Вот пишу сейчас, и всё переворачивается в груди: как я был счастлив!
И как я мог быть счастлив
Глава III
Как я сошёл с ума
1
Аркаши дома не было.
На столе красовались початая бутылка грузинского коньяка, тарелки с остатками пиршества. Я отмок в горячей ванне, выпил полстакана «Арагви», проглотил кусочек сыра и бухнулся в постель. Хотел немного помечтать, но не успел так обвально я срывался в пропасть сна только на первом году в армии.
Очнулся я глубоким вечером от говора и смеха. Окно уже фиолетово меркло. Горела только настольная лампа. За столом сидел Аркаша с двумя пассиями. Они чокались, закусывали, нещадно дымили и травили анекдоты.
Представляете, прыснул Аркадий, муж в дверях, а она кверху ногами Ха-ха! Тс-с-с
Он попытался приглушить свой утробный смех и веселье своих балаболок, оглянулся на мой угол. Я хотел нахмуриться, но переизбыток счастья колыхнулся в душе, как вино в бокале, в ушах ещё звенело со сна, что ли? имя Лена.
Ничего, Аркаш, бодро сказал я, потягиваясь, я уже не сплю. Если дамы позволят, я, с их разрешения, запрыгну в брюки.
Лена, Валя! скомандовал Аркадий. А ну за шкаф на пару минут! Видите, товарищ-ч стесняется.
Лена?.. Ну и ну!
Да хватит тебе, осадил я Аркашу. Девушки, отвернитесь и все дела.
Девчонки, лупившие на меня глаза, хихикая, отвернулись. Впрочем, хихикала та, что, вроде бы, Валя пампушечка с распущенной по плечам рыжей гривой. Вторая маленькая, худенькая, с короткой тёмной причёской-каре лишь хмыкнула. Потом, когда, уже одевшись и сполоснувшись под краном, я подсел к столу на минуту, я разглядел, что у этой Лены такие же громадные выразительные и тоже серые глаза, правда, один из них, левый, заметно темнее другого. Дурной, говорят, признак демонический. Впрочем, это когда глаза вовсе разноцветные, здесь же вариации оттенков одного и того же прекрасно-серого цвета. Волосы и овал лица этой Лены разнили её с той, а то я бы испугался такому сходству. У этой лицо было тоньше, с резкими скулами, и губы чуть смазаны, нечётко очерчены. И ещё Лена эта была миниатюрнее моей: в чёрных вельветовых брючках и белой водолазке, с чуть заметной линией груди, она смотрелась мальчишкой.
Знакомься, представил Аркаша, это наши, журфаковские, с первого курса. Валюха моя землячка почти, из Норильска. А Леночка из славного чернозёмного града Баранова. Не знаю, правда, где этот достославный град Баранов стоит. Где, Ленусь?
Между Москвой и Парижем пора бы знать пятикурснику университета, Лена сказала это строго, без тени улыбки.
Ну, вот и опять выговор! сделал вид, будто сконфузился дылда Аркадий. Ленчик, тебе ведь всего восемнадцать годиков не будь такой строгой, а!
Восемнадцать?.. Что-то многовато совпадений. Я выпил коньяку, пригляделся к ней повнимательнее. Странно, почему я не встречал её на факультете? Хотя, впрочем, у нас на каждом курсе училось по 250 гениев пера обоего пола, так что и не все однокурсники друг дружку вплотную знали. Да что уж там говорить о других, если даже именитый Влад Листьев (упокой Господь его душу!) не запал лично мне в память. Когда я увидал его через несколько лет в телеящике, то начал мучительно припоминать: где же мог я видеть этого «взглядовца»? Батюшки, да мы же с ним однокорытники, на одном курсе правда, в разных группах все пять лет учились. Даже на одной коллективной фотографии рядышком стоим. Он тогда ещё не имел славы и не ампутировал основную смысловую часть имени своего, был обыкновенным Владиславом
«Круто девчонки начинают, подумал я, посматривая на их раскрасневшиеся лица, сигаретины в ярко-алых ртах. Интересно, которая из них Аркашкина? Или обе?.. Он вроде пухлявых предпочитает А чёрт! Мне-то что»
Я ещё клюкнул «Арагви» за здравие щедрого Аркаши, за красоту благовоспитанных дам и распрощался. Вернее уединился. Насколько это, конечно, возможно в единственной комнате. Я пристроился в своей нише к тумбочке, выставил спину столующимся гулякам, засветил переноску, раскрыл тетрадь и принялся изливать на бумагу письмо в Севастополь. Лена, моя Лена, ещё в это время мучилась-тосковала в душном вагоне, я представлял себе её бездонные глаза, её милые пухлые, чётко очерченные губы, прозрачные пальчики с голубенькими жилочками и крохотными ноготочками, светящимися розово-перламутровым праздничным лаком
Я писал о том, как я уже соскучился по ней, как я уже жду не дождусь следующей встречи, как я обязательно, я непременно примчусь в Севастополь на скорое уже Новогодье, как мы выйдем, держась за руки, на берег буйного и хмурого зимой моря, и там я брошу в волны целую пригоршню пятиалтынных и гривенников, дабы вернуться в Крым обязательно, вернуться навсегда к морю, к ней, к Лене. К будущему счастью и блаженству семейной жизни
За спиной взялись играть в карты.
Вадим! вскричал гнусливо подпьяневший Аркадий. Ну брось ты писанину свою ещё в газете напишешься по горло. Иди к нам Ленке партнёра не хватает.
Отстань, похабник! полушутя, но раздражённо отмахнулся я.
Да не в том смысле, гоготнул орясина усатая, в карты партнёр нужен, пока только в карты.
Не приставай к человеку, послышался голос этой Лены с чуть заметной издёвкой. Не видишь, человек письмо невесте пишет дело серьёзное.
Вот гад Аркадий всё уже разболтал! Я решил не реагировать. Демонстративно склонился над тетрадью, отгородился от циников горбом. Нет, всё же интересно: неужто Аркашка с обеими?.. Чёрт-те что опять в голову лезет!
Письмо я всё же дописал. Финал, правда, скомкал, зачем-то упомянул и про разных девиц, мешающих сосредоточиться, и распрощался поцелуем. Запечатал, адрес надписал
Что же теперь делать не спать же вновь заваливаться? Тем более, и выпить-закусить ещё хотелось.
Подсел к столу.
Комната наша уже превратилась в коптильню гостьи смолили не слабже нас. Я, почему-то с жалостью, подумал: «Эх, ведь и груди-то ещё нет нормальной, а туда же сигарету за сигаретой». Кстати, у моей Леночки, несмотря на стройность и даже сухощавость фигуры, грудь вполне сформировалась-налилась, это отмечал я жадным взором, когда мы с нею купались в Севастополе, да и, уж признаюсь, в моменты пьянящих поцелуев и объятий уже здесь, в Москве, я давал волю своим рукам
Вскоре Аркаша, достав последнюю бутылку уже сухонького, «Ркацители», принялся откровенно мне подмигивать: мол, создай условия подпирает.
Ого, как поздно, глянул я на часы, если кого проводить нужно, я готов сыграть роль галантного кавалера.
Валя со смехом вцепилась в Аркашку:
А мы тут ещё посумерничаем!
Я пошёл провожать Лену. Она вышагивала впереди меня по коридору странной своей танцующей походкой. Так ходят манекенщицы по подиуму. Господи, пацан пацаном. Я далеко не каланча, роста самого что ни на есть среднего, но и то почти на голову выше этой девочки. Туфли её 33-го размера на каблучках ничуть её не возвышали. В поясе перехватить пальцами одной руки можно. Да она, наверное, ещё и не целованная!
Я честно проводил её на третий этаж, собрался распрощаться и пройти на полчасика в зимний сад пока у Аркадия первый пыл не угаснет. Но Лена вдруг из-под ресниц длинно глянула мне в глаза.
Зайдём? У нас с Валей никого соседки на праздник поразъехались.
Я колебался мучительно и долго секунд десять. Она даже усмехнулась.
А почему бы и не зайти тем более, домой меня сейчас не пустят, я легкомысленно осклабился, и внутри, в тёмной моей сердцевине, что-то истомно, сладко и тревожно шевельнулось. Лена отперла дверь. Мы вошли.
Кстати, выпить найдётся хочешь? деловито спросила она.
Давай! обрадовался я: нет лучшего растворителя комплексов, чем зелено вино.
Хозяйка достала из тумбочки бутылку марочного крымского портвейна. В подвздохе у меня защемило. Я молча распечатал вино, разлил по стаканам себе почти полный.
За что? спросила Лена, продолжая пристально в меня вглядываться. Мы сидели рядом на её кровати, стоявшей в нише, точно так же, как и моя, но моя десятью этажами ближе к небу.
За любовь, зло ухмыльнулся я.
За любовь с удовольствием! усмехнулась девчонка, звякнула своим стаканом о мой и, не отрываясь, выцедила.
Я зачем-то смотрел-наблюдал, как вино струится-пульсирует по её прозрачно-белому горлу, выдохнул воздух и залпом, решительно заглотил сладкий напиток, вобравший в себя щедрость и пьянящую силу крымского подсевастопольского солнца.
Не прошло и пяти минут, мучительно скомканных отрывистым разговором, как мы снова с жадностью припали к стаканам нас словно терзала неутолимая жажда. Голова моя кружилась всё сильнее. Тем более, что и до этого уже випито-проглочено было изрядно