилась и не помню, что там молола.
Б-г: Вот так ты всегда.
Ы: Помню только один эпизод. Нет, два. Было так смешно. Это, конечно, была не настоящая драка. Ы: такой бугаина. Ы: от смеха свалилась со спинки кровати, на которой сидела. Я разрыдалась. Потекли чёрные слёзы. Ы: дала мне ватку. Ватка стала чёрной. Ы: дала ещё. Я собрала большой черный комок и вручила Ы:, чтобы посильней обидеть: «На, выброси!»
Шишкин рассвирепел, схватил ручное зеркальце и ребром этого зеркальца треснул меня по щеке.
3. Автобус
<Автобус по дороге из совхоза «Красноградский» в Харьков, через день после драки.>
Женька:Женька:, ну пожалуйста, мы все тебя очень-очень просим. Ну пожалуйста, не надо убивать её.
Шишкин: Нет, живой она до Харькова не доедет.
Женька: Ну посмотри, Женька:: ты такой здоровый, а она такая маленькая. Ну прости ты её.
Людка <обращаясь к Людка, сидящей на заднем сиденье автобуса>Людка Да попроси ты у него прощения.
Ы: Что? С какой стати?
Людка: Он же тебя убьёт. Он уже пять лет отсидел за убийство.
Ы: Меня и убьёт? Как это?
Шишкин: Нет, я её убью! Так оскорблять!
Лавруха <подхватывает>Лавруха Так оскорблять!
Женька: Ну Юрка, пожалуйста. Мы все очень-очень тебя просим.
Ну не убивай её!
Шишкин <смягчившись>Шишкин Или покалечу.
Глава 3.Продолжение разговора
Б-г: Зато какая тебе попалась первая учительница Любовь Иосифовна.
Ы: Да, мир мгновенно расширился. Это был выход в открытый космос. Я только теперь понимаю, насколько мне повезло иначе бы я навсегда застряла в том гадючьем подвале.
Б-г: А мне спасибо не хочешь сказать?
Ы: Это был не Божий промысел, а твоя небрежность. Ты смотрел на происходящее сквозь пальцы.
Б-г: Откуда тебе известно, что это было?
Ы: Потому что тебе ох как далеко до Любови Иосифовны. Какой бы это был мир, если бы им управляла она. Расширенный простор с незаметно разлитым вниманием и участием, готовность отойти на расстояние, не мешая, не прикасаясь и ничего не требуя. Да что говорить! Из немногих людей, которых я встретила. Если что меня ещё и удерживает в моей никчёмной жизни и сейчас, то только слабая, исчезающая память, что такое чудо возможно.
Б-г: А что ты ей сделала хорошего?
Ы: Ничего. Я только её помню как чудо. Одно из чудес моей жизни, которых было меньше семи. И запомни! Заруби на своём невидимом носу!
Если я сейчас не могу всего рассказать, если боюсь, замолкаю, потому что не вижу ни одного сочувственного или заинтересованного взгляда, то это только потому, что смотрит не она, открывающая просторы, и не такие, как она, а ты, загоняющий в подвалы гнить вместе с закатившимися туда мячами, разговаривать с мхом, плесенью, ржавчиной ограды на равных, потому что другого мира у тебя нет. Подвал это твой простор.
Б-г: А что же тебе, если ты поэт, мешает прозревать в подвале небо? Да всё искусство ложь! А тебе подавай правду! Что есть истина? Что-то прямолинейное, равномерное. И ты к этой односторонней равномерности, к этой узости стремишься? Так получай! Но не обижайся, если твои вирши ругают или недоумённо молчат. Этих поворотов «лжи», то есть именно искусства, этой красоты, этого богатства, этих оттенков в них как раз и нет. Ну ты ж этого хотела. Да, а́нгела ты бы вывела из себя, допускаю. Но я перевидал дур и дураков знаешь сколько!
Что такое ничто?
Ы: Ничто это когда много, слишком много.
