Ведь этот изложенный случай, между прочим реальный!
И был на моих глазах.
В одном даже, где и я, кабинете.
(Нелишне тут уведомить: очень и очень давно!)
Потерял уголовное дело, да.
Но не я.
А мой приятель, сосед, коллега.
Он забыл в пивной свой портфель.
х
х
х
Изъяснил я сейчас это всё как водится.
Зачем?..
Почему?..
Потому что и в самом деле
Потерять уголовное дело страшно.
А найти уголовное дело ещё, может быть, страшнее.
И теперь вроде бы всё понятно.
Но мне
Но тут-то мне и становится особенно не по себе
Прямо сказать: невыразимо и неутешно тоскливо!
Появление на белый свет уголовного дела по самой своей сути означает обретение этим уголовным делом номера.
Номера!
Номера, даты и статьи.
Номер же на корочку уголовного дела попадает ниспадает истинно с самых-самых небес. С единого и единственного прямо-таки сакрального! центра.
И этот самый номер, состоящий из обыкновенных цифр, существует в мироздании и от сотворения мира! тоже в одном единственном числе.
И он, этот номер, с датой и статьёй, решает и предрешает всю судьбу уголовного дела.
С этой минуты об уголовном деле знают.
Знают!
Знают
Ну и так далее.
Вот человек.
Нет!
Что «нет»?..
Нет его.
Как нет?!..
Его нет до тех пор, пока у него нет имени, даты и места.
Ну пусть так.
Но вот это всё у него есть.
Итак, вот живёт человек
Нет!
Что теперь «нет»?..
Не живёт.
Как не живёт?!.. У него профессия, семья, биография
Нет.
Не живёт.
Потому что он увлечён с головой работой, детьми, хозяйством а он по генам, например, живописец или: он чуть не с пелёнок курит, хулиганит, ворует а по складу ума он есть истинный математик
Потому что он всю жизнь подвизается на поприще творчества: и актёр, и поэт, и драматург а он только и грезит о рыбалке ещё: он всецело занят политикой или бизнесом, или путешествиями а на самом деле он от рождения семьянин и домосед
Просто он не знает этого своего «номера».
Никто ему его не крикнул, ни сам он его как-то бы не услыхал.
И не знает.
Но ведь так и есть.
Однако ведь так и есть всегда и повсюду и со всеми.
Действительно: невыразимо тоскливо!
Ярославль, 5 января 2017
Мало!
Тюрьма это когда вокруг тебя стена, стена вокруг тебя и стена тебя вокруг.
Пусть ты явился по звонку или повестке, сам и вовремя, пусть ты отвечал на вопросы убедительно и спокойно вдруг зачем-то будешь обруган получишь бланк, с печатью круглой, прочитать и расписаться в нём почему-то поскорее отдашь деньги, часы, галстук, шнурки окажешься для чего-то в наручниках а когда выйдешь на улицу к машине с открытой дверцей в фургон и с двумя, по сторонам, в форме и с автоматами и замешкаешься, по непривычке в него залезать, да ещё и со скованными руками, зачем-то, почему-то и для чего-то примешь пинка под зад
В железной темноте-духоте-тесноте поместишь дрожа себя возле какой-то, что ли, скамейки прямо на пол
И если по тебе уж очень будет заметно, что ты в первый раз, вообще в первый, то услышишь от тех, с кем ты теперь так близко:
Чего ты нас боишься? Хошь косяк? Только вина нету!.. Ты бойся вон их.
Кое-как ты вспомнишь, что дрожать тебе должно быть стыдно Но не перестанешь Будешь мало-помалу соображать, что хочешь не хочешь, на сию минуту в твоей жизни главное: тебя ведь сейчас те, кто рядом, по-своему успокаивают, смеются над тобой тоже по-свойски, «косяком» среди них называется обычная самокрутка, и предложением её тебе оказана обыкновенная честь Пинка и наручники ты, в отличие от всех арестованных, заимел заимеешь ты тут же и свойское прозвище, кличку, своё новое обычное имя: Погоняло или вроде этого
Наручники, кстати, по-своему вернее, по-настоящему «браслеты».
Обычный тебя везёт газон пятьдесят третий; видел, не замечал, ты его не раз на улицах: серый фургон какой-то, да и всё Ему имя «кобыла». Заходить тебе в неё, в железную, приказали налево: тут разгорожено железной стенкой на две железные комнатки на две «клетухи», двери в каждой железные решётки; твоя затворилась, набитая, за тобой с плечом, с ногой. Один тут сидит на той самой скамейке железной, другой у него на коленях, третий на коленях у того другого и касается коленями тех, кто так же сидит напротив; всего всех тут до двух десятков
Впереди, за решёткой-дверью, в углу, помещение, весьма, так сказать, небольшое железное квадратное, это «стакан», в дверце его железной только дырки; туда втиснули двоих или троих. Там, может, тот, кому не увидеться с тем, кто в «клетухе», возможно с тобою, теперь долго или даже очень долго: они, или вы, «подельники» и на «рассадке». Обычно же в «стакане», подсказывают вот, женщины бабы-«машки».
