Эх, Газинур, никогда не забыть мне степей Украины как мы гнали оттуда белополяков. Бывало, за ночь отмахаем на тачанках километров тридцать-сорок, а под утро, когда самый крепкий сон, налетим на пилсудчиков, расколотим их в пух и прах и снова вперёд! Особенно отличался в нашем взводе безногий пулемётчик Ваня. Горяч был парень!.. Раскалённое олово! Ты ведь знаешь, как говорят наши старики про настоящих джигитов: настоящий джигит сердцем подобен льву. Таким и был наш Ваня. Из своего пулемёта косил врагов, как траву Ходить Ваня не мог. Ещё на германской ему оторвало обе ноги. Передвигался он на руках, а больше на тачанке. К нам пришёл ночью. Наш полк только что занял с боем небольшой украинский городок. «Хочу, говорит, послужить трудовому народу, поскольку сам являюсь сыном трудового народа. Посадите меня на тачанку». Я взял его в своё отделение и не раскаивался. Чуть не всю Украину прошли с боями вместе. Расстались, когда меня тяжело ранило
Газинур жадно ловил каждое слово Гали-абзы, а чёрные глаза его не отрывались от синевшей вдали, в туманной дымке, лощины, окаймлённой лесом. Ему всё представлялось, что оттуда вот-вот вихрем вылетят тачанки.
И вдруг на дороге, делавшей у леса поворот, действительно показалась движущаяся точка. Но это была не тачанка, а обыкновенная полуторка. Под косым солнечным лучом, ослепив Газинура, сверкнули сначала стёкла фар, потом кабины. На подножке мчавшейся на полной скорости машины стоял молодой парень. Он был в синем комбинезоне, без кепки. И то, что парень не сидел в кабине, а стоял на подножке и ветер буйно трепал его волосы, и то, как он, вытянув вперёд руку, показывал куда-то в просторы полей, вызвало у Газинура особенную к нему симпатию. «Этот и на тачанке не подкачал бы», подумал он, весь под впечатлением рассказа Гали-абзы. Полуторка поравнялась с ними и резко, с визгом, затормозила.
Доброе утро, Гали-абзы! весело крикнул стоявший на подножке парень. Это был известный на весь район тракторист Исхак Забиров. Газинур хорошо знал его Забиров немало поработал на полях «Красногвардейца».
Куда путь держите? спросил Гали-абзы, едва сдерживая испуганного и разгорячённого жеребца.
В «Тигез басу», Гали-абзы. Там наши тракторы работают.
Ну, добро, коли так. Привет там ребятам передавайте.
Спасибо, передам обязательно.
Машина покатила дальше. Исхак так и остался стоять на подножке.
Вот и этот тоже. Огонь-парень! посмотрел ему вслед Гали-абзы и тронул коня. Тебе, Газинур, тоже бы на тракториста учиться надо. Тракторист скоро будет основной фигурой в колхозе. Да и на случай войны Теперь, друг мой, воевать придётся не на тачанках танки в ход пойдут. А сегодняшний тракторист завтрашний танкист
Газинур ничего не ответил. Куда ему в трактористы! Хоть бы плугарем работать.
Они въехали в лес, спустились в сухую балку, потом снова поднялись на взгорье. На спаренной сосне у обочины дороги, на самой её вершине, стрекотала полосатая сорока. Из березняка доносилось суетливое щебетанье невидимых глазу птиц.
Хороши наши леса! сказал Гали-абзы, вдохнув всей грудью напоенный ароматом воздух.
То ли действительно они ехали быстро, то ли уж очень захватили юношу рассказы Гали-абзы, но дорога в Бугульму показалась на этот раз Газинуру очень короткой. И когда только они промахнули колхоз «Алга», когда осталась позади «Красная горка»! Впереди в белёсой мгле уже начали вырисовываться фабричные трубы, громада элеватора, высокие здания Бугульмы, её мельницы.
Гали-абзы принялся рассказывать Газинуру историю старой Бугульмы:
Знаешь, это один из наиболее высоко расположенных городов европейской части СССР, сказал он. Лет двести назад здесь была просто маленькая деревушка, затерянная в степи. Её считали краем света. Сюда ссылали людей, которые посмели подняться против царя, против помещиков До революции в Бугульме хозяйничали помещики Елачичи и Шкапские, миллионеры Хакимовы. Чуть ли не всё население городка с крестьянами ближних деревень работало на них. А они наживались на винокурнях, мельницах, трактирах, лавках
На окраине Гали-абзы передал вожжи Газинуру. По дороге сплошным потоком двигались машины, цокали подковами лошади. Пыль стояла такая, что глаз не открыть.
Они въехали в Бугульму со стороны Бавлов. На площади Четырнадцати павших героев Газинур обратил внимание на группу школьников они стояли возле огороженных решёткой братских могил; в центре огороженного пространства поднимался скромный памятник. Обступив старика-учителя, детвора звонкими голосами наперебой забрасывала его вопросами.
