Я старался слушать все эти порномемуары Лены как можно отстранённее, умнее, хладнокровнее: что ж, было так было Притом, может, она и присочиняет с неё станется. Я смолил сигарету за сигаретой и вытягивал-выматывал из неё всё новые гнусные подробности. Особенно резанул меня по душе последний её мемуар. Я втайне надеялся: ну уж здесь-то, в Москве, в ДАСе, я у неё первый и разъединственный. Куда там!
Буквально на второе утро новой общаговской жизни с ней случилось престранное происшествие в духе «Декамерона». Она заселилась в комнату первая, спала одна. Вдруг на рассвете какая-то неведомая сила стащила-подняла её с постели, она, словно сомнамбула с закрытыми глазами, с туманным сознанием, прошла с вытянутыми руками к двери, повернула ключ, открыла. По коридору мимо проходил именно в эту секунду здоровенный парень. Он, опешеный, застыл: в проёме растворенной двери возникла и маняще замерла девичья фигура в совершенно прозрачной ночной рубашонке до колен. Он, тоже словно по наитию, молча подхватил её на руки, захлопнул за собой каблуком дверь, донёс спящую красавицу до тёплой ещё постели. Когда Лена окончательно проснулась, её уже сотрясали конвульсии оргазма, а полураздетый медведь на ней рычал от нежданного удовольствия
Так оригинально познакомилась Лена с будущим старостой своего курса.
Да я знаю этого вашего старосту быка стопудового! вскочил я. Ты что, и сейчас с ним?
Хватит тебе! отмахнулась Лена. И было у нас всего раза три. Он же женатый мужик, да и чересчур уж здоровый противно с ним.
Он здоровый, или у него здоровый? кисло усмехнулся я, хватаясь за сигарету.
Вот и не буду больше ничего рассказывать! Ты циник и похабник! рассердилась вдруг она, отвернулась к стенке, стянула с меня одеяло.
Вот тебе и на!
Я угрюмо докурил в одиночестве сигарету, поразмышлял о сложностях и парадоксах жизни, безразмерности и извивах женской души. Глянул на часы скоро Аркадий с дискотеки привалит да, может, и не один. Он вдрызг рассорился на днях с Валюхой и разыскивал ей замену. Я вздохнул, притушил окурок и приник к узенькой девчоночьей спине моей Манон Леско. Она для блезиру дёрнула раза два лопатками, словно бы уж так и разозлилась, но я настойчиво пробирался и пробирался по глухим потаённым тропочкам, будил-тревожил в ней всё, что можно будить и тревожить в женщине, и добился своего.
Все размолвки, раздражения, условности, ревности, запреты и глупости разлетелись-рассыпались в мелкие брызги, осталась только горячая, кипящая мгла наслаждения.
Мы любили друг друга.
3
Измену её я начал ощущать случайно, каким-то двадцать восьмым чувством. Хотя определённого ничего не знал. Но дурацкие всякие мысли в голову лезли. Я что-то чувствовал и злился.
Спокойствия, само собой, не добавляло то, что Лена границ приличий абсолютно не соблюдала и даже знать никаких ограничений не желала. Уж как она и что вытворяла в постели редко в каком даже самом разнузданном порнофильме увидишь. Я порой даже психовал и всё сильнее пытался её унизить, смутить, выдумывая прихоти, она лишь пристанывала громче от удовольствия. Уже не зная, что и придумать, я однажды, в солнечный день, расчехлил свой старенький «Киев», стянул с неё одеяло и в полушутку предложил: ну, что попозируешь? И она, нимало не смущаясь, принялась выставлять в бесстрастный объектив свои грудёшки с копеечками сосков, полоску интимную тёмных волос, детский свой пупок, аккуратную кукольную попку. Я щёлкал затвором, снимал кадр за кадром, а сам с тоской и недоумением думал: зачем, ну зачем она это позволяет?..
Катастрофа началась в пятницу вечером, в первые дни сессии. Лена плескалась в ванне. Частенько мы вдвоём купались и не столько мылись, сколько баловались да ласкались. Но на этот раз на меня накатило-нахлынуло вдохновение, я увлёкся, заспешил излить напиравшие стихи на бумагу. Погасла сигарета. Я запустил руку в карман Лениного жакетика в поисках зажигалки и выудил сложенный треугольничком листок бумаги. Первая мысль: записка мне, Лена забыла отдать. Она, бывало, строчила мне на лекциях письма. Я развернул листок заполнен двумя разными руками. Я начал читать.
«Ты опасная женщина!» незнакомый мне почерк.
«Почему? а это уже её, Лены, рукой. Мне очень хочется понять, почему я сейчас вынуждена разрываться между тремя мужчинами судьба это или то, что называется дорвалась. Как ты думаешь?»
«Дорвалась это грубо. Просто мятущаяся женщина не знает, чего она хочет. Неужели эти трое такие разные?»