Между «стаканом» и дверью на улицу на лавке под лампочкой лицом к тебе двое те с автоматами, магазины у них в карманах, правда; это да и вообще все, кто в такой форме, «менты»: играют-лязгают затворами
Фургон плавно-тяжело качается, перегруженный Везёт он тебя, иначе и не бывает, в два дня или в шесть вечера. Тот, узнаешь и это, кто арестован был раньше и кого теперь просто возили на допрос, обратно, в камеру в «хату» вернётся вечером часов в восемь или, стало быть, часа в два ночи; так будет, мол, отныне и с тобой. Тебе же, дескать, быть в «хате», в своей «хате», в тюремной настоящей «хате», на будущий лишь день Тюрьма, между уже прочим, «крытка» Из-за решётки «клетухи» в дверную решётку чуть видны окна домов, деревья: они все мимо, мимо Ты же будешь колотиться, даже сильнее: те, среди кого теперь ты, ругают почём зря «ментов», плюют в их сторону; и ещё пуще если кто из тех направит в «клетуху» ствол.
Остановились Серые ворота, еле видные, лязгнули, заскрипели, поползли в сторону Проехали-качнулись ещё чуть И ворота они лязгнули уже за тобой
«Кобыла» теперь перед другими воротами, то есть между двумя. Её осматривают-царапают сверху и снизу: она, значит, стоит над какой-то ямой.
Тут те двое сдали свои автоматы. С тебя сняли неожиданно «браслеты» Тут, в «крытке», в следственном, неприязненно говоря, изоляторе, в сизо, у всех, кто приходит сюда сам, при себе про тебя! только резиновые палки короткие «дубины» или «демократизаторы», баллончики с газом черёмуховым «духи», ну и те «браслеты».
И странные звуки услышишь ты с улицы громкие, беспрерывные, настойчивые: словно бы это день, как в прежние времена, праздника или это ты от дрожания своего попросту начинаешь сходить с ума: звуки, не поверишь, очень похожие на музыку
Лязгнули вторые ворота И ты ты из «кобылы», под всамделешную музыку, попадаешь прежде всего в приёмный так называемый блок на «вокзальчик»: тюремный, тоже с музыкой, коридор с дверями «хат» «продол»
Жуткие одновременно три яви: музыка громкая современная иностранная везде тут и повсюду запах сырой, тленный, табачный, помойный от серо-зелёных стен и побелённых потолков электричество везде и повсюду и всегда
Дверь в «хате» вверху на цепи и откроется перед тобой лишь на полметра. Тут сумрачно: электричество где-то глубоко в стене, и большая круглая дыра в двери «глазок». Отхожее место, отверстие с площадочками для твоих ступней, в дальнем от того места, где обычно бывает окно, которого тут нет, углу оттого и «дольняк».
Вонь, музыка, дым, электричество всё перемешалось. Те, кто вокруг тебя, суют друг другу записки «малявы»: передать в таком-то корпусе в такую-то «хату». Смех, громкий говор, чтобы перекричать в ту музыку, и друг дружку. Сидят тут на скамеечках железных по очереди.
Отныне вокруг тебя камень и железо: стены, своды, полы, решётки, скамейки и веет ото всего многими, многими десятками лет
И отныне музыка беспрерывно одна и та же волна
Как и на обычном вокзале, как в обычном купе, встретишь, может, ты тут знакомого какого: он, если бывалый, расспросив тебя и сразу прикинет, сколько месяцев да, месяцев, тебе тут пробыть, научит: с «ментами» не говорить совсем и быть постоянно настороже: кто-то будет рядом с тобой не по случайности будут к тебе «подсаживать».
Едва завели сюда, тотчас иные начали пить очень горячий и очень крепкий чай «чиферить». Откуда-то взялась кружка, почка с чаем, воды взяли прямо из того «дольняка». Потом газеты и плёнка из мешочков полиэтиленовая складываются в несколько слоёв и скручиваются в палку, она зажигается с одного конца и огонёк под кружку. Сидят теперь на корточках, базарят, пьют по очереди своё «чефир», в «дольняк» спитой чай бросают «нифеля откидывают», кричат в пространство:
Жарко!
Обращаются, требуя включить вентиляцию, к кому-то, кто растворён в том вонючем и шумном пространстве и всё знает: всё сам, злой и вездесущий, тут так устроил