Офицеры закивали, они были не против, это был первый пленный их полка. До этого тоже были пленные, много, но полк наступал, и пленные оставались в тылу. Сейчас полк стоял.
А то негоже, господа, как я думаю, хотя и унтерофицер, полковой писарь, мы же не допрашивать его будем, в конце концов А стакан пунша ему налить! Пусть даже не крещенский мороз, чтобы до утра не замёрз.
Я уже дал команду, господин полковник. Это сказал вошедший за Клешнёй командир 1-го эскадрона Вяземский: Сейчас его приведут, он со вчерашнего дня пытается нам чтото сказать.
Клешня согнулся, он был одет в солдатскую рубаху и штаны, на погонах был витой кант добровольца, однако по повадке ни дать ни взять половой из какогонибудь московского или тверского кабака.
Только полотенца на локте не хватает, шепнул один офицер другому, именно шепнул, хотя все офицеры полка держались одного мнения, и не зря вольноопределяющийся Сашка Павлинов был москвич по рождению и действительно подавальщик из трактира Тестова, что на углу площадей Театральная и Воскресенская, в ста шагах от Красной площади. По своему охотному желанию он был взят на службу в драгуны, но был выписан из строя, потому что или ростом оказался слишком высок, или имел неправильное строение скелета и сбил холки трём строевым лошадям. Писарь донёс командиру, что Павлинов по этому поводу горюет и что он московский половой, и полковник предложил ему место денщика. Это было вовремя, потому что прежнего денщика ранило шальной пулей, и он был отправлен на лечение в тыл. Прослужив три дня у полковника, Сашка ощутил себя хотя и не героем, каким хотел стать, но на месте. Ему было стыдно за испорченных боевых коней, но и собственного копчика тоже было жалко.
Гробы с погибшими сгрудили к стенке риги, и 2 эскадрон занял её. Пленному германцу отвели угол. До взводного Четвертакова довели приказ доставить пленного к командиру. Четвертаков подозвал ближнего драгуна и дослал патрон в патронник. Германец сидел в своём углу, он сверху накинул шинель, а под себя нагрёб сено. «Ох и зажрут его», подумал Четвертаков про пленного германца и блох, которые наверняка уже нацелились на свою жертву.
Вставай, немчура, иди за мной! махнул он рукой и повернулся к воротам риги.
Ja, gut, natürlich! MarschMarsch! обрадовался пленный, вскочил, стряхнул сено и стал надевать в рукава шинель. Он был высокий, крепкий, с ясными глазами и чистым лицом, румяным, как у девицы с мороза. Ich möchte Ihnen sagen, Ihr Kommandant
Четвертаков оглянулся на слова пленного, а потом посмотрел на шедшего рядом драгуна и спросил:
Понимаешь, чего он балабо́нит?
Драгун хмыкнул и сплюнул:
Куды нам?
Вот и я думаю! Четвертаков повернулся к пленному: Погодь, не балабонь, ща доставлю тебя куда надо, там всё и обскажешь!
Ja, gut! MarschMarsch! сообщил пленный и стал похлопывать себя по плечам.
Уу! Немчура! притворно замахнулся Четвертаков, но пленный не испугался и не обиделся.
MarschMarsch! повторял он нетерпеливо и улыбался. Kommandant!
А Четвертаков и не хотел его обижать, и пугать не хотел. Он понимал, что идёт война. Конечно, его друга Сомова жалко, но у каждого своё счастье или несчастье, а германца обижать нельзя, он пленный. С другим германцем столкнулся Четвертаков под Гумбинненом и под Лодзью, но тот германец был вооружённый, и его было много. За эти столкновения Иннокентий Четвертаков первым в полку получил солдатскую серебряную Георгиевскую медаль.
Около избы командира 2-го эскадрона он увидел Клешню.
Доложи их высокоблагородию, што пленный доставлен.
Клешня кивнул, ушёл в дом, через секунду выглянул и махнул германцу.
Ну вот! сказал Четвертаков сопровождавшему драгуну. Сдали с рук, можно итить вечерять!
Так точно, господин унтерофицер! ответил драгун.
Клешня препроводил пленного:
Биттедритте, хер!
Was?
Нас, нас! Клешня шагнул в сторону и легонько подтолкнул германца, тот переступил порог и оказался в ярко освещённой светёлке, перед офицерами. Он растерялся и замер.
Кто вы? Как вас зовут? услышал он от того места, где сияла лампа. Он посмотрел и сощурился, вопрос был задан по-немецки.