Б-г: Вот видишь, и до тебя дошло. Поэтому-то я и один.
Ы: Ты не тот один. Ты один много, холодец!
Ты холодец. А другой, твой начальник, тот кисель с молочными берегами. Кисель скис, а молоко прогоркло.
Ты холодец. А другой, твой начальник, тот кисель с молочными берегами. Кисель скис, а молоко прогоркло.
Б-г: Теперь я понимаю, почему ты подралась с Шишкиным.
Ы: Другие говорят любимому: я найду тебя, потому что должна помочь и т. д., а я говорю по-другому: только потому, что хочу тебя видеть! Я и помочь хочу потому, что хочу видеть, а не наоборот.
Б-г: Ты всё ещё думаешь что любишь правду. А ты любишь одномерность и однозначность. Ты напрочь лишена гибкости. Может быть, это не я тебя создал? Нет, ты брак. Тебя надо отбросить.
В корзину с мусором. Что все инстинктивно и делают.
Ты запредельно несовершенна! И несовместима с жизнью. А так, по виду, и не скажешь Поэтому ты сначала всегда нравишься.
Ы: Нет, наверное, ничего на свете, что я так же ненавижу, как это вынюхивание, подсчитывание. Если веришь верь! Но это сама природа человека. Вернее, то, что вы называете природой. Самое глубокое и неискоренимое Но, к счастью, это не вся природа. Иначе не стоило бы и жить! Я знаю: человек для тебя тьфу! Хуже оборванных крыльев мошки, если он один, без Статуса.
Всё твоё, даже природная любовь к молодости и красоте, основа основ Где молодость, красота там добро? Да? А текущие на подбородок слюни после инсульта у облысевшего капитана, его тоска только предмет сожаления и отвращения? Отвернуться.
Вот послушай
Ы <читает>:
Баллада о капитане
Ей неохота ехать,
Он ей надоел,
Надоел ей и здесь, и там
И того не ведает.
Недоел, надоел
Поэтому капитан
(Блин, как болит нога!)
За отдельным столом
Ну чистый ага!
Зонд через нос
обедает.
Запивает обедом
обиду,
Потом храпит,
Глаз откроет один
И слеза прольется.
Но она не сдаётся:
Правый глаз гол,
Левый зол,
Нога болит до тоски.
Ну никакого участия!
Но она смеётся.
И пока он там,
заслоняя спиной горизонт,
Притороченный к креслу по хер,
Через зонд с аппетитом типа обедает,
Она лучше разорвётся на части
Или хуже развалится на куски
От любви к себе и к любимой ноге
Но ни за что его не проведает!
_______
Но сейчас пробежали
По второму этажу её головы
те,
Заблудившиеся и застрявшие
Мысли и картины,
Пока первый остался в темноте
Сонным и затянутым паутиной.
Мысли злее и злее:
Она не придёт.
Ты, пожалуйста, и не рассчитывай.
Я покорно делала всё,
Что только в башку твою
взбредёт,
А теперь ты не спорь
И правильно мысли считывай.
Я не спорила,
Когда мы жили там,
Ты ведь продал деверю дом,
А я не спорила.
Яхту купил.
Теперь у меня ни кола ни двора,
Да и яхта где?
Вот такая история.
_______
Но его так просто
Не проведёшь.
Он хоть в кресле (взвесь!),
А мысли его на свободе.
И он знает,
Что его навсегда забыли здесь
В этом просторном,
Возвышенном (четвертый этаж!)
бейт-авоте3.
Но сидит он в кресле
Заморожен и прям.
Ты уверен был,
Что блоху подковать сумеешь.
Так кому ж, как не тебе, Водолею
(Вот окно, вот кровать),
знать:
Ведь ты сдал в свое время
Твою мать, то есть
свою мать
В бейт-авот другой
подальше и победнее.
Так сиди и молчи
С трубочкой в носу,
А не с трубкой в зубах,