Она снова кивает, разглядывая меня с наивным детским восхищением! Я поднимаюсь и отхожу от стола.
Выходи, маленькая. Давай сделаем тебе такое же.
Гениально! шепчет Трикстер, не меняя позы.
Маленькая я, немного подумав, вылезает из-под стола. Я делаю ей наряд принцессы из такой же ткани, как мое королевское платье. Она крутится, разглядывая себя. Переношу нас в ту квартиру, где все произошло. В узком коридоре с отвратительными желтыми стенами трюмо. Поворачиваю боковые створки, беру маленькую себя на руки, встаю с ней перед зеркалом.
Ты никогда не была свиньей, дорогая моя малышка. Никогда.
Но мама так сказала она даже не возражает, а как будто размышляет.
Мамы ошибаются, говорю я ей. И нам не обязательно верить в то, что они говорят. Особенно если нам это не нравится. Ты не свинья. Ты прекрасная маленькая девочка, которую ждет сказочное будущее. Давай верить в сказочное будущее?
Давай, она уже почти улыбается.
Чего ты хочешь сейчас?
Рупки произносит она несмело.
Ты помнишь, где они лежат?
В серванте. На второй полочке. Слева.
Я помню! Сколько лет прошло! А я помню!
Но там злая мама, шепчет маленькая мне на ухо.
Там ее нет, улыбаюсь я ей. А даже если бы и была, посмотри, какие у нас защитники! И ты, дорогая, на руках у королевы. Никакая злая мама не посмеет сказать нам ни слова. Идем?
Идем, неуверенно кивает маленькая я.
Мы идем в комнату. Надо же. Родительская тахта (если кто-то из моих читателей еще помнит это слово), книжный шкаф, ножная машинка Zinger у окна, зеленый палас, оранжево-красные полосатые шторы, Хемингуэй на стене. Квадратный светильник с силуэтами лошадиных голов над письменным столом и чудовищные розочки на обоях. Все помню. Идем к серванту, вот он, чехол от очков. Отодвигаю тугую стеклянную дверцу, беру чехол и торжественно вручаю маленькой себе.
Бери, дорогая. И сейчас мы с Артуром расскажем тебе, что это такое, как это считать и как использовать. Это называется деньги. Возьми деньги в руки.
И маленькая я берет. Она счастлива, как будто ей Барби подарили. И мы все вместе садимся на ту самую кровать, бережно открываем чехол и высыпаем монетки.
Смотри, вот это одна рупия, она большая. Она состоит из ста пайс. А само слово «рупия» на языке санскрит означает «чеканное серебро». Это деньги, их обменивают на вещи. Если ты хочешь чупа-чупс, ты идешь в магазин, отдаешь сколько нужно денег, а взамен получаешь конфету.
Да-да, не удивляйтесь. В 1980-х годах в Индии чупа-чупс для нас был едва ли не единственной конфетой, которую знали советские дети.
А хочешь что-нибудь сказать злой маме? вдруг спрашивает Трикстер.
Она сама была свинья. Злая свинья, маленькая я не отрывается от денег.
А ей сказать не хочешь? продолжает проверять Трикстер.
Потом исе сказу. А это скока рупок? она протягивает Артуру несколько монеток. Слава богу, деньги стали ей интереснее, чем «разборки» с матерью.
Так мы просидели долго, разглядывая и протирая мягкой тряпочкой каждую монетку. И никаких злых мам. Трикстер отдыхал в кресле моего отца, Артур помогал раскладывать деньги по номиналу и учил маленькую меня основам арифметики.
Наконец она устала. Улеглась, счастливая, прямо на монетках, обняла подушку и опять заулыбалась. Пусть отсыпается. Главное, что больше ей не хочется плакать, она теперь знает, что такое деньги, и даже немножко научилась их считать.
Так как тебя зовут? тихо спрашивает Артур, укрывая девочку мягким японским одеялом.
Алинка, так же тихо шепчет она в ответ.
Слава богам! шепотом восклицает Трикстер с отцовского кресла.
Ты больше никогда не бойся брать деньги в руки. Даже если кто-то захочет тебе запретить. Я. Тебе. Разрешаю, прошептала я ей на ушко прежде, чем она окончательно и крепко заснула.
VII. Я все равно буду!
Ну ты даешь, мамуль. Ваше величество. Вот, значит, откуда твое упрямство-то нечеловеческое.
Вполне логично, Артур с интересом разглядывает советские интерьеры моего детства. Он здесь не был. Она же выкрикивала: «Назло». Не благодаря, а вопреки. Очень логично.
Мы назло всем врачам будем срать по ночам? Это, Артур, не логично, парирует Трикстер.
Она так далеко заглядывать еще не умела.
Я стану менее упрямой? на мне снова моя домашняя одежда.
