И войди-таки в здравое рассуждение! Любишь ли ты ту Чичак? Отнюдь! даже вспомнил о ней с чужой подсказки.
Тосковал ли ты все единадесять лет, прошедших с вашего последнего свидания? Смешно и баять! Тосковала ли она о тебе? Не поверю! И солидарен с тем, кто недавно покинул земной мира не без твоей коварной подмоги не укоряю, заметь, а лишь удостоверяю данность. Что высказал он, улещивая тя отбыть в Сувар? Приведу слово в слово.
«Ей же ребенка хотелось, ведь не один год состояла в брачном сожительстве, а нет никого! Тут вдруг надолго отъехал муж, явно бесплодный и зело старше годами. Вот и рискнула онаА остановила выбор на тебе, лишь оттого, что не местный ты, и невелик риск огласки. Еще и скоропалительный поманили, и рад! Вслед ловко подгадала сроки, примерно ведая о времени возвращения мужа. И не было у вас великой любви одна пылкость!».
Видел ли ты дщерь свою? а Ясна и точно от тебя. Не зрел даже и одним оком! А доселе у тя оба! ведь еще не вышибли их за безрассудную лихость. Сокрушаешься ли ноне, что в разлуке вы? Ничуть!
Просыпается ли она с криком, и вся в слезинках: «Тятя, тятя, где же ты?! Почто я разлучна с тобой?!». Да Ясна и не подозревает, кто ее истинный отец! Ибо полагает таковым того обманутого ее матерью мужа, что помер пять лет тому от избыточного ожирения. Лишь о нем и горюет, понеже ласковым был и заботливым.
А печалится ли твоя, будто бы, Чичак? Уверен ли ты, что, овдовев, она приступила к денному и нощному говению, соблюдая себя в память о тебе? Нечего ответить? Верно молчишь!
Не возвожу на нее хулы, бо жонкам тем паче, вдовым, не в укор слабина. Однако обязан огласить: не говела! Причем, не один сезон кряду! Нашелся в Тмутаракани хват, коему даже ты не ровня. Тем паче, и днесь хороша она!
И не спрашивай, где пребывает ноне вместе со дщерью. Понапрасну мылился ты, дабы сболтнул я лишнее. Не дано тебе супротив мя! Не обломлялось ране, не обломилось днесь, не обломится и впредь!
Ни за что ни стану отвлекать тя от изготовления к назначенному подвигу! А он случится не ране, чем поседеешь весь, и утратишь по возрасту зубы, опричь двух с половинкой. Надейся, и дожидайся оного! Счастливец ты
На том внутренний глас и пресекся, осквернив, сколь мог, лучшие чувства своего подопечного, избранного астралом для великого подвига, аще не угодит на тернистом своем пути на что-нибудь чреватое, успев лишь вскричать напоследок пред роковым падением: «Черт побери!», либо сверзится, уподобляясь тому Тутанхамону.
Хотя и то верно: пережив сердечно-душевное потрясение вслед за уведомлением о Чичак и своей новоявленной дщери от Будимира-Евпатия, известного начальствующим внешнего сыска Секретной службы и под пятью иными прозваниями, Молчан не испытывал впредь подобного стресса. И определил: «Достигну их, и выручу! А вслед возможно всякое. Однако не уступлю соблазну, аще подступит он! Лишь чуть прикоснусь к Чичак, обнимая при встрече. И поцелую чисто по знакомству. Да накатит в тот миг стойкость духа и откатит стойкость плоти греховного свойства! Остаюсь в надежде, отгоняя сомнения Дале возвернусь к Доброгневе. Семья всего превыше!».
Касаемо же лучших чувств, оскверненных, Молчана наособицу покоробило, что незваный критикан ловчился разжечь в нем неприязнь к хазарянке за половую активность оной вдовицы. Ибо при всех щербинках в его сущности не водились за ним частнособственнические инстинкты, присущие завзятым ревнивцам. И на месте Отелло, поверив в неверность Дездемоны, ограничился бы оплеухой по касательной и ненормативной укоризной.
Не отказывая себе в утолении соблазнов (особливо в лета, предшествующие зрелым, ведь тот, кто не озоровал во младости, никогда и млад не был!), не впадал он в ханжество к иным из обоих полов. И не представляло то тайну для внутреннего гласа!
«Не гож сей попечитель! вынес вердикт наш герой, нисколько не сомневаясь, что явно цепляет оным своего многолетнего оппонента, неустанно фиксировавшего каждое его действо, каждое слово и каждый чих, дабы, погодя, предъявить ему за них, укоряя и надсмехаясь. Подстрекает на новые подвиги, а сам будто не ведает: никому не распалить то, чего и в помине нет! А и прав Будимир, упокоенный под прозванием Вяхорь: не было у мя великой любви к Чичак одна пылкость Ведь живая она! не укорю. И даже не стану предполагать, что все прошедшие лета постились плотью в память обо мне Гульфия в Биляре, Бежана в Киеве, Анисья во Вшиже, Миловзора в Воробеине и Зарина в Болдыже.