И с чего эти галчата подняли такой шум? усмехаясь, сказал Газинур.
Сказал будто в шутку, но внимательный Гали-абзы сразу подметил огонёк интереса, загоревшийся в глазах юноши. Он вынул часы. До начала бюро райкома ещё оставалось время.
«Детям историю этого памятника рассказывает учитель, а кто расскажет её тебе? подумал он. Сотни раз проезжал ты по этой дороге туда и обратно, а вдумался ли хоть раз по-настоящему, что за священное место лежит на твоём пути? Наверное, нет».
Гали-абзы велел Газинуру остановить коня.
Войдя за ограду, они долго в молчании стояли перед высоким гранитным постаментом, увенчанным красным знаменем. Худое лицо Гали-абзы было задумчиво и грустно. Вдруг он поднял голову, и в чуть прищуренных, устремлённых вдаль глазах его Газинур заметил нечто такое, что заставило его вспомнить бушующее в раздуваемом горне пламя.
Глубокое волнение, охватившее Гали-абзы, передалось и Газинуру. Так молча простояли они несколько минут: один захваченный нахлынувшими воспоминаниями прошлого, другой готовый впитать своим чистым сердцем всю красоту и величие давно минувших дней борьбы за свободу молодой Советской республики.
Трудно, Газинур, говорить спокойно о тех, кто лежит здесь, в этих могилах, сказал Гали-абзы, показывая рукой на зелёные холмики. Как живые, стоят они перед моими глазами, беззаветные солдаты революции.
Газинур почувствовал, что горло Гали-абзы сдавили спазмы и он с трудом овладевает собой. Не раз приходилось юноше слышать от стариков, что время рассеивает тягчайшее горе, притупляет остроту боли, оставляя лишь грусть воспоминаний. Да, верно, ошибались старики. Не может, видно, забыть Гали-абзы своих боевых товарищей.
Так-то, Газинур, заговорил наконец Гали-абзы. И в Бугульме, как и всюду, установление советской власти не далось без борьбы. Пришлось драться и против внутренних врагов, и против интервентов. Организованный англо-американскими империалистами мятеж чехословацких офицеров, белые банды Колчака дважды заливали они кровью Бугульму. Потом кулаки в самой Бугульме и в окрестностях Все, кто лежит здесь, все они, показал Гали-абзы на обложенные зелёным дёрном могилы вокруг памятника, жертвы их кровавых дел.
Рассказывая, Гали-абзы вышел из ограды, сел в тарантас.
Подъехали к райкому. Напротив райкома, в городском саду, стоял другой памятник. Туда-то и повёл Гали-абзы Газинура.
Там, под большим серым камнем с изображением красной звезды на одной стороне и якоря на другой, были погребены члены Бугульминского ревкома Петровская и Просвиркин, и вместе с ними неизвестный матрос.
Я хорошо знал товарищей Петровскую и Просвиркина, Гали-абзы положил руку на плечо юноши. Работал под их началом. Они были настоящие люди, жизни своей не пожалели для народа. Иначе и нельзя, Газинур. Люди с заячьей душонкой никогда не побеждают. Борцу за революцию нужно иметь сердце горного орла.
Как сейчас стоит у меня перед глазами и матрос. Он появился в Бугульме в самое трудное время. Как удалось ему прорваться через вражеское кольцо, плотно охватившее тогда Бугульму, этого я не знаю. В ревкоме готовились к последнему бою. В это время он и ввалился, волоча за собой пулемёт. Молодой, здоровущий. По поясу гранаты, пулемётные ленты через плечо, на голове бескозырка. «Я от Ленина, сказал он, улыбаясь. Разрешите встать на вахту за советскую власть». И стал прилаживать свой пулемёт у окна. На улице уже поднялась стрельба
Но пали они не в этом бою. Это произошло на глухом разъезде между станциями Ютаза и Туймаза. Окружённые многочисленными врагами, они отбивались до последнего патрона, до последней гранаты. Уже пала бесстрашная коммунистка Петровская, уже истекал кровью Просвиркин. Матрос выхватил из рук погибшего товарища винтовку и бросился в штыки. Только когда он рухнул, обессилев от ран, враги смогли подойти к нему
Газинура захватил рассказ Гали-абзы. Все они и Просвиркин, и Петровская, и неизвестный матрос, и другие безымянные герои казались ему в эту минуту дороже отца и матери, дороже жизни. Дороже, роднее стал и Гали-абзы, в нём Газинур видел теперь живого героя Гражданской войны.
Гали-абзы помолчал несколько минут и добавил:
Если придётся тебе с оружием в руках отстаивать честь родины, вспомни об этих людях, Газинур.
Всегда буду помнить, Гали-абзы, тихо, как самое заветное, произнёс юноша.