Обо мне. Не о воздушной пехоте, войсках или боях. Обо мне ваши газеты пишут?
Изящные брови женщины возмущённо взметнулись вверх. Это уже слишком! Что ж, ответит, как есть сам напросился.
Пишут. О том, что ты бесстрашный, хитрый и беспринципный. Отчаянно рисковый, чрезмерно везучий. Что тебе чуждо сострадание как к противнику, так и к своим солдатам. А ещё пишут, что у тебя проблемы с дисциплиной, полное отсутствие субординации. Пишут, что ты заносчивый и самовлюблённый говнюк, если честно. Но непобедимый. Пока.
Винтерсблад устало усмехнулся.
Как я вижу, наши репортёры недалеки от истины? с лёгким раздражением в голосе спросила Грин, и подполковник повернулся к ней, покачав головой.
Нет. Всё гораздо хуже, Скади Грин.
От его пристального, внимательного взгляда ей стало не по себе, и он это заметил.
О тебе тоже пишут. Да так хорошо, что тошно становится. И, видимо, не так уж и неправы на своём игрушечном дирижаблике ты умудрилась загубить два наших дредноута, Винтерсблад поднялся на ноги, вплотную подошёл к разделявшей их решётке, оставив расстояние между собой и Скади меньше шага.
Думаю, вы справились с этим без меня, пренебрежительно усмехнулась Скади.
Боюсь, что ни твоё командование, ни император с этим не согласятся, тихо сказал он, особенно, если никто из нас не выживет, уголок его губ дрогнул в едва заметной полуулыбке. А пока лучше поспать, закончил он как ни в чём не бывало.
Сложно сказать, сколько прошло времени, прежде чем звук открывающейся решётки выдернул Скади из полудрёмы. Перед открытой клеткой Винтерсблада стоял прямой, как струна, Медина. С бесстрастным лицом и взмокшим лбом он отдал честь, протянул на раскрытой ладони револьвер и отрапортовал:
Подполковник Винтерсблад, с вас сняты все обвинения. Прошу принять на себя командование цеппелином!
Подполковник долго молчал, склонив голову на бок, глядя на Медину из-под отросшей чёлки холодным, непроницаемым взглядом.
Сколько? наконец спросил он.
Мы недосчитались семерых, сэр. Их нигде нет. Всё обыскали.
Винтерсблад кивнул, поднялся и забрал свой пистолет.
Освободите капитана Грин, майор, у нас с ней временное перемирие. И постройте всех на главной палубе.
Положение вещей ужасало: большинство команды было не в себе. Почти у всех, кто ещё сохранил трезвость рассудка, зрачки не реагировали на свет. Из пятисот человек на цеппелине симптомы непонятного недуга не проявились лишь у пары десятков. Винтерсблад велел запереть тех, что были совсем плохи. Они отказывались идти, оседали на пол, глупо хихикали и отталкивали руки товарищей, пытавшихся поднять обмякшие тела. Пришлось тащить их почти волоком. И тут один из солдат, обвисший на сопровождавших его соратниках, резко вскинул голову и остановился. Выпрямился, словно это не его ноги только что заплетались и подламывались, одним движением освободился из рук товарищей.
Держите его! крикнул Винтерсблад, но было поздно.
Солдат с какой-то нечеловеческой силой расшвырял всех вокруг себя и метнулся к окнам. Несколько человек бросились ему наперерез, но разлетелись в стороны, словно пустые консервные банки, стоило им только попытаться перехватить его. Винтерсблад сбил безумца с ног у самых окон, налетев на него всем своим весом. Наотмашь ударил прикладом в висок, но это не причинило сумасшедшему никакого вреда. Попытался прижать его к полу, но тот лишь отмахнулся, сбросив с себя подполковника, будто он был не высоким плечистым мужчиной, а субтильным подростком. Ещё трое солдат подоспели на подмогу, навалившись на взбесившегося товарища, но и они не смогли удержать его.
Пустите! заорал он, выскальзывая из кителя, в который мёртвой хваткой вцепился один из упавших солдат. Они зовут меня! и, выбив стёкла, рыбкой прыгнул в окно.
Вот дерьмо! Винтерсблад поднялся с пола. Свяжите остальных прежде, чем запереть. Иначе они вынесут двери. Гастмана и Брэбиша заприте в клетки и привяжите к прутьям! Эти и со связанными руками стены пробьют, тыльной стороной ладони он вытер кровь на разбитой губе. И все сдайте оружие. Даже те, кто пока в порядке. Запрём его в свободной каюте.
Кто-то попытался возмутиться, но подполковник не дал ему договорить, повысив голос почти до крика:
А если кому-то удастся вырваться из кают, не препятствуйте ему! Это приказ. Нас и так слишком мало. Выполняйте!
