Перед праздниками очередным Октябрём в почтовой ячейке на букву «Н» меня ждала телеграмма: «Буду проездом Москве шестого пассажирским вагон три встречай Лена». Я засуетился, взял у Аркадия взаймы двадцатку и, встав на колени, умолил:
Бога ради, Аркаша, друг, освободи мне комнату на праздник первый и последний раз прошу! Посношайся где-нибудь на стороне
Аркаша в положение вошёл, просьбе внял, даже скабрёзно, хмырь развратный, ухмыльнулся:
Нельзя ли, пошутил, в шкаф забраться-затаиться да поприсутствовать при вашем свидании?
Я даже всерьёз психанул:
Свинья ты, Аркадий! Грязная похотливая свинья!
Аркаша, разумеется, на попятную. А я ведь и в самом деле ни о чём таком-этаком и думать не смел. Куда Лена собралась, я ещё не знал, но поезд севастопольский приходит вечером, так что всё равно ночевать где-то придётся. Я, в случае чего, устроюсь на свободной кровати. В случае чего?.. Нет, всё же в подлом моём проститутском нутре, где-то в развращённом подсознании, мелькали и горячие мыслишки: а вдруг?.. Чего уж скрывать, от Лены я был без ума во всех смыслах, но пока, в Крыму, да и то только в самые последние дни, мы испытали лишь головокружение и сладость ненасытную от долгих обморочных поцелуев. И я понимал: праздник вдвоём, наедине, праздник с вином и взглядами глаза в глаза, с невольными соприкосновениями и вольными поцелуями
Я купил, как в Севастополе, три нежно-алых розы, сразу, с подножки вагона, подхватил Лену в объятия, отнёс в сторону от суетливой толпы, прижал к себе, поцеловал в смеющиеся детские губы.
Лена, куда ж ты едешь? Где твой чемодан?
К тебе. Чемодан вот, она показала свою маленькую лакированную сумочку и вкусно рассмеялась. Ведь я проездом в Севастополь. Билет обратный уже в сумочке. Так что два дня и две ночи наши, маэстро!
Ночи?.. Я вмиг вскипел, заклокотал, как переполненный чайник. Но всё же не утерпел, уточнил:
А как же мать с отцом тебя отпустили?
А почему они могли не отпустить меня? Лена всерьёз, с недоумением взирала на меня. Мне уже восемнадцать, во-первых. А во-вторых, я же им сказала: я еду повидать тебя и побродить по праздничной столице. Что же в этом дурного?
И дурного, действительно, в этом ничего не было. Я отбросил пока все жаркие ненужные мысли на потом: впереди уйма времени как Судьба повернёт, так и будет. И я, по заранее продуманному плану, помчал Лену на метро к проезду Художественного театра, в полуподвальное кафе «Артистическое» единственное место в предпраздничной Москве, где можно почти без очереди закусить и выпить. Действительно, у входа в это питейно-питательное заведение толпилось всего человек десять. Уже через полчаса мы с Леной сидели за двухместным столиком, пили шампанское и весело вгрызались в плоских цыплят, поджаренных, как шутили студиозусы, в табаке.
Я парил в невесомости. Лена со своей голубенькой ленточкой в светлых локонах, синеньком джемпере поверх голубенького платья обращала на себя внимание многих посетителей мужеска пола и даже не только нормальных.
Ты знаешь, весело шепнул я Лене, порозовевшей после второго бокала игристого вина, а ты в своём голубом наряде нравишься даже голубым.
Кому, кому? не поняла Лена.
Я рассказал невинной ещё до наивности девчонке, как попал однажды здесь, так сказать, сексуально впросак. В день стипендии или получки из дому я позволял себе порой шикануть поужинать по-барски, на широкую ногу. Впрочем, тогда вполне можно было на червонец посидеть прилично одному в ресторане, а уж в кафешке и вовсе обойтись пятёркой. Однажды я с таким загульным намерением впервые и заглянул в «Артистическое». Я уже читал-знал, как здесь любили отдыхать некогда корифеи старого МХАТа, сидел за столиком, почтительно осматривался, с придыханием поглощал исторический воздух богемного кафе.
Ко мне подсели два парня, заказали себе мадеры, отбивные, яблоки. Начали жевать, выпивать и трепаться. Конечно, чокались и со мной. Один из них кудрявенький, безусый, с томными глазами и пунцовыми губами бантиком вдруг начал странно льнуть ко мне, хихикать, вздыхать, хватать меня за руку и подливать в мой стакан своего вина. Я долго (был ещё тот пентюх деревенский!) не врубался, пока приятель кудрявенького, улучив минуту, когда тот выпорхнул в туалет, не оглоушил меня: «Я вижу, говорит, ты не понимаешь: Шурочка-то мой педик. Он, поросёнок, втюрился в тебя»
Представь, Лена, хохотнул я, моё остолбенение. Скорей расплатился и спасаться. Тот Шурик-Шурочка чуть не плачет, в руку вцепился, а я бормочу-вру, будто я жених и меня невеста ждёт Умора! Потому-то сюда легко попасть добрые люди стороной обходят.
