Моя теория утверждает, что в мире правит лишь один закон это стремление энергии к своему абсолютному минимум, а сам мир есть продукт его творения из «Ничего», продукт только этого закона и множественных заранее непредсказуемых случайных факторов, непосредственно влияющих на направленность и характер движения энергии. Мир это «Нечто», полученное из «Ничего» её хозяином Законом Минимума Энергии. А отсюда прямо следует, что тот, кто познал и увидел действие этого закона, тот и познал мир до теоретического предела, ибо случайные явления, хотя и в них кроются причинно-следственные связи, для сознания людей они не предсказуемы, и не познаются людьми в принципе.
Так формы песочных горок, образующихся в нижней колбе песочных часов, за конкретные промежутки времени из раза в раз будут абсолютно одинаковыми, и описываемыми одними и теми же функциями, в то время, как расположения отельных песчинок, на которые влияют их начальное положение и случайные взаимные соударения, каждый раз будет разным и математически неопределимым. И всё это я увидел сверху, на лету из-за пространства существующего, пребывая в пространстве несуществующим, то есть, трансцендентном или в астрале.
И хотя весь этот том будет посвящён моей реальной земной жизни, в основном в период, когда на страну напала пандемия либеральной чумы, но за каждым моим словом незримо будет стоять эта моя Картина мира, моя Теория всего, моё Всеединство, и они будут зорко следить за каждым моим словом и каждым выводом, утверждением и заключением. А вам даже не советую верить мне. Я, как и любой человек, могу ошибаться. Верьте во Всеединство мира, в единственную в нём движущую силу стремление энергии к минимуму, к равновесию, к смерти, в его системную иерархичную структуру, которую питает хаос, и всё в вашем сознании сложится само собой.
Жизнь страны и со страной: до и после
Моя жизнь типична для жизни большинства окружающих меня людей, моих сверстников. Но разница всё же есть. Прожив её чуть ли ни до конца, и выйдя на пенсию, я увидел её совсем другими глазами, не человеческими, а природными, физическими, но не конкретно именно свою жизнь, это одновременно банально и недостижимо, а жизнь мироздания в целости его, что гораздо проще, а свою лишь, как его крохотную трудно различимую частицу. И от того на пенсии, когда человеку, что и остаётся, так это только поговорить с другими людьми где-нибудь на лавке посреди двора, оказалось, что поговорить-то мне и не с кем, и мне приходится разговаривать с безмолвным компьютером, который один только и способен слышать меня, не раздражаясь. И прежде, чем повести вас за собой по моему жизненному пути, хочу предварительно пожелать вам здоровья и терпимости, без которого вам не дотянуть.
Человек я более из прошлого, чем из настоящего и будущего, из тех остатков, которые ещё копошатся в этой жизни и путаются у вас под ногами. Фактически я есть история, которая сейчас мало кого из молодых людей интересует, как она не интересовала когда-то и меня.
Всю свою жизнь я прожил «Иваном, не помнящим родства». Я не знал и не интересовался ни историей своей страны и её народа, ни своей родословной, и ни ничем, что ни наступало мне прямо на больную мозоль и что ни требовал сегодняшний день. Никуда, особенно, не стремился, ничего особенного не хотел, кроме того, что хотел конкретно, и что хотели другие люди из моего ближайшего окружения. Жил без руля и без ветрил, в единстве со временем, народом и страной.
Вам, наверное, моё подобное откровение может показаться странным, и не очень располагающим к себе. Но я выложил это перед вами, всё как на духу, ибо лукавство и натуре моей не свойственно, и бессмысленно я ж просить у вас ничего не собираюсь. Видимо, я просто не был личностью, я был частичкой масс, а массы не любят вылезать из себя же, чтобы не засветиться. Высовываются лишь одни личности, которым за это потом от масс часто и влетает.
Мне не приходилось делать собственного серьёзного выбора, как путнику у вещего камня: направо пойдёшь, на лево пойдёшь Всё само за меня выбиралось естественным путём. И родили меня, не спрашивая, а хочу ли я этого, и место моего жительства родители вбирали без меня, и школу, и всё остальное. Жил нормально в трудах и заботах, как живут не только люди, а и весь растительный и животный мир.
Мне не приходилось делать собственного серьёзного выбора, как путнику у вещего камня: направо пойдёшь, на лево пойдёшь Всё само за меня выбиралось естественным путём. И родили меня, не спрашивая, а хочу ли я этого, и место моего жительства родители вбирали без меня, и школу, и всё остальное. Жил нормально в трудах и заботах, как живут не только люди, а и весь растительный и животный мир.
