Она уже не раз слышит от родителей, что «опять все сделала не так». Но поджимает губы и снова, как тогда с монетами, выбирает злиться, а не плакать. Я все равно буду! «Какой уродливый домик ты слепила! Ха-ха-ха!» «Какую страшную девочку ты нарисовала! Фу-у-у!» «Ни одного слова без ошибки не написала! Что ж за дура такая!» «Какое дурацкое стихотворение ты сочинила».
А я все равно буду. И мне нравится домик! И нравится девочка! И мне все равно на ошибки в словах, их и так можно прочитать! И стихотворение мое не дурацкое! Это вы все дурацкие, раз вам не нравится!
А ведь это тоже я тебя учил! Трикстер не сводит глаз со своей ученицы. Это вы все дурацкие, раз вам не нравится. Нормально же придумал.
Нормально, нормально, вмешивается Артур. Сложность была в том, что меня тогда еще не было. Я бы научил, как нужно думать дальше.
Ну так вот она! Я для того вас сюда и притащил. Учи! Трикстер подкидывает клубочек.
Было удивительно, что именно через вопрос о деньгах мы открыли этот ящик Пандоры. А внутри оказались Авгиевы конюшни. И неизвестно, сколько еще внутренних ребенков повылезает из меня со своими внутренними непрожитыми обидами, неотгореванными потерями, со своей заглушенной злостью и нереализованной местью. Я помню, как долго Трикстер чистил яблоко и как много клубочков осталось потом на диване.
Ну дык, мамуль, ты без пяти лет полвека по говну чапала, много где увязла. Ничо! Разберемся, не сдаемся!
Неунывающий. Никогда не сдающийся мой внутренний Трикстер. Его давно нельзя обидеть, его можно только рассмешить. И когда он не заперт в подвале, я непобедима.
Ты погоди воевать-то. Опять она за топор готова хвататься. С Брюнгильдой мы еще пообщаемся. Но сейчас добро пожаловать за стол переговоров. Вот он концентрат твоей вечной и часто беспричинной обиды, Артур присаживается на диванчик, разглядывая девочку с альбомом. И если мы сейчас ее не подлечим, то Брюнгильда продолжит разносить тебя и твою реальность, вместо того чтобы решать со мной твои вопросы. Нет ничего хуже обиженного и озлобленного внутреннего воина, которым управляет ребенок, а не взрослый.
Берсерк получается, да, мамуль. У твоей-то вообще кукушку снесло. Крошит в капусту собственное войско. Давайте, друзья, чиниться уже быстрее. Реальность как бы подпирает там снаружи. Чо сидим? Кого ждем?
Я слишком долго хоронила свои болезненные воспоминания. Наивно убегала от них, пытаясь отрицать. Ну что ж, теперь я в своей голове не одна (как бы это ни звучало) и у меня есть возможность нормально и здраво посмотреть на все набранные обиды детства, не скатившись при этом ни в жертвенность (ах, я бедненькая!), ни в агрессию (вот же вы, сволочи, как меня покалечили!).
У меня есть два потрясающих внутренних помощника: гениальный хулиган (он же хулиганский гений) и голос разума. Первый не дает мне унывать и позволяет проявляться и воплощаться (в частности в этом тексте). Второй умеет смотреть на вещи без эмоций и везде, где раньше я видела проблемы, видит вопросы, которые просто нужно решать. Ну и теперь я своя собственная королева, которая обладает силой и внутренней властью над самой собой. У меня все получится.
А давай и правда я с ней поговорю, Артур щелкает пальцами.
Я почему-то вспомнила, что уже тогда, в одиннадцать, осознаю, что красивая. А эта моя удивительная решимость «все равно быть» несмотря ни на что делает меня старше. Кстати, хорошо помню, что до восемнадцати мне все давали на три-пять лет больше, а после двадцати стали резко давать на три-четыре года меньше. То есть мне как минимум восемь лет подряд было примерно восемнадцать. А сейчас, в сорок пять, я нередко слышу, что мне максимум тридцать шесть! Отличная растяжка для возраста, я считаю.
И вот моя в очередной раз обиженная я, насупившись, смотрит на Артура. Она опять впадает в свои пять, куда ее отшвырнуло материнской оплеухой. Одиннадцатилетние девочки себя так не ведут.
А ты помнишь, что тогда на несколько лет действительно перестала рисовать? уточняет Трикстер.
Вот ты мне и напомнил
Покажи мне рисунок, протягивает Артур руку к альбому. Возможно, твой папа просто чего-то не понял? Может, я как раз похвалю?
Я мешкает, но протягивает Артуру альбом. Да-да, дурацкая лампа.
О-па! Это кто сейчас? Трикстер подпрыгивает. Это кого ты сейчас решила подкормить? Кто сказал, что лампа дурацкая? Это они все дурацкие, если им не нравится. Не забываем!