Писарь штаба восьмого прусского уланского полка, унтерофицер Людвиг Иоахим Шнайдерман, я вас не вижу изза яркого света, господин
Полковник! сказал сидевший в центре стола офицер и сдвинул лампу.
Полковник! сказал сидевший в центре стола офицер и сдвинул лампу.
Господин полковник
У нас сегодня праздник Крещения, господин унтерофицер, не откажетесь выпить стакан пунша?
Премного благодарен, господин полковник, но я хочу вам сказать, что Унтерофицер увидел, что полковник, сдвинувший лампу, хотел его перебить, но рядом с ним сидел другой офицер, тот дотронулся до локтя полковника, и полковник удивлённо посмотрел на него. Офицер чтото сказал, полковник, недовольный, заёрзал и откинулся на стенку светёлки.
Мы не допрашиваем пленных, но если вы хотите сами чтото сказать, мы вас слушаем, сказал офицер, на плечах которого были погоны с золотым шитьём, двумя продольными красными полосками и тремя звёздочками. Его сосед, назвавшийся полковником, тоже имел золотые погоны с двумя полосками, но без звёздочек.
«Значит, этот что, подполковник?» подумал пленный.
Господин
Подполковник.
Господин подполковник, у меня есть что сказать Нам всем грозит большая опасность.
Нам всем грозит большая опасность, потому что мы все на войне, произнёс полковник, в его голосе прозвучало недовольство и раздражение.
Пленный на секунду задумался, ему было понятно, что имел в виду полковник, однако он проявил упорство.
Могу я попросить у вас карту или хотя бы чистый лист бумаги?
Пленному не ответили.
Я пошёл в армию добровольцем со второго курса естественного факультета университета города Кёнигсберг
Сейчас вам дадут чистый лист бумаги сказал подполковник, и пленный тут же его спросил:
А который сейчас час?
После того как прозвучал этот вопрос, снова недовольным голосом заговорил полковник порусски, и пленный понял только, что тот произнёс «генерал Шлиффен».
«Ага, значит, он думает, что я сумасшедший и выставляю себя в качестве начальника германского Генерального штаба Шлиффена, но он не прав, сейчас начальником генерал Мольтке!» У пленного было время поразмышлять, потому что бумагу и перо с чернильницей принесли и положили перед ним только что.
Господин полковник! обратился пленный. Вот это деревня, в которой квартирует ваш полк. Пленный быстрым движением нарисовал на бумаге угловатую геометрическую фигуру. Об этом донесла наша аэроразведка. В шести километрах отсюда поставили нашу гаубичную батарею, примерно вот здесь, тут железная дорога. Он ткнул пером в край листа. Сегодня будет обстреляна деревня, эта, он показал пальцем себе под ноги, а завтра, если будет ясная погода, сюда прилетят аэропланы посмотреть на точность стрельбы. Стрельбу должны начать через три часа.
Офицеры не все понимали по-немецки, понимали полковник, подполковник, ротмистр фон Мекк и поручик Рейнгардт. Остальные переглядывались, когда германец говорил, и внимательно слушали, когда звучал перевод.
Он лазутчик, господа! раздражённо произнёс полковник Розен, когда пленный закончил. Он послан, господа, чтобы заставить нас покинуть эту деревню и выйти в голое поле, господа! Вот там нас и накроют!
Пленный слушал раздражённую речь полковника, но при этом он слышал молчание офицеров. Первым заговорил подполковник:
Вы с этой батареи?
Никак нет, батарею перевели с Западного фронта, откудато из Бельгии
И вы
Надоело сидеть в штабе не дал ему договорить пленный.
Понятно. Захотелось повоевать А откуда вам известно про бомбардировку?
Я видел бумаги, а вчера над вами летал аэроплан, он производил разведку. Пленный увидел, как стали переглядываться офицеры и, стараясь, чтобы не было заметно, кивали друг другу.
Чем вы ручаетесь за ваши слова? спросил подполковник.
Всё очень просто, господин подполковник, ответил пленный, давайте останемся здесь все вместе
Снова порусски заговорил полковник:
И если через три часа не начнут стрелять германские пушки, я отдам приказ его расстрелять, согласны, господа?
Офицеры закивали, пленный не понял ничего, кроме слова «германские», но понял смысл сказанного и кивнул, выражая своё согласие.
Он говорит, что согласен, он вас понял, господин полковник, обратился Вяземский к Розену.
Я же говорю лазутчик, если ещё и порусски понимает! Так что будем делать, господа? обратился к офицерам полковник Розен.
Вопервых, думаю, надо предупредить деревенского ксёндза, пусть уводит население, а вовторых, и нам надо быть готовыми покинуть деревню, ответил за всех Вяземский.