Максим Стрельцов
Человек, который открывал окна
Человек, который открывал окна
Марк. Можно я буду называть вас так, просто по имени?
Да. Зовите, как хотите.
Вы тоже можете обращаться ко мне по имени Елена. Тогда между нами будет меньшая дистанция. Это важно для терапии. Марк молча кивнул. Его зеленые глаза, сдвинутые ближе к переносице, вяло и с неохотой осматривали кабинет. Предлагаю сразу перейти к сути. Я буду говорить прямо и называть вещи своими именами. Итак, Марк, вам поставили тяжелый диагноз. Смертельный диагноз. Вам осталось жить немногим больше шести месяцев, максимум год при должном лечении. Скажите, вы полностью осознаете мои слова?
Да. Полностью осознаю.
Ваш лечащий врач посчитал, что у вас возникли проблемы с принятием диагноза и что вам необходимо пройти курс терапии у психолога. Поэтому вы и находитесь сейчас в этом кабинете.
Елена ожидала увидеть хоть какую-то реакцию от пациента, услышать от него хотя бы пару слов в ответ. Но Марк сидел напротив, сгорбив худую спину, и упорно отмалчивался. Ей ничего не оставалось, кроме как самой вывести его на полноценный диалог.
Скажите, вы согласны с мнением вашего врача? У вас есть проблемы с принятием диагноза, как думаете?
Думаю, у меня нет проблем с принятием диагноза, Елена Дмитриевна.
Просто Елена, если вам удобно.
Хорошо. Так о чем я Да, у меня нет проблем с пониманием того, что со мной происходит. Доктор мне все детально объяснил. Операция не поможет. На таблетках и прочих препаратах, может, протяну год при самом оптимистичном сценарии. Так что я все прекрасно понимаю. Марк опустил взгляд и посмотрел на свои руки. Рукава пиджака стали слишком свободными для них в последнее время.
В таком случае, у вас есть хоть какие-то предположения, почему вас отправили ко мне?
Не знаю Может, доктор слишком мнительный попался. Мне кажется, большинство людей со смертельными диагнозами отправляют к психологам.
Да, многим людям в вашем положении рекомендуют обратиться к специалистам. Но, хочу подчеркнуть, что связано это не с самой болезнью, тут ведь я ничем помочь не могу, а с восприятием пациентами своего положения.
Еще раз повторюсь я свое положение полностью осознаю и всецело отдаю себе отчет в происходящем, перебил ее Марк.
Елена откинулась на спинку кресла и потерла лоб рукой. Казалось, будто она только что ударилась им о стену, которую возводит перед ней пациент.
Хорошо. Расскажите тогда, как эту новость восприняли ваши близкие, ваши друзья.
Марк замялся в кресле, его лицо исказилось гримасой раздражения. В глазах промелькнуло какое-то глубокое и душераздирающее чувство, но тут же исчезло. От внимания психолога не укрылись эти эмоции она сразу поняла, в чем кроется причина замешательства пациента.
Марк, только не говорите, что вы никому не сказали о болезни. Две недели прошло с момента постановки диагноза. Елена удивленно приподняла брови и серьезным тоном продолжила: Марк, вы говорили с кем-нибудь о своем положении?
Нет, тихо ответил пациент.
Ни родственникам? Ни друзьям?
Никому, произнес Марк, невольно отворачиваясь в сторону.
Ненадолго повисло молчание. Елена пристально вглядывалась в лицо Марка. Затем психолог возобновила опрос, переменив тон на более спокойный и приветливый, как будто беседа началась заново.
Почему вы никому не рассказали о болезни?
Ответа не последовало. Марк продолжал смотреть по сторонам, притворяясь, что его вовсе нет в этом кабинете. Елене снова пришлось насесть на пациента, чтобы добиться ответа.
Марк, ответьте, пожалуйста, на мой вопрос. Почему вы никому не рассказали о болезни?
Я не захотел не захотел говорить. Это мое дело, в конце концов. Моя жизнь.
Ваши родители живы?
Да. Но они живут в другом регионе.
Разве это проблема? Вам не кажется, Марк, что хотя бы родная мать имеет право знать о вашем состоянии?
Я думаю, все не так просто. Марк чуть ли не впервые за весь сеанс посмотрел Елене прямо в глаза и придвинулся к ней ближе.
Отчего же?
Скажите, у вас есть дети?
Да, двое. Два мальчика.
И как бы вы себя чувствовали, если б узнали, что один из них смертельно болен и умрет меньше чем через год, а вы при этом ничем не сможете ему помочь?
Это был бы невероятно тяжелый удар. Но я бы чувствовала себя еще хуже, если бы мои сыновья все скрывали. В том, чтобы жить во лжи или неведении, нет ничего хорошего. Какой бы страшной ни была правда, ее необходимо озвучить. Ею необходимо поделиться, причем не просто с кем-нибудь, а с самыми близкими и родными людьми.