О-па! Это кто сейчас? Трикстер подпрыгивает. Это кого ты сейчас решила подкормить? Кто сказал, что лампа дурацкая? Это они все дурацкие, если им не нравится. Не забываем!
Прекрасная лампа, милая, Артур разглядывает смешной и плоский рисунок. Ты любила лошадей, да?
Да, неуверенно отвечает я.
Ты хотела нарисовать не лампу. Ты хотела нарисовать лошадей, Артур покачивает альбомом в руке. А срисовать больше было неоткуда, да?
Да, я с готовностью кивает головой.
У тебя действительно не все получилось, но это не страшно. Это твои первые лошадки. Хочешь, я открою тебе секрет, как сделать, чтобы у тебя начали получаться красивые лошади?
Да!
Нарисуй сто лошадок. И сто первая получится красивой.
Но это же долго!
Долго. Возможно, несколько лет. Зато точно получится. И еще: за это время ты поймешь, хочешь ли действительно рисовать лошадок. Или, возможно, тебе больше понравится рисовать цветы. Или мебель. Или собак. Ты точно поймешь.
А разве сейчас не понимаю?
Нет, улыбнулся Артур. Сейчас ты просто хочешь, чтобы все получалось быстро и чтобы тебя похвалили. Еще один секрет открою. Даже несколько. Хочешь?
Давай, я подходит ближе, начинает теребить альбом, который Артур положил на стол.
Знаешь, почему тебе хочется все делать быстро?
Нет.
Потому что родители требуют быстрее одеваться, быстрее есть, быстрее выходить: чтобы не опоздать в садик, в школу, на поезд, еще куда-то. И ты теперь думаешь, что торопиться нужно всегда и везде. Но это не так.
А как?
По-разному. Каждый раз по-своему.
И как же я пойму, нужно торопиться или нет?
Например, именно через этот вопрос, Артур берет мою я за руку. Нужно ли тебе здесь торопиться? Именно в этом? Именно сейчас? Зачем? Если есть зачем, торопись. Если незачем, не спеши. Давай попробуем. Зачем ты спешила нарисовать эту лампу? Этих лошадок?
Хотела папе показать
А зачем?
Чтобы он похвалил.
А разве он не похвалил бы тебя завтра? Или послезавтра?
Не знаю, я серьезно задумалась.
Смотри, какая умничка, шепчет мне на ухо Трикстер, по-прежнему поигрывая клубочком. Реально ищет ответы.
Я всегда любила думать, да.
Да-а-а А сейчас Артурчик тебе покажет, как думать, и ваще агонь будет.
Я подскажу, Артур взял и вторую руку моей я. Потому что ты считаешь, что хвалят именно за скорость. Так?
Та-ак, я удивленно хлопает глазами.
Поэтому не важно, как ты нарисуешь, важно, насколько быстро. Так ты считаешь?
Так
А теперь смотри дальше. Ты любишь рисовать, я знаю. Ты росла на прекрасных книгах-альбомах «Лучшие музеи мира» и «Величайшие художники мира». Такие книги с таким качеством печати в этой стране появятся лет через пятнадцать. А ты впитываешь искусство с шести. И ты молодец. Но ты видела только результат работы. И поскольку еще не знаешь английского, не могла прочитать текст. Хочешь узнать, что там было написано?
Хочу!
Твою любимую «Мадонну Литту» да Винчи рисовал год. Ему помогали десять учеников. На «Джоконду» у него уходит почти два года. «Рождение Венеры» Боттичелли пишет за четыре года. А «Данаю» Рембрандт создавал почти девять лет! Великие художники никогда не спешили. Знаешь, почему?
Почему?
Потому что им не важно было, похвалят их или нет. А если похвалят, то не важно когда. Они добивались от своих рук того, что видели в своей голове. Ты видишь в своей голове, каких лошадей хочешь нарисовать?
Нет, я мотает головой. И что это значит?
Возможно, ты просто не хочешь годами рисовать лошадей?
Ой, нет! Точно не хочу.
Вот видишь, Артур с трудом сдерживает улыбку.
Он-то, понятное дело, уже давно знает, что я не хочу годами рисовать лошадей. А меня радует, что я сейчас, в одиннадцать лет, так быстро это поняла.
Тогда тем более важно ли, похвалит тебя папа или нет?
Не важно Мне кажется.
Тебе не кажется. Это не важно. Важно только одно, запомни, только одно: устраивает ли результат тебя саму. Понимаешь? Тебе нравятся нарисованные тобой лошадки? При том, что ты рисовала их впервые в жизни?
Нравятся.
Вот и отлично! Тогда какая разница, что скажет папа?
Никакой? радостное освобождение звучит в моем детском голоске.
Никакой. А вот еще скажи мне, стихи твои тебе нравятся?