От Борькиной смерти я не отошёл до сих пор.
На этом чёрная полоса не закончилась. В конце мая на службе всем сотрудникам объявили, что научно-производственное направление, над которым работал отдел с момента своего образования, переходит в «закрытый режим». Тему передают на родственные «ящики», которые с распростёртыми объятиями примут и развивавших её учёных вместе с инженерным персоналом.
Во весь рост встала дилемма: полностью перейти в «невыездные» и продолжить трудиться по родной доме́нной тематике, по которой я уже написал несколько статей в специализированные закрытые сборники и сдал экзамены в аспирантуру, или послать семь лет службы «коту под хвост» и уволиться «по собственному». Форма допуска «снималась» в течение нескольких лет при работе на открытом предприятии.
Решение необходимо было принимать быстро, но серьёзно взвесив все последствия, и, обязательно на трезвую голову, добиться чего никак не удавалось. После развода я пустился во все тяжкие, а Борькина смерть сильно усугубила ситуацию. На службе с пониманием относились к моему состоянию, и практически каждый день непосредственный начальник, «Карась», отпускал с середины дня по какому-нибудь несуществующему «срочному» делу. И я двигал к кому-нибудь из друзей править тризну по брату, и «банкет продолжался».
К нормальной жизни меня совершенно неожиданно вернул Эдик, друг юности, молодости и всей дальнейшей жизни. Его младшая сестра, Наталья только что разорвала затянувшийся, измучивший её роман с «женатиком» и пребывала в депрессивном расположении духа. Желая «порадеть родному человечку» и одновременно помочь другу (а вдруг срастётся?), Эдик попросил сшить сестре джинсовую юбку. Далее события развивались не совсем по запланированному Эдуардом сценарию: Наташка пришла на примерку и задержалась почти на восемь месяцев. Проживали попеременно у меня, у неё и в холостяцкой берлоге Эдуардика. Но это, как говорится, уже совсем другая история.
Наталья оказалась именно тем человечком, которого на тот момент мне, видимо, и не хватало. Невысокая хорошенькая блондинка с огромными светлыми глазами, она обладала замечательным ровным нравом, рассудительностью, крепко «стояла на ногах» и умела самостоятельно принимать решения. Закончив технический ВУЗ, Наташка распределилась в расположенном недалеко от моего дома НИИ, где работали и многие наши с Эдиком друзья юности. Очень активная, но при этом тактичная и заботливая, девушка быстро восстановила моё душевное равновесие и наладила трезвую размеренную, так мною любимую, жизнь по режиму.
Переговорив с отцом, всю жизнь проработавшим на закрытых предприятиях, я решил расстаться с «секретностью» и начал поиски нового, «открытого» места работы. И по родительскому совету взял курс на самое крупное предприятие в Советском Союзе автогигант «ЗиЛ»: «Пешком на работу будешь ходить! Таких социальных благ и возможностей свои пансионаты, дома и базы отдыха больше нигде нет!».
Заявление на увольнение я подал в середине августа, вернувшись из традиционного заезда в Гурзуф. И внезапно выяснилось: помимо отработки двух недель (согласно Советскому КЗОТу), сотрудник обязан израсходовать все отгулы, положенные за выезды в колхоз и участие в Днях Донора. Их оказалось двадцать четыре дня, что в пересчёте на трудовые будни составило без малого пять недель.
* * *Как только родители отбыли по профсоюзной путёвке в один из Крымских ведомственных санаториев, я немедленно ушёл в отгулы. Компанию в огромной пустующей квартире мне сразу же составили Эдуардик, именно с той поры наречённый «Родственником», и Мишка «Алхимик», приятель с незапамятных времён.
Эдик трудился электриком слаботочником в смену (сутки через трое) на Московском Монетном Дворе в отделе охраны, а Мишка вольнонаёмным «дисковиком» на огромных комплексах ЭВМ Московского округа ПВО (ракетного щита Москвы). Его рабочий график выглядел нестандартно: десять дней в бункере с аппаратурой на объектах Подмосковья, затем неделя «пересменка» дома.
В последних числах августа Наташка с коллегами улетела на Кавказ в долгожданный отпуск, так что в рассуждении женского общества я оказался совершенно свободен. Эдик только развёлся, да и Мишка в тот период «холостяковал», что и определяло, в значительной степени, «суровое» мужское времяпрепровождение.