Попрекну лишь Будиславу из града Обловь! Ведь единовременно предавалась она дневным утехам с Жеглом из местных. Втайне от мя, торгового гостя в надлежащем обличье, коего величала ночной порой уж без добрых одежд и сапог, ясным соколом!
Будь тот Жегло могутным и величавым, аки я, не усмотрел бы обиды. А сей заморыш, и ходил в рванье, лапотник с кривым носом! Переменила ясного сокола с перьями одно к одному, на ощипанного кочета с перешибленным клювом! Вспоминать, и то противно.
Вот о Чичак точно приятно! Где она днесь? В каковой из стран, южных? Держит ли мя в сердце, хотя б временами?».
Временами да! Однако лишь невольно. Аще приходила в любование безмерно любимой дщерью своей с верными приметами родного отца ея голубыми очами, носиком с малой горбинкой и пушистыми ресницами, долгими и густыми
II
Начальствующий над Борзятой Твердило ведал внутренним сыском, состоявшим в непрерывной конкуренции с внешним особливо за внеплановые субсидии и преференции от Высшего совета старейшин Земли вятичей и рычаги реального влияния на оный. Понятно, что при достижении той благородной цели у внешнего сыска имелись куда большие возможности. Ведь там происки супротив внешних ворогов, тайные операции в ближнем и дальнем зарубежье, диверсии на чужеземных объектах, равно и воровство оттуда.
Скрытные выслеживания, скрытные выведывания, скрытные покушения, аморальные подвиги и имморальные злодейства Романтика! о коей грезили в юности даже многие из членов Высшего совета, являясь ноне, при случавшихся пробуждениях от летаргической деменции, суровыми прагматиками.
Да и кто не грезил-то?! Все мы, и во все времена родом из биомассы однородного свойства. И единственное различие от предшествующих веков в поступательном приросте живого веса ея. Днесь, согласно Википедии, совокупная биомасса всего человечества составляет около 350 миллионов тонн; ясно, что в начале одиннадцатого тысячелетия было не в пример меньше.
А разве вмочь было старейшинам вспомнить о романтике, применимо к основным векторам службы внутреннего сыска? Отнюдь! Ведь занимался тот криминальной практикой, далекой от любой нелегальщины: хищениями общеплеменной собственности, розыском и пресечением лесных разбойников, уличных татей-гопников, рэкетиров, отравителей, бытовых убивцев по умыслу, называемых головниками, конокрадов, поджигателей и повитух, промышлявших тайным вытравливанием плода. Сущая бытовуха!
Четко осознавая оное, Твердило истово ревновал к удачливым получателям дополнительных субсидий и неправедных преференций, достающихся не его службе. И давно уж пытался он сблизиться с начальствующим над скрытным сыском Земли вятичей, дабы приступить к совместным, ладно скоординированным акциям, ведь стойкая неприязнь скрытных сыскарей к внешним по причине аналогичных завидок, не представляла для него тайны.
А те отслеживали для предания суровой каре, служивых внешнего сыска из предположительных изменников, вероятных вражьих лазутчиков, безусловных критиканов Высшего совета старейшин, богохульных еретиков, непочтительно отзывавшихся всуе о небожителях под главенством Сварога, и чародеев без лицензий, теоретически способных скрытно проникнуть в сферы, ближние к высшему руководству, и даже исподволь зомбировать кого-то из членов означенного Совета, программируя их на недоброе. Впрочем, последнее представлялось маловероятным даже вышестоящим в данной службе по причине полной мозговой немощи у большинства из потенциальных зомби.
Увы! Погрязнув в служебной гордыне, руководство скрытного сыска упорно предпочитало гадить руководству внешнего без пособничества извне, считала сие основополагающим принципом своей деятельности, и наотрез отказывалась поступиться им. Да и не представился ему доселе серьезный повод врезать зарвавшимся попечителям нелегалов со всей мощью, дабы не показалось им мало. А подвернулся бы, не оплошал Твердило! Вот отчего весь встрепенулся сей, едва Вершило, один из руководящих внешним сыском, состоявший с ним в отдаленном родстве по линии жены, обратился с неожиданной просьбой доселе немыслимой из-за ожесточенной конфронтации меж двумя силовыми структурами. Пересеклись они на тризне по старейшине первого благочестия Волобуе, безвременно усопшем, чуть не дотянув до завершения первой сотни лет своих.
Оба были обязаны карьерным ростом своим женам. Сварливой половинкой Твердилы являлась дочь старейшины первого благочестия Белозера с правом у того решающего гласа в Высшем Совете, а Вершило был связан брачеванием с сестрой старейшины второго благочестия Годимира с правом у того совещательного гласа, бывшей младше брата на двадесять лет и два года.