Нет, Артур мотнул головой. Но ты научишься управлять своим упрямством и превратишь его в упорство. Это всегда в тебе было. Видимо, действительно вот отсюда и выросло.
Она так далеко заглядывать еще не умела.
Я стану менее упрямой? на мне снова моя домашняя одежда.
Нет, Артур мотнул головой. Но ты научишься управлять своим упрямством и превратишь его в упорство. Это всегда в тебе было. Видимо, действительно вот отсюда и выросло.
В чем разница между упрямством и упорством? смотрю я на маленькую спящую меня.
Упрямец действует себе во вред. Упорный себе во благо. Ты тогда, он тоже задержался взглядом на маленькой спящей мне, ты тогда сделала несколько выборов, но не умела еще видеть последствия каждого из них. Ты выбрала быть сильной, но решила, что это значит «терпеть» и не показывать своих чувств. Ты выбрала молчать, чтобы «не получать по морде», но не поняла, что не обязательно так действовать в жизни всегда и со всеми. Ты выбрала не признавать власть матери над тобой, потому что именно тогда увидела, что она недостойна иметь над тобой эту власть. Но ты не поняла, что свобода твоя от нее в частности в деньгах. И в мышлении. То есть для освобождения как раз не нужновыполнять ее команды и приказы. Ты просто была слишком маленькой, чтобы опознать приказ, который она тебе тогда дала вместе с оплеухой. Трикстер, уже в тебе живущий, показал, как можно сопротивляться. А меня еще не было, чтобы показать, где этого делать не надо. Все логично. И теперь все решаемо.
Когда она проснется? опять смотрю на счастливо сопящую себя.
Без понятия. И не имею представления, что мы увидим.
Я имею представление, друзья мои, Трикстер поигрывает бровями. И молчит, засранец.
Ну, поделишься, может быть?! Или мне опять в королевском обличии пред тобой предстать? пора мне учиться и им управлять.
Ты, давай, дорогой друг, сам-то не заигрывайся, поддержал меня Артур. А то ведь у меня тоже есть королевский меч.
Я понял вас, понял! Накинулись. Эта лялька, что спит сейчас на кучке денег, так или иначе мой выпестыш. То, что я не помнил это конкретное событие, тоже логично, между прочим. Мы тогда так напряглись, что поднадорвались. Оба. Я зарядил ее и ушел отсыпаться на какое-то время. Но я помню, когда проснулся. И она проснется в той же точке, которую помню я.
Это что за точка такая? я жду откровения. И не ошибаюсь. Трикстер произносит магическую фразу из другого моего детства:
А я все равно буду!
Со свистом проносится несколько лет. Даже голова кружится. Мы все втроем на кухне той же квартиры, год 1987-й. Лето, жара. Опять эти уродливые желтые стены, выкрашенные масляной краской. А в детстве я не замечала этого уродства. Маленький красный угловой диванчик, стол, накрытый клеенкой. У стены напротив огромный старинный буфет резной, деревянный, почти под потолок, с таким же резным карнизом, со стеклянными гранеными высокими дверцами. Он втиснут между убогой раковиной и холодильником «Юрюзань». Заглядываю в буфет. Там чайные сервизы один темно-темно-синий, с золотыми узорами, другой белый, с сиренью. Я даже не догадывалась, что помню эту квартиру в деталях. Когда мы переедем в 1988 году, буфет останется тут он оказался таким тяжелым, что бригада грузчиков не смогла его даже с места сдвинуть. Мне было его так жалко. Но пока до переезда еще далеко.
А я все равно буду слышу я от двери. Мне лет одиннадцать. В глазах слезы. Прижимаю к груди альбом для рисования. За столом сидит папа, недовольный моим рисунком.
Что я тогда нарисовала? Плафон. Срисовала ту самую квадратную лампу с лошадиными головами. «Дурацкий какой-то рисунок, сказал тогда папа. Не могла что-нибудь поинтереснее нарисовать?» И добавил: «Или уж вообще ничего не рисуй, если фантазии не хватает».
А я все равно буду!
Бесконечная решимость в этой маленькой мне. Какая-то дьявольская и одновременно божественная уверенность в собственной правоте. Я все равно буду.
Я буду писать, как чувствую. Буду говорить, как думаю. Буду рисовать так, как мне нравится. Буду рисовать то, что мне нравится. Я буду. Я все равно буду! Даже когда все вокруг говорят, что у меня не получается, что это не мое и что ничего никогда не получится. Я все равно буду!
Трикстер смотрит на нее с нескрываемой гордостью. Его творение!
Но ей снова хочется плакать: слова отца ее обидели, он не оценил, нагрубил, не поддержал. Неужели мне в детстве так часто было обидно? Так часто хотелось плакать? Или это просто эпизоды, которые слишком глубоко отпечатались и не впустили в мою голову другие, более светлые воспоминания?