Считаете, так будет лучше? На радость психолога, пациент перестал закрываться и принялся неприкрыто спорить. Столько слез будет пролито, столько нервов потрачено и все впустую. Вы, думаю, в курсе, что мне уже ничем не помочь. Я не хочу превращать остаток жизни в круговорот скорби, не хочу выслушивать от матери ее истерики. Что хорошего в том, что она будет знать? Чем мне поможет то, что я начну рассказывать о болезни всем вокруг?
Близкие люди поддержат вас, Марк. Они помогут вам если не побороть болезнь, то принять ее. Помогут вам прожить оставшиеся месяцы жизни спокойно и счастливо.
Я в этом не уверен. Марк откинулся на спинку кресла и закатил глаза, показывая свое пренебрежение к словам психолога. Не думаю, что их забота хоть каким-то образом скрасит мою жизнь.
И все же, я настоятельно рекомендую вам рассказать родным о диагнозе, с убеждением проговорила Елена. Сами можете объяснить им, какая поддержка вам нужна, а какая нет.
Это был первый в жизни прием у психолога для Марка Разладина. Он не относился к сеансам как к новому приключению, не видел возможности что-либо исправить. За последние месяцы Марк привык к серым и однообразным кабинетам в больнице, поэтому кабинет штатного психолога ничем его не удивил. «Очередной специалист, который ничем не может помочь», думал Разладин, возвращаясь после приема в скромную съемную квартиру, единственное достоинство которой заключалось в широких окнах, выходивших во двор.
Марк машинально разулся, повесил на вешалку длинное черное пальто, снял серый офисный пиджак и только в ванной, стоя перед зеркалом, пришел в себя. С глади мутного зеркала на него смотрело наскоро умытое лицо. Болезненная зеленовато-бледная кожа, впалые щеки, синяки под глазами, тонкие потрескавшиеся губы. Отражение всем своим видом словно говорило: «Я умираю!»
Полностью осознаю, тихо повторил Разладин слова, сказанные на приеме у психолога.
Было в Елене Лукьяненко что-то, выделявшее ее среди других специалистов, с которыми Марк познакомился за время болезни. Этим чем-то была надежда. Надежда достучаться до пациента, надежда все исправить, помочь. «Молодая еще, неопытная», заключил Разладин. Другие врачи, едва взглянув на его историю болезни, сразу все понимали и ничем не обнадеживали.
Елена Марку понравилась. Она была вполне молодой женщиной с выразительными серо-зелеными глазами и натуральными рыжими волосами. «Ей лет тридцать, наверное, предположил Разладин, хотя двое детей Но не больше тридцати пяти уж точно». Марку импонировала ее скромная и аккуратная манера одеваться: светлая блузка, темная приталенная юбка, туфли на низком каблуке. Ее образ навевал беззаботное умиротворение, какое обычно вызывают воспоминания о первых школьных учителях. «И зачем мне это надо? Марк продолжал смотреть в зеркало и попеременно то жалел, то ненавидел свое отражение. Ладно. Я все равно ничего не теряю От нее хотя бы не так тошно, как от других врачей».
На следующее утро Разладин позвонил Лукьяненко и договорился проводить по два сеанса в неделю: в среду вечером и в субботу утром.
Как ваше самочувствие, Марк? с улыбкой спросила Елена в начале очередной встречи.
Для человека со смертельным диагнозом очень даже неплохо. Только голова сегодня ноет. Можно вас попросить окно открыть, а то душно в кабинете.
Да, конечно.
Сидите, прошу вас. Я сам открою.
Марк поднялся с места, в два широких шага добрался до окна, открыл фрамугу и вернулся в кресло.
Хорошо. О чем бы вы хотели поговорить сегодня?
Марк слегка задумался и принялся пальцами массировать себе виски. Вскоре на его лице показалась ироничная улыбка. Он поднял глаза на Елену и задал встречный вопрос:
Вы разрешите мне немного поехидничать?
В каком смысле? Елена Дмитриевна сурово нахмурилась, но ее пациента это не смутило.
Я просто подумал, что вопрос «о чем бы вы хотели поговорить» это заведомая ложь. Ну, может, не ложь в самом категоричном смысле этого слова, но как бы своеобразная игра. Вы ведь, как психолог, хотите узнать о пациенте не то, что он хочет о себе рассказать, а то, чего он, напротив, рассказывать никому не хочет, то, что он прячет от посторонних. Вот до чего именно вы хотите докопаться. Прав я или нет?
Это не совсем так, Марк. Поймите, я не желаю вас мучить и вытягивать силой то, чего вы рассказывать не хотите. В этом кабинете вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Я не пытаюсь вас изменить, Марк. Я просто хочу понять вас. Понять, чтобы помочь. Так что, когда я задаю вопрос «о чем бы вы хотели поговорить», то именно это и хочу от вас узнать; хочу узнать, чем вы готовы поделиться. Например, той мыслью, которую вы только что выразили.