Эдик трудился электриком слаботочником в смену (сутки через трое) на Московском Монетном Дворе в отделе охраны, а Мишка вольнонаёмным «дисковиком» на огромных комплексах ЭВМ Московского округа ПВО (ракетного щита Москвы). Его рабочий график выглядел нестандартно: десять дней в бункере с аппаратурой на объектах Подмосковья, затем неделя «пересменка» дома.
В последних числах августа Наташка с коллегами улетела на Кавказ в долгожданный отпуск, так что в рассуждении женского общества я оказался совершенно свободен. Эдик только развёлся, да и Мишка в тот период «холостяковал», что и определяло, в значительной степени, «суровое» мужское времяпрепровождение.
К «Алхимику» «на провед» из Волгограда периодически наезжала Гурзуфская «любовь», теперь разместившаяся в одной из комнат квартиры, а ко мне в гости регулярно забегала подружка юности Надежда, товаровед из нашего «Гастронома».
Эдуардик в течение продолжительного периода поддерживал «романтические» отношения с продавщицей нашего винного отдела Галиной, трудившейся вместе с золовкой на условиях солидарной материальной ответственности.
В те годы совместная работа родственников в прибыльной торговле являлась нормальным явлением (в районной рюмочной на Симоновском Валу заправляли свекровь с невесткой): все деньги в общий семейный карман.
После того, как разбитной тандем уволили из магазина по самой неприятной для торгашей статье «по недоверию», пара веселушек перебралась на Коломенскую в пункт приёма стеклотары. Правда, к августу отношения между «Родственником» и его зазнобой утратили прежний накал, но приятельская составляющая сохранилась. Причиной разлада явилось недавнее «товарищеское недоразумение», когда Эдик едва не убил мужа своей пассии. Тот долго лежал в реанимации на грани жизни и смерти, и, к счастью, выкарабкался, но длительное ожидание последствий изрядно подточило нервную систему «Родственника».
День мужской троицы начинался с автобусной поездки на улицу Новинки, где притулилось приземистое одноэтажное здание с большим огороженным задним двором. Несмотря на то, что по вывешенному при входе расписанию «приёмка» начиналась с 9 утра, уже в полвосьмого жизнь внутри заведения кипела вовсю. Добровольные помощники бойцы за «соточку» сортировали сданную накануне стеклотару, выуживая перед этим из винных бутылок продавленные внутрь пробки при помощи немудрёного, напоминающего гарроту (из струны и деревянных ручек), изобретения. Женский тандем всегда радостно встречал, предлагал чай-кофе и для поправки здоровья отпускал из-под полы с небольшой наценкой пару-тройку бутылок сухого вина, хранящихся в товарных количествах в глубине тарного склада.
Вернувшись домой и позавтракав традиционной, приготовленной хозяйственным Эдуардиком яичницей, мы определялись с программой на день. Диапазон плановых развлечений не отличался широтой. Как правило, досуг продолжали в пивном баре «Клешня» на Абельмановке, где «халдеем» трудился Вова «Дзержинец», мой товарищ по детскому саду. Обильное употребление ячменного напитка переходило в плотный обед: из соседней «Шашлычной» Вова подтаскивал разнообразные блюда кавказской кухни, вкушаемые с большим аппетитом под «пшеничное» вино, приносимое всё тем же официантом.
После продолжительной трапезы пути расходились: Мишка возвращался домой праздновать любовь с волгоградской гостьей, а мы с «Родственником», чаще всего, направлялись на работу к его бывшей жене на Даниловку.
По соседству с рынком в многоэтажном угловом доме 72, протянувшимся на целый квартал вдоль Люсиновской улицы, один подъезд занимала ведомственная гостиница ВЦСПС. Светлана служила в ней администратором и занималась вопросами заселения гостей, регулярно приезжавших в Москву на профсоюзные пленумы и курсы повышения. В остальное время «отель» пустовал, и Светка на свой страх и риск и, естественно, «мимо кассы» заполняла номера остро в них нуждающимися гостями столицы.
Тем летом у неё, как раз, завязались долгоиграющие отношения с коммерсантами из дружеского Вьетнама. Иноземные купцы привозили всё подряд: от ювелирки из речного жемчуга, часов и поделок из ценных пород дерева, а также других изделий народных промыслов до контрафактной одежды и сумок элитных брендов производства бурно развивающейся лёгкой промышленности Юго-Восточной Азии. Гостеприимная «хозяйка» выторговала право «первой руки» и «снимала сливки» с завозимых товаров, которые отдавала когда-то любимому мужу для реализации, предварительно оговорив свою долю.