А если кому-то удастся вырваться из кают, не препятствуйте ему! Это приказ. Нас и так слишком мало. Выполняйте!
Здоровые солдаты принялись растаскивать пока ещё не буйных товарищей по каютам, Винтерсблад подошёл к Скади и жестом подозвал Медину.
Майор, ты смотрел дирижабль капитана Грин?
Да, сэр! Мельком, сэр. Я не смог его запустить. Причина неисправности мне неизвестна.
А наш?
Я попытаюсь ещё, сэр. Но боюсь, это будет бесполезно.
Попытайся, майор. И посмотри, что там с «Литой». Может быть, удастся запустить хотя бы её.
Но, сэр, даже если получится, «Лита» не возьмёт на борт больше четырёх-пяти человек
Выполняй, майор! И возьми с собой капитана Грин, она может оказаться полезной.
Медина отдал честь и удалился.
Может быть, нас тут скоро останется как раз не больше четырёх-пяти пробормотал Винтерсблад себе под нос.
***
Безумие одновременно накрыло почти всю команду, превратив дредноут в подобие живодёрни: из каждой каюты доносились чудовищные крики, почти звериные завывания, жуткий грохот и треск ломаемой скудной мебели. Семнадцать человек команды патрулировали коридоры. Несколько дверей не выдержали под натиском озверевших солдат, которые целеустремлённо следовали за лишь им слышным зовом. И звал он их за борт.
Лейтенант ворвался в гондолу управления, едва не сбив Винтерсблада с ног:
Господин подполковник, сэр! лицо лейтенанта было до зелени бледным, словно он страдал от морской болезни, руки дрожали. Там Гастман и Брэбиш
Сбежали? «Штепсель в дроссель, эти геркулесы, что, вывернули железные прутья, к которым были привязаны?!» мысленно ругнулся Винтерсблад.
Никак нет, сэр! Они лейтенант заметно скис, не в силах подобрать подходящее слово, вам лучше самому посмотреть, сэр, закончил он, трагично заломив брови.
Винтерсблад бросил на него быстрый, но внимательный взгляд: у парня был явный шок, об этом свидетельствовал не только внешний его вид, но и исходивший от него тонкий запах рвоты. Произошло что-то, от чего бывалого офицера вывернуло наизнанку. Подполковник размашистым шагом пошёл к клеткам в малый грузовой отсек. То, что он увидел за прутьями, заставило неприятно сжаться и его желудок.
Кто это сделал? тихо спросил Винтерсблад у лейтенанта, старавшегося не смотреть в сторону Гастмана и Брэбиша.
Точнее, того, что от них осталось.
Разбитые в кровавое месиво лица и головы. Переломанные, вывернутые из суставов связанные руки. У одного из них, за щиколотку прикованного цепью к решётке, была почти оторвана ступня, а у второго которого приковали поперёк груди раздавлены рёбра.
Кто, чёрт возьми, это сделал?! заорал подполковник, и лейтенант вздрогнул всем телом.
Они сами, сэр Они пытались освободиться
Винтерсблад зарылся пальцами в отросшие пшеничные волосы, отводя полный ужаса взгляд от изуродованных тел.
Остальные?
Я не знаю, сэр. Многие затихли у себя в каютах. Мы думали, они успокоились. Пока пока я не нашёл Гастмана и Брэбиша.
Винтерсблад быстро прошёлся по каютам, отпирая замки, распахивая двери, за которыми стояла подозрительная тишина. В горячем и неподвижном воздухе висела солоноватая, тёплая стальная вонь. Отчаяние было почти так же близко, как и безумие: плескалось у самого горла.
Отпустите тех, кто ещё жив. Никого больше не запирайте. И не связывайте.
За его плечом появилась Грин. Краем глаза выхватила картину в одной из кают и прижала к губам ладонь в белой перчатке, подавляя рвотный позыв.
Но они же будут прыгать! удивился лейтенант.
А так, думаешь, лучше? Винтерсблад кивнул в открытую каюту. Пусть прыгают. Меньше боли.
Думаете, они чувствуют боль? Разве можно сделать с собой такое, если чувствуешь боль?
«Скоро узнаем», подумал Винтерсблад, но вслух ничего не сказал.
***
Невозможно было определить, сколько прошло времени. Не меньше недели это точно. Запасы питьевой воды на дредноуте почти иссякли.
Винтерсблад ввалился в гондолу управления. Всё это время он практически не спал и не ел. Скади иногда казалось, что подполковник выживает исключительно за счёт виски и сигарет. Его осунувшиеся щёки совсем заросли щетиной, под глазами чернели следы бессонницы, рубашка была застёгнута всего на пару пуговиц, и те попали не в свои петли.