«Да Один меня привлекает как красивый мужчина с московской квартирой; второй умён, бесспорно талантлив и многого в жизни добьётся; третий весел, прост, обаятелен и очень хочет жениться. Ах, если бы все эти качества объединить в одном человеке!.. Увы мне! Идеала в природе не существует, а на меньшее я не согласна.»
«Ну, знаете ли! Вы, Елена Григорьевна, мужа ищете или любовника? Если любовника, то можно понять. Мне, например, тоже срочно нужна умная любовница где-нибудь в Бауманском районе г. Москвы. Но если вы ищете мужа, то, извините, с таким меркантильным подходом лучше не выходить замуж»
На этом мерзопакостная переписка обрывалась краем листа. Я прыгающими руками высек из зажигалки огонь и до захлёба глотнул горького дыма. Так-так-так!.. Ну, умный и талантливый я А этот москвич красивый? А этот весельчак, видимо, тоже общаговский, который жениться шибко хочет? Да ещё этот неведомый хренов исповедник-моралист с соседней парты Кто они? Да неужели она со всеми ними тоже сношается? Господи, убить её, что ли?!
Вадя, Аркашки нет? послышался её невинный голос.
Нет, просипел я и прокашлялся.
Она вышла из ванны нагишом, перекинув рубашку мою, употребляемую вместо халата, через плечо и продолжая сушить волосы полотенцем.
У-уф и жарища! Ну, подобрал рифму к слову «розы»?
Я смотрел в её бесстыжие зенки, стараясь не видеть её голого тела, и не мог произнести ни слова. Я вдруг почувствовал-понял я могу даже заплакать. Я молча протянул ей похабный листок. Она взяла его двумя пальцами, взглянула, чуть смутилась и швырнула на стол.
Ну и что? Лицо-то, лицо-то сделал Отелло! Да ты что, Вадь, совсем псих, да? Шуток не понимаешь? Делать нечего было на консультации, вот и забавлялась, придумывала всякое Дай-ка лучше сигарету.
Я смял почти полную пачку «Явы», шмякнул об пол.
Кто. Такой. Этот. Москвич. С квартирой. А?!
Перестань! уже всерьёз попросила она, натягивая поспешно одежду. Я думала ты умнее.
Нет! Не-е-ет!! взревел я, хватая её за плечо, сдавливая железно косточки. Ты скажешь мне всё! Кто этот «обаятельный» жених? Кто, я спрашиваю, ну?!
Ещё чуть и я впервые в жизни ударил бы женщину кулаком по лицу. Я ненавидел её до бешенства.
Но тут в комнату влетел Аркадий.
О, пардон! он сделал вид, будто сконфузился.
Лена, медленно, вихляя задком, натянула до конца брюки, презрительно хмыкнула:
Ничего, Аркаш, Вадим Николаевич не из ревнивых смотри на здоровье. Впрочем, я уже ушла. Гуд бай, май лав, гуд бай!
И ушла. Я в уже захлопнувшуюся дверь крикнул фальцетом:
С-с-сука!
Все они суки, философски заключил Аркадий и предложил. Ну, что, надо бы скинуться? Чего-то тоскливо и скандально на душе.
Аркашке в последнее время не везло с бабами: после Вальки-профуры он так и не мог пока подобрать себе партнёршу по душе и по телу.
Ух и надрызгались мы с ним в тот вечер до положения риз. В пьяном угаре я, помню, жирно реготал и вскрикивал от радости: мол, вот она свобода! А то совсем голову потерял, дурак! Да было бы из-за кого! Шлюшка маломерная! Акселератка с диагнозом бешенство матки! Проститутка малолетняя!..
Такоси! Такоси! непонятно на каком диалекте поддакивал-соглашался Аркаша.
Аркадий, друг! вопил я, обнимая товарища. Нам о дипломе надо думать! Пора прощаться с этим борделем по имени ДАС!.. Да-с, Аркадий, а? Да-с?
Такоси! Такоси! лепетал уже тёплый Аркадий, никак не воспринимавший мой замечательный каламбур.
«Чёрт с ней! Пускай с кем хочет трахается!» трезво подумал я, проваливаясь в пьяный угарный сон.
Счастье не в трахе!
4
И вообще человек сам кузнец своего счастья!
Я настолько был взбешён и серьёзно настроен, что, опохмелившись с утра пивком, заботливо припасённым Аркашей, побежал на почту и послал редактору «Славы Севастополя» депешу: «ПРОШУ ПРИСЛАТЬ ЗАЯВКУ НА МОЁ РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ВАШУ ГАЗЕТУ ВАДИМ НЕУСТРОЕВ».
Когда я возвращался в общагу, прихватив в торговом центре «Черёмушки» бутыль крымского портвейна, я столкнулся на вахте с ней, с Леной. Я скрутил себя, смял, заставил пройти мимо и молча. Она приостановилась было, но тут же вздёрнула нос и зацокала каблучками сапог, ушла, не оглядываясь.