Лена неуверенно улыбалась шучу я или рассказываю мерзкую правду? Она принялась робко оглядываться на посетителей.
Да не бойся ты! приободрил я. На женщин они внимания не обращают всерьёз
Лена поморщилась, не скрывая, что тема ей не нравится. И поспешила на свежий воздух. Мы допили любовный полусладкий напиток и вышли. На улице, блескучей и промозглой от недавней мороси, я помог Лене поплотнее укутать горло шарфиком, притянул к себе, поцеловал.
Ну, что ко мне в ДАС?
Пойдём лучше погуляем, а? Я хочу к Пушкину
Что ж, мы пошли вверх по Горького к бронзовому Александру Сергеевичу Потом ещё выше к Владимиру Владимировичу Потом с третьей и последней розой побрели по бульварам к Михаилу Юрьевичу Потом, уже без цветов, к другому Александру Сергеевичу
Когда до закрытия метро оставался всего час, я не выдержал:
Лена, Леночка, ну поехали, наконец, ко мне! Уже метро вот-вот Да и через вахту ночью труднее прорваться там бабки-церберы такие
Она подняла на меня свои большие, свои любящие, но печальные глаза.
Вадим, я не хочу Я боюсь.
Меня?! Лена, да за кого ты меня принимаешь? я вскипел искренне, всерьёз. Да неужели против твоей воли я чего-нибудь
Вот именно, сурово прервала Лена, за себя я и боюсь
Мы бродили по Москве всю ночь. Если бы мне кто раньше сказал, что я способен на такое, я бы только глумливо фыркнул. Однако ж, вот
На следующий день мы подъехали к ДАСу, прошлись-прогулялись вдоль перемычки под колоннами, как герой Андрея Мягкова в «Иронии судьбы». Я попробовал ещё раз, в последний:
Лена, ну хоть просто на пять минут заглянем погреемся, отдохнём, посмотришь, как я живу
Вадичка, не искушай, не мучай меня! с улыбкой, но опять же всерьёз взмолилась Лена. Не надо спешить у нас же вся жизнь впереди
Увы мне, увы! Я смирился. Я один заскочил наверх, обрадовал известием Аркашу, отхватил у него взаймы ещё четвертной, сунул в сумку бутыль шампанского и яблоки свои припасы к празднику вдвоём, поднадел под пиджак свитер, а пуловер прихватил для Лены: признаться, ночью мы продрогли донельзя даже поцелуи уже не согревали. Отогреваться мы заскакивали на вокзалы.
Я заставил Лену поднадеть мой тёплый пуловер под пальтишко, и мы опять пустились бродяжничать. Я, смирившись, уже с энтузиазмом воспринимал такое необычное и долгое свидание с любимой. Я щедро дарил-показывал ей Москву, которую сам исходил уже пешком вдоль и поперёк. Окончательно убедил Лену бросить свой Львовский институт, куда она поступила поспешно на заочное отделение журналистики, и смело переводиться в Москву
К исходу вторых суток всё у нас смешалось в головах, как в доме Облонских. Мы бродили, смеялись, болтали, целовались, мечтали, пили шампанское, а я даже и коньяк пару раз, питались пирожками, бутербродами и яблоками, попали на концерт Аллы Пугачёвой в зал «Октябрь», катались на метро и трамваях А уж стихи Стихов и своих, и других классиков надекламировали-начитали столько, что на целую библиотеку хватит.
Часов за пять до севастопольского поезда мы всё же не выдержали и переспали вместе да простится мне этот невольный и пошловатый каламбур. Мы нашли одно свободное местечко в толчее Курского вокзала, Лена примостилась у меня на коленях, обняла за шею, я обхватил её родное невесомое тело, прижал хозяйски-сладко к себе, и мы унырнули в глубокое, тяжёлое, но счастливо-безмятежное беспамятство. Я, скорчившись в жёстком вокзальном кресле, прижимал, сонный, к себе крепко-накрепко спящую красавицу свою будущую жену. Впереди нас ждало счастье
В последние минуты, на мокром туманном перроне, Лена, откинув голову, засматривая внутрь меня, наивно и строго декламировала-внушала мне знаменитые кочетковские строки:
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
С любимыми не расставайтесь,
Всей кровью прорастайте в них.
И всякий раз навек прощайтесь,
И всякий раз навек прощайтесь,
И всякий раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг
Вот пишу сейчас, и всё переворачивается в груди: как я был счастлив!