Скажете, а причём тут трава, деревья или лошади с быками? А при том, что и они трудятся от зари и до зари, добывают нам хлеб, не приседая ни на минуту, только делают всё это молча, без излишней суеты и с достоинством.
Жил я честно, не придавая и не изменяя, не прячась за чужие спины, а наоборот, выходя вперёд, подставляя свою грудь, но и не получая ударов в собственную спину, как получают те, кто вперёд вырывается уж слишком сильно и раздражающе для отставших. А такое возможно лишь тогда, когда человек выставляет свою грудь вперёд умеренно, не переусердствуя, не теряя рассудка, и не оголяя спину перед всем миром. Во многом мной управляли стадные инстинкты, согласно которым травоядные животные, защищая стадо от хищников, стараются не отрываться от него далеко, чтобы самим ни оказаться лёгкой для хищника добычей. Хищники это хорошо знают и стараются отбить от стада или выманить сильно ретивого защитника.
Вспомнил, как, будучи в подростковом возрасте, как-то вечером, когда на улице было уже темно, я подходил к знакомой подворотне, ведущей в тот самый двор, где прошло моё детство, и где такие же, как и я, пацаны собирались в стайки, ища потом достойные для себя забавы любого толка. Но, конечно же, это не были шахматы, а больше Бура, Сека и Очко. И мне навстречу вдруг вышли мои «друзья» в сопровождении двух милиционеров. Их было человек 1520, и они были крайне возбуждены.
Бежать никто и не пытался, ибо милиция знала всех хулиганов в своём районе, как собственных детей, и я ни сколько ни мешкая, и ничего плохого не подозревая, примкнул к своей же стае. Как оказалось, они содеяли очередное хулиганство, ибо дворовые стайки пацанов другими делами, не считая карт, и не занимались.
У меня рано умер отец. Мать, работая бухгалтером в РОНО, что была одной из наиболее низкооплачиваемой работ, и с трудом зарабатывала нам на пропитание, находясь постоянно на работе. А потому бояться мне из родителей было некого. А когда уже в милиции начался опрос задержанных, я понял, что надо от ребят отмазываться и рассказал, что примкнул к этой группе только сейчас перед входом в милицию, которая находилась рядом с нашей подворотней, и был милостиво отпущен. Всем же остальным был оформлен привод в милицию. А это означает, что если я и был дураком, то не совсем уж и круглым.
И всеми этими своими качествами я был обязан природе, что и создала меня таким, а ни другим, а также обществу, в котором я родился, но которое я не ценил, ибо сравнивать его с чем-то другим и прицениваться не было ни случая, ни надобности, и которое не могло не повлиять на мою ментальность, сделав меня своей частицей. Ведь все люди есть частицы обществ, в которых они живут, вне зависимости от того, понимают ли они это или нет.
Рос я в детских садах, пионерских лагерях, и в советской школе, которые были насквозь пропитаны духом коллективизма и соблюдения дисциплины, и из которых вирус коллективизма в меня и переселился. Ведь страна только недавно перенесла всенародное горе невиданную по масштабам трагедий войну, выбраться из которого ей и помог дух всенародного единства, коллективизма и строжайшая дисциплина.
Люди понимали это, гордились сбой и своей победой, и дорожили этим своим духом. И как сейчас я это понял, что это и был дух победителя тот самый русский дух, от которого сейчас, после 45 лет мирной жизни, и 30 лет всенародного унижения и растления либеральной вакханалией, остался лишь душок.
Нельзя побеждать, подниматься с колен и из могил, восстанавливать разруху и строить новую жизнь в либеральном раздрае и вольнодумстве. И любое разгильдяйство в этом вопросе, разнобой в мнениях и действиях, потеря общей скрепляющей народ идеи и силы, что пришли к нам в советский период, неизбежно должны были сказаться и на замедлении развития страны.
Я горожусь тем, что я совок, горжусь той жизнью, которой я прожил и, в отличии от либералов, которые хотели придать прозвищу совок унизительный смысл, я не испытываю унижения, как и от отнесения меня либералами к быдлу. Наоборот, для меня нет более унизительного прозвища, нежели либерал, либераст или либералист, ибо по сути своей либерализм и есть фундамент фашизма, как человеконенавистничества в любых его формах. Ведь к быдлу они относят и весь русский народ. А я же русский, кровь от крови, плоть от плоти, если ни монгол, ни татарин или ни татаромонгол. Хотя это всё тот же русский, только с узким прищуром и обрезанной